Уругуру - Алексей Санаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сео! – приветствовал я всю сходку на местном языке, обгоняя нашего конвоира и подходя к тогуна.
Оливье и Жан-Мари благодарно улыбнулись, увидев нас.
– Сео, – растерянно отозвались старейшины, прекращая разговор с Оливье.
Промолчал лишь один человек – пожилой негр с седой бородой, восседавший на почтительном расстоянии от своих приятелей. Он с интересом оглядел каждого из нас по очереди. Я сделал вывод, что это и есть вождь селения.
– На сео, – заявил я, встав прямо рядом с тогуна. Амани присела рядом с Жаном-Мари на корточки, положив на камень штатив.
– Брефо э, – посыпались вразнобой слова благодарности за пожелание здоровья.
Вождь снова не раскрыл рта.
– Сео ма, – обратился я непосредственно к нему, и он недовольно посмотрел на меня из-под своих пушистых седых бровей.
Посмотрел – и вдруг тоже произнес еле слышно:
– Брефо...
Все-таки сказал спасибо! Очевидно, не здороваться было бы с его стороны совсем невежливо, даже если собеседник – бледнолицая тварь типа меня.
Почувствовав, что я тем самым одержал первую маленькую моральную победу, я с торжествующим видом оглядел своих спутников. Мне стало понятно, что в предстоящей беседе не будет место европейской по-литкорректности, а следовательно, вести ее должен только русский человек.
– Орехи, – чуть слышно сказал я Амани по-русски, и она с готовностью протянула мне пакет орехов кола, которые я принялся в полном молчании раздавать присутствующим.
Из старейшин не отказался никто, даже старый вождь взял пару штук и засунул себе куда-то за пазуху. Окружившие площадь люди наблюдали за мной, как за быстро бегущим экзотическим насекомым, а дети, как и всегда после начала любого представления, открыли рты и перестали голосить. На площади Номбори наступила тишина, и я чувствовал себя как солист передвижного кружка иллюзионистов. Оставалось только провозгласить: «А теперь, дамы и господа, прошу из зала бесстрашного добровольца!»
Но вместо этой беспроигрышной фразы я уселся на какой-то камень в центре площади и сказал по-французски:
– Спасибо за то, что вы позволили нам провести время здесь в Номбори. У нас на родине хорошо известны традиции гостеприимства догонов.
Я не смотрел на своих коллег, уверенный, что они по достоинству оценили этот заход. Мне была интересна реакция старейшин и их вождя, которые, судя по всему, впервые слышали о традициях своего собственного гостеприимства. В эту минуту мне уже было абсолютно понятно: предстоит дискуссия. И мне хотелось провести ее с достойным противником. В своем умении полемизировать я ничуть не сомневался.
Старый вождь пожевал губами, но ничего не сказал. Вместо него в разговор вступил старичок посвежее, с глубоким шрамом через всю голову и живыми умными глазами.
– Мы никогда не приглашали вас сюда, – сказал он, к моему облегчению, по-французски. – Мы дали вам ночлег, мы ждали, что вы уйдете, как уходят все белые туристы. Мы не звали вас в наши дома и наши святилища. Почему вы беспокоите нас?
Я что-то не мог припомнить, чтобы мы совались в дома или святилища в этой деревне. Мы просто не успели бы этого сделать – в деревне мы провели всего несколько суток. Я с ужасом представил себе, что Жан-Мари в погоне за очередной неизвестной науке лягушкой вломился в частный дом и нарушил какое-нибудь жуткое табу.
– Мы не туристы, – произнес я вполне твердо. Именно таким тоном, должно быть, отвечали в начале девятнадцатого столетия первые англиканские миссионеры, прежде чем взойти на свой костер. – Мы исследователи, ученые. Мы приехали из Европы изучать великую культуру народа догонов, ваше прошлое, ваши обычаи и ваш язык.
Группа старейшин загудела, прямо как на вечерних телевизионных шоу. Но софиты направлены лишь на главных героев, они не выхватывают из тьмы аудиторию с ее реакцией на происходящее.
– Зачем вы хотите изучить наш язык, проникнуть в наши тайны? – спросил, насупившись, старик со шрамом.
– Мы напишем книги, после которых о ваших богах и героях, о великих деяниях ваших предков узнает весь мир!
К этому моменту я уже приобрел благородно-торжественный вид и жалел, что не могу обернуться в какую-нибудь тогу, отороченную бобром. Шорты и мокасины с образом пророка-чревовещателя явно не гармонировали.
– Люди со всего мира приедут сюда воровать наши секреты, – возразил мне старейшина, которого я прозвал про себя Шрамом. – Мы потеряем покой и потеряем наше знание.
– Нет. Люди приедут почтительно слушать вас и учиться у вас, точно так же, как приехали сюда мы.
– Они принесут сюда пороки. Всякий чужеземец приносит с собой пороки своей страны, мы видели уже много таких.
– Но ведь вы сумели победить их? – возразил я. – Вы сумеете оградить своих людей от пороков, как сумели до сих пор. А новые люди принесут вам деньги и товары.
Грубая лесть пришлась по вкусу старейшинам и особенно публике по периметру ринга. Упоминание о славном прошлом всегда хорошо действует на людей всех национальностей. Русские, кстати, тоже не являются исключением.
Но с товарами и деньгами я ошибся: не следовало упоминать материальную сторону вопросу. Обычная для человечества ханжеская реакция типа «у нас все есть, нам ничего не надо» – самый распространенный контраргумент на любое упоминание этого рода.
– Мы не будем менять свое Сокровенное Знание ни на деньги, ни на товары, – ответил Шрам, и вождь, как я заметил, слегка улыбнулся в ответ на мою риторическую ошибку.
Я пожал плечами. Полемика начинала меня забавлять.
– Так как ваше Сокровенное Знание – истинно, его не стыдно раскрыть людям. Наоборот, почетно.
Догон отрицательно покачал головой.
– Но если вы будете обладать им, – возразил он, – вы будете столь же сильными, как и мы. Зачем же нам передавать вам свою силу?
– Вы сможете стать во много крат сильнее, так как взамен получите знание тубабов{ Тубаб – белый человек.}.
Старейшины усмехнулись. На излете жизни знание тубабов им было явно ни к чему, зато более молодой аудитории вокруг арены эти слова явно понравились.
– Тубаб не сможет нам дать того, чего мы не знаем сами, – заявил мой собеседник после минуты раздумий.
Я тоже не спешил. Чувствуя, как внимание всей деревни концентрируется на моем лице, я не спеша обвел взглядом всех присутствующих, выразительно заглядывая в глаза каждому. У меня даже мелькнула мысль, что, если я сейчас завою гиеной или закричу как птица Балако, свирепо вращая глазами, все собравшиеся в ужасе разбегутся. А я буду вслед им хохотать и дико икать, преследуя отстающих и демонстрируя победу над ними их же оружием. Но вместо этого я сохранил кроткое лицо проповедника-адвентиста и продолжил в тон дискуссии:
– Да, тубаб не умеет общаться с богами. Но зато тубаб изобрел огонь, высекаемый одним движением руки, машины, способные приносить людям воду, научился летать по воздуху и вызывать хорошую погоду.
– У нас есть огонь, – нашелся старейшина. – У нас есть женщины, которые приносят нам воду, что же они делали бы, если бы этим занялись ваши машины? А летать по воздуху научились еще теллемы, а вовсе не тубабы. Значит, теллемы были могущественнее вас.
– Почему же тогда теллемы умерли? – задал я тот самый вопрос, за ответом на который я приехал в эту страну.
Я почувствовал, как напряглись мои спутники. Амани зашуршала сумкой: в ней был спрятан мощный портативный диктофон.
Старцы тоже зашевелили бородами. Похоже, разговор перемещался в запретную для нас область.
– Их знание живет с нами и передается от отца к сыну, – схитрил ушлый догон.
– Но ведь вы не можете летать.
– Можем, если захотим. Мы не видим надобности.
– Как? Разве ваши люди не хотят проникнуть в тайны неба?
Я посмотрел на стремительно розовеющее небо, в западной части которого за дюны стремительно опускалось солнце. Мне лично хотелось бы проникнуть в его тайны.
Старик со шрамом не смутился:
– Мы знаем, из чего состоит небо, мы видим его так, как никогда не сможет увидеть белый.
– Но вы не были там! А мы бываем регулярно.
Я обвел взглядом зашумевших жителей Номбори и злорадно добавил:
– Не далее чем две недели назад мы прилетели сюда по небу на самолете – огромной стальной птице.
Я взглянул на Жана-Мари, который при слове «птица» чуть встрепенулся. Судя по всему, сегодня он так и не нашел следов жизнедеятельности таинственного пернатого Балако.
– Нам незачем летать по небу, – заявил мой оппонент. – Мы знаем о нем все. Мы знаем прошлое, настоящее и будущее. – Старикан явно начинал заводиться, что было хорошим знаком.
У меня появилась надежда, что умрет он раньше, чем выиграет этот спор.
– Но есть вещи, которые вы не знаете о будущем, – снисходительно заметил я.
– Мы знаем все.
– Но ведь даже теллемы не знали своего будущего, как же можете знать его вы, догоны?
– Теллемы тоже знали все.