Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

— Вам опять помог Иса-бек!

— Истинно так, о рыцарь! — Зульфикар-ага прижал руки к сердцу, закатил глаза. — Благороднейший, мудрейший, неустрашимый Защитник Дуная! Славнейший среди сподвижников повелителя правоверных! Прибежище гонимых! Воин благословенный, возлюбленный пророком нашим Мухаммедом, да благословит и приветствует его аллах! Иса-бек опять помог мне, рабу своему, встать на ноги, сделаться человеком. И вот…

Зульфикар-ага опять взмахнул рукавами, на этот раз — с ликованьем.

— У вас опять есть «Зубейда», мессере, поздравляю! — заметил Войку. — Где же вы плаваете на ней, какие возите товары?

— Где плаваю? — радостно переспросил патрон. — По двум великим морям — Черному и Средиземному, не считая Мраморного, Эгейского, Адриатического и прочих, малых. Какие вожу товары? Да самые разные, за какие хорошо заплатят. Но более — самый лучший товар на свете: людей!

— И много это вам приносит? — Прежняя, старая «Зубейда» встала перед взором Войку, корабль, на котором этот самый ренегат увозил его в неволю всего год тому назад. Войку услышал звон цепей, крики охранников-азапов, щелканье их бичей.

— Очень много, синьор рыцарь, очень много! — Рукава роскошного халата опять высоко взлетели. — Вы не можете и представить себе, как эта торговля расцвела! И все — после того, как победоносное оружие Прибежища справедливости, лучезарного повелителя правоверных, привело под престол пророка Великий черноморский остров. Под защитой меча нашего падишаха быстрые как ветер татары успевают каждый год объять арканом неотразимых набегов в три, в четыре раза больше земель, чем прежде. Благословенную орду, кроме того, до прихода осман в Крым удерживал страх, что неверные окрестных стран когда-нибудь соберут большое войско и вторгнутся в их пределы; отныне такая опасность навеки отвращена. Вы не в силах представить себе, синьор рыцарь, сколько прекрасных юных дев, полногрудых жен, рослых и сильных юношей, сколько детей здоровых и красивых, татарские аскеры пригоняют из Польши, Литвы, России, из вотчин кавказских царьков и князей, из той степи, которая раньше звалась кипчакской, из ливонских пределов! Как много можно их накупить нынче в Каффе, в Гезлеве, в Солдайе — совсем задешево! А за морем рабы, как и прежде в цене; мореплавателям нужны гребцы, хозяевам — работники, сластолюбцам и держателям веселых домов — красотки. Я везу их сперва в Стамбул; там берут много мальчиков в янычары, много дев — в гаремы. В Каире покупают ребят, чтобы сделать из них мамлюков, в Алеппо — чтобы перепродать в Счастливую Аравию, уже превращенных в евнухов. И так — везде, в Венеции, Генуе, Марселе, Неаполе, Тунисе, Марокко, Гибралтаре, Барселоне; повсюду на рабов — великий спрос. Всюду ждет барыш. Так что, рыцарь, — понизил голос Зульфикар-Зеноби, — если вам будет нужна красавица…

Удачливый мессер Зеноби, увидев в глазах Чербула гневный блеск, спохватился.

— Впрочем, мне надо еще многое сделать перед отходом судна, — торопливо проговорил он, бросившись обратно к сходням. — Целую руки вашей милости, рыцарь, счастливо вам оставаться!

— Постойте, мессере! — властным голосом придержал его капитан. — Разве вы забыли о той «Зубейде», на которой мы с вами впервые встретились? Обо всем том, что на ней произошло?

— О рыцарь, конечно — нет! — осклабился работорговец. — Вы преподали мне хороший урок. Теперь я везу их в цепях, а охранников набираю из старых алжирских пиратов!

— Видишь, мой Войку, чем все оборачивается, — негромко проговорил Юнис-бек. — Ты обретаешь с друзьями свободу — и этот начинает возить невольников в цепях. Отец спасает несчастного беглеца, — и он оживляет торги рабами в Крыму, повышая спрос на пленников на татарских рынках. От добра рождается зло, и так всегда. Ты слышал, Войку: Алеппо, Каир, Венеция… И мой Стамбул… Какой страшный мир!

Войку все это знал давно, Войку был готов каждый час драться, чтобы мир людей был лучше, чтобы правда в нем торжествовала все чаще. Для этого нужна была, однако, твердая воля, крепкие кулаки. Юнис-бек не нравился нынче Чербулу; молодой осман, вдруг увидевший мир, каким он есть, чересчур болезненно воспринял удар.

— И страшное судно, мой Юнис, хотя его владелец все-таки вызывает смех. Не у тех, конечно, кого возит, — поправился Войку. — Так, может быть, ты останешься?

Юнис-бек с недоумением поднял на побратима глаза.

— Может быть, останешься у нас, брат? — продолжал Чербул с улыбкой, заметив, что на судно, в сопровождении служанки, поднимается закутанная от глаз до ног легкая фигурка, которую он недавно, кажется, видел в сапогах и воинском кафтане. — Не то твоя Гелия сбежит — от Стамбула ее острова намного ближе, чем от нас.

Юнис-бек не обиделся.

— Она сбежит и отсюда, — ответил он с затаенной тоской. — Я вижу это уже по ее глазам. Жены и девы тамошних греков вольны жить, где хотят, любить, кого хотят. Расстояния таких не удержат.

— Такие женщины — настоящие, брат, — сказал Войку. — таких надежно удерживает любовь.

От крепости к причалу шли уже Иса-бек и Тудор Боур. Старый сераскер побывал у пыркэлабов с важным делом — письмом султана, первым посланием падишаха Штефану-воеводе с того дня, когда он выступил в поход.

— Ну, прощайтесь, — сказал он молодым воинам. — Не тужите, еще свидитесь. Если будет мир, мой Войку, в будущем году ждем тебя к себе в гости, на Дунай.

В это самое время бояре Дума и Германн, полномочные наместники Четатя Албэ и всего цинута, пользуясь правом, данным им господарем, развернули благоухающий пергамент с письмом Мухаммеда Фатиха. В глазах зарябило от мелкой, искусно выписанной золотом вязи арабских букий, выстроенных в затейливые строчки и заключенных в узорную рамку — картуш. На втором листе, скрепленном с первым серебряной вислой печатью, с неменьшим искусством было написано то же самое, на церковнославянском.

— Читай, брат, — благодушно сказал старый Германн. — Твои-то глаза — моложе.

Дума взял листы, устроился в кресле за столом.

«Благородному, мудрому и достойному величайшего почета Штефану-воеводе, властителю Аквалахии, — начал пыркэлаб. — Его высокому благородству… с приветом, полным любви…»

— Так, так, уставное начало, — усмехнулся Германн. — Дальше будет: если не покоришься, не придешь к нашему величеству, просить прощения, не отдашь сыновей в заложники, то знаешь, что с тобою будет. Ибо видел пример того-то и того-то, а все они кончили очень плохо.

— Вовсе нет, — заметил Дума. — Дальше следует договор о мире, который султан предлагает воеводе.

— Вот как! Любопытно!