Фрагменты (сборник) - Александр Варго

– Это она? – догадалась Фролова.

– Не так все просто. Все, что я говорила до этого, была чистейшая правда. Миф в том, какую именно музыку играл оркестр.

Катя теперь вообще ничего не понимала.

– Авторство этой мелодии, – Надежда Андреевна потрясла диском, – ошибочно приписывали Антонио Вивальди. Наверняка отсюда и путаница. Знай люди, что автор этой мелодии родился через пять лет после начала войны, а мелодию эту написал…

– Кто он? – Катя сомневалась, что ей нужно имя человека, написавшего это жуткое произведение. Все стало еще запутаннее, и, возможно, ответ на этот вопрос расставит все по своим местам.

– Карл Дженкинс.

Не расставил.

– И написал он эту мелодию в конце двадцатого века. Кажется в 96-м году. Красивая и одновременно страшная мелодия.

– Но при чем тут…

– Ее окрестили «Танго смерти», приписали авторство Вивальди и пишут на каждой страничке в Сети, что именно под нее была пропитана кровью земля «Яновского».

– Злой рок, – прошептала Фролова.

– Что?

– Нет, ничего. Надежда Андреевна, – Катя знала, что рано или поздно задаст этот вопрос, но не думала, что это будет так тяжело, – может ли убить танец под эту музыку?

Настя записала задание на дом и закрыла дневник. Собрала ручки, сложила в пенал и открыла сумку, чтобы сложить все с парты, когда заметила, что из кабинета вышли не все. Она подняла глаза на доску. Наташа Светличная что-то выводила на черной доске, Пашка Орлов сидел на парте перед Настей. Они что-то замышляли. Настя повернулась к двери. Глупо полагать, что они не подумали о возможном бегстве, но шанс был. Дверь была закрыта, но возле нее никого не было. Настя приготовилась к прыжку, дарующему ей фору. Пашка был достаточно быстр, чтоб поймать ее у самой двери. Она уже была готова сорваться с места, когда в кабинет вошел Сергей Хомутов. Куда ж без него. Он же за Наташкой хвостом. За ней все бегали, и Настя знала почему. Юра в тот вечер к ней собирался именно за этим. Она встала и услышала звуки виолончели. Вступила первая скрипка…

– Ну что, сука? – Голос Наташи заглушил мысленный оркестр Насти. – Предсмертная записка готова.

Светличная отошла от доски, и Настя увидела надпись корявыми печатными буквами.

«Юра, я не могу без тебя жить. Мне не нужен этот Мир без тебя. Твоя Настена».

Фролова поняла серьезность их намерений еще до того, как Пашка спрыгнул с парты и пошел к ней. Записка слишком правдоподобная. Если бы она началась со слов «В моей смерти прошу винить…», то Настя приняла бы все за злую шутку.

– Это же ты его убила? – спросила Светличная, когда подошла к Насте вплотную.

Пашка зашел за спину и схватил Фролову за локти, заведя руки назад.

– С чего ты это взяла, пришибленная? – Настя испугалась. По-настоящему испугалась. Музыка в голове стихла совсем. Там был только страх.

– Не строй из себя овечку, – сказала Наташа и схватила Настю холодными пальцами за лицо. – Он был у тебя. Хочешь, скажу, откуда я знаю?

Настя мотнула головой, и Светличная убрала руку.

– Не хочешь? А я все равно скажу. Он звонил мне от тебя. Юра собирался ко мне. Как я поняла, ты ему снова не дала?

Серега хохотнул от двери, а Пашка глупо захихикал за спиной. Настя чувствовала запах пота и грязных волос.

– Я даже знаю, за что ты его убила, – продолжила свой разоблачительный монолог мисс Марпл девятого «Б». – Ты услышала его разговор со мной, взбесилась и…

Она снова схватила Настю за лицо. В этот раз сдавила сильнее.

– Вместо того чтобы дать, ты догнала его и толкнула под машину.

– Нет, я не делала этого.

– Что? Ты ему не отказала? Тогда зачем ты его убила?

– Я не убивала его! – Настя выплюнула слова, чувствуя, как страх улетучивается. Гонимый ненавистью, он уходил. Откуда-то издалека, из глубин сознания донеслись первые аккорды виолончели. Со вступлением первой скрипки звуки стали громче, грубее, настойчивее.

– Ты, тварь, убила Юрку! – закричала Наташа и сдавила сильнее щеки Насти, так что острые ногти впились в кожу. – Ты его убила, поэтому-то и умрешь. Ведь ты без него не можешь. – Светличная показала на доску. – Слушай, а тебе не страшно умирать девственницей?

Пашка снова засмеялся, даруя Насте аромат своих нечищеных зубов.

– Мальчишки могут тебя приласкать, перед тем как ты «уйдешь».

Насте очень хотелось танцевать. С ненавистью, злобой, высвобождая свои чувства, распахивая душу. Иначе ее разорвет. Когда все инструменты слились в едином гармоничном звучании, Настя ударила Наташу по колену. Музыка в голове стихла, но злость не прошла. Настя посмотрела на корчащуюся у ее ног Светличную и резко ударила пяткой Пашку. Он зловонно выдохнул и тут же, скуля, отпустил ее. Настя не стала подбирать свои учебники. Развернулась и пошла на растерявшегося Серегу. Он хотел что-то сказать, но передумал и просто отошел от двери.

Музыка в голове снова заиграла. Теперь к смычковым добавилась арфа. Плохой знак. Настя могла смягчиться, так и не станцевав. Нет! К черту арфу. Ей нужен танец под грубые насыщенные звуки виолончели, едва смягченные звуками скрипок.

Чего она ждала? Что Надежда Андреевна скажет: да, конечно, милая, именно эта музыка и странный танец твоей дочери убил этих людей? Нет, Катя этого не ждала, но и того, что произошло, тоже. Заслуженная артистка края посмотрела на нее так, будто это она была комендантом «Яновского». Хорошо еще, психушку не вызвала. Хотя Фролова была очень близка к тому, чтобы пойти и сдаться туда самой.

Катя так и осталась ни с чем. С диском в руках и сверхъестественными подозрениями дочери в черной магии под музыку Вивальди. «Танго смерти». Надо же. Если под Вивальди это как-то и можно засунуть, то назвать танго мог только полный невежда, не отличающий мазурку от квикстепа. Хотя… Если бы Катя не ходила в школу танца, то она, услышав слово «квикстеп», вряд ли бы подумала о танце. В глубине души она понимала, что дело не в музыке, как бы жутко она ни звучала, не в людях, бездумно разбрасывающихся названиями и сочиняющих мифы. Дело в черной магии. Либо в Насте?

Фролова зашла в дом. Насти еще не было. Катя разделась, прошла в кухню, достала чугунный гриль и бросила в него диск в конверте. Из-под раковины достала жидкость для розжига, обильно полила содержимое гриля, подождала несколько секунд, хотя каждая из них давалась с огромным трудом. Потом подожгла спичку и кинула ее во влажное маслянистое нутро, которое тут же занялось пламенем. Запах парафина, пластмассы и гари наполнил кухню. Катя подошла к окну и открыла форточку. Даже если она не успеет проветрить к приходу дочери, скажет, что подгорела ручка на сковороде.

Она выбросила съежившийся огарок, вымыла гриль и закрыла окна. Запах гари остался совсем слабый. Чтобы скрыть его, ей достаточно будет побрызгать освежителем воздуха. Катя развернулась и пошла к ванной. В коридоре ее ждал сюрприз.

– Где он?! – Настя стояла растрепанная. Лицо покрылось испариной. Складывалось впечатление, что она бежала домой, пробиралась сквозь кусты.

– Кто, доченька? – Она действительно не понимала.

– Где мой диск?!

Катя посмотрела на дверь спальни дочери. Она была там и диска не нашла.

– Я не знаю…

– Мама! Не ври мне!

Катя вновь почувствовала себя беззащитной и угнетенной. Она всегда знала, что у Насти характер отца. Всегда. И сейчас Катерина чувствовала себя так же, как и при возвращении с работы Андрея. Она стояла смирно, но краем глаза всегда искала тот потаенный угол, в который неплохо бы забиться и переждать. Каждый раз она говорила себе: хватит! Хватит это терпеть! Тогда она не могла себя заставить противостоять силе и ненависти мужа-тирана только потому, что страдания это доставляло по большей части только ей. Сейчас же, если не заставить себя остановить агрессию дочери (совсем не важно – музыка виной или же какие-то темные силы), то пострадает еще кто-нибудь. Возможно даже, сама Настя.

– Не кричи! – не громко, но с нажимом сказала Катя и сделала шаг в сторону дочери. – Тебе не нужен этот диск. Ты теперь не будешь танцевать. Все! Хватит!

Девочка сначала опешила и подалась назад. В глазах испуга не было, только недоумение. Как она похожа на отца. Катя видела иногда на его лице такое выражение. Оно появлялось в тех редких случаях, когда Катя будто просыпалась и пыталась возразить. Глядя в глаза дочери, она поняла, что дело не в музыке и даже не в черной магии, по крайней мере, не в магии со стороны. Дело было в ней, в девочке, которая любила танцевать, в ее дочери. Возможно, это и есть магия, черная магия танца. Катя, вглядываясь в бурлящие огненной яростью глаза Насти, готова была в это поверить. Огненный ураган рвался из пятнадцатилетнего подростка теперь не только из глаз. Все ее движения были опасны.