Уругуру - Алексей Санаев

Тем не менее, как оказалось, Оготеммели рассказал более чем достаточно. Когда Марсель Гриоль подготовил к печати свою книгу «Бог воды», представляющую собой пересказ догонских мифов о Сотворении мира, догоны не могли знать ее содержания, но, по странному стечению обстоятельств, на следующий день после того, как книга оказалась в типографии, Оготеммели неожиданно умер. При попытке обратиться к его потомкам Гриоля ждала неудача: им было строго-настрого запрещено общаться с европейцем.

С тех пор, как в Европе, так и в Африке, за догонами утвердилось слава мастеров сводить счеты с теми, кто пытается получить доступ к их секретам. Экспедиции и исследователи-одиночки продолжали погибать, и не было ни единого случая, чтобы жрецы или местные жители были уличены в их убийстве.

– Попытка проникнуть в Сокровенное Знание почти означает неминуемую смерть, – этими словами Амани Коро закончила свой рассказ.

– Меня лично все это не убеждает, – отозвался Жан-Мари Брезе.

Мы сидели в нашей комнатке в кромешной темноте – свечка уже догорела – и делились впечатлениями об этом удивительном вечере.

– Догоны – вполне примитивный народ, как бы их ни демонизировала экзальтированная европейская литература, склонная подчас к романтизации Востока, – продолжал профессор. – Догоны подчас не знают об окружающей среде элементарных вещей. Взять хотя бы птицу Балако – все ее слышали, но никто никогда не видел ни следа ее жизнедеятельности, ни перышка! И все равно они продолжают утверждать, что это именно птица, и даже описывают ее внешность. Или вот вам пример: сегодня мы с Оливье поймали в буше{ Буш (англ.) – кустарник и территории, покрытые его зарослями в Австралии и Африке.} крупную ящерицу, вида Latastia longicaudata.

– Она обычно встречается на более восточной долготе, здесь встречается редко. Я притащил ее в деревню, и местные ребята разбегались от меня с воплями, как будто я несу гранату с выдернутой чекой. Они, представьте себе, полагают, что эта ящерица чрезвычайно ядовита и от ее укуса наступает мгновенный паралич, а потом и смерть. И это мне говорят люди, которые веками живут в гармонии с природой, сталкиваются с ящерицами каждый день и уж точно должны знать их повадки. Ядовитых ящериц в Африке вообще не водится! Когда я начал совать в рот этой безвредной рептилии свой палец, женщины вокруг нас чуть не упали в обморок.

– Да уж, это было настоящее представление, – засмеялся Лабесс. – Жан-Мари был неподражаем. Но самое удивительное, что эта демонстрация никак не убедила догонов! Они просто-напросто решили, что ядовитая ящерица не может причинить вреда белому человеку, и наотрез отказывались повторить опыт с помощью собственных пальцев. Старейшины потребовали немедленно убить ящерицу. Ее пришлось отнести обратно на скалы.

– Меня не пугает мистика и не беспокоят их идиотские предубеждения, застывшие на уровне позднего каменного века, – продолжал Брезе. – Меня гораздо больше волнуют несколько конкретных вещей.

Во-первых: догоны очень внимательно следят за нами. Все наши передвижения в течение дня фиксируются, причем слежка бывает и открытой, и тайной. Во-вторых, они подслушивают наши дискуссии и знают о нас гораздо больше, чем мы можем предположить. Они знают о прошлом Амани, и это может грозить ей реальной опасностью, поэтому мы ни в коем случае не должны оставлять нашу даму в одиночестве.

– Мадемуазель, мы вас не оставим... – галантно отозвался Оливье, хотя голос его был подозрительно невнятным, и у меня создалось впечатление, что он уже давно спит.

– В-третьих, – не унимался Брезе, – вождь явно сказал лишнее. А проболтавшись однажды, он наверняка будет готов выдать нам и еще что-нибудь. И раз у Алексея наладился контакт с этим аборигеном, нужно попытаться его осторожно поддерживать дальше. В конце концов, не вижу ничего плохого, если мы проведем в этой деревне еще несколько дней. Возможно, мне тоже будет чем заняться... – загадочно завершил Жан-Мари.

– Догоны действительно отличные разведчики, – подтвердила Амани. – Я видела, как они приставляют к уху трубку из полого ствола какого-то кустарника и с ее помощью могут слышать человеческую речь за сотню метров.

– Но если они нас слушают, обсуждать планы в этой хижине немыслимо! – проснулся Оливье. – Нам нужно придумать какой-то шифр, что ли?

– Поддерживаю, – согласился Брезе. Я рассмеялся:

– Не нужен нам никакой шифр, господа. Давайте говорить по-русски. Мы с Амани обладаем хорошими навыками в этом отношении. Да и вы, Оливье, насколько я понимаю, понимаете его. Придется, видимо, и профессору Брезе выучить пару слов, чтобы не отставать от всего прогрессивного человечества. В конце концов, русский не такой уж плохой язык.

– Да, я когда-то учил русский, – сказал Оливье. – В юности. Помните, я говорил вам, что мой дед во время Второй мировой войны служил в России, летал на ваших боевых самолетах. Высота восемьсот! – неожиданно крикнул он по-русски, так что я чуть не свалился с табуретки.

– Прекрасно, месье, – рассмеялся я и по-русски добавил: – Россия вас не забудет.

– Я русский учить не буду, что за глупость, – неожиданно взбрыкнул Брезе. – Язык для ненормальных. Склонения существительных, виды глагола, масса идиотских фарингальных звуков... Да еще и средний род! Есть мужчина и женщина... Не существует на свете никакого среднего рода!

– Очень даже существует! – завелся я, обидевшись за великий и могучий. – Вот вас, к примеру, как зовут, Жан или Мари? Не мужик, не баба, это и есть средний род!

Жан-Мари даже вскочил от ярости на ноги.

– Ладно, ладно, – поспешил разнять нас Оливье. – Обучением Брезе я займусь сам.

На том мы и порешили. Амани будет повсюду передвигаться только в сопровождении по крайней мере одного из нас. Я попытаюсь наладить более плотный контакт со своим приятелем-вождем, а Брезе придется экстренно заняться русской филологией, так как из всего великого и могучего он знал только первые шесть строчек стихотворения «Есть сила благодатная в созвучьи слов живых», выученные еще в университетские годы. Для его обучения я подарил профессору свой французско-русский словарь.

Напоследок я отозвал Амани для более личного разговора в ее комнатку, где мы уселись на единственный предмет мебели, ее кровать с москитной сеткой.

– Слушайте, Амани, – начал я по-русски. – Я не стал рассказывать коллегам, но вождь знает о вас гораздо больше, чем мы думаем.

– А что он сказал? – озадаченно спросила она.

– Что вы местная.

– Ну, это нетрудно понять хотя бы по моей физиономии. Еще есть вопросы?

– Что вы неотрезанная. Что это значит? Амани тихо рассмеялась:

– Да, это верно. Знаете ли, маленьких мальчиков здесь традиционно обрезают, и не только мусульмане. С этим термином вы знакомы, надеюсь?

– Безусловно, хотя, к счастью, не на собственной шкуре.

– Ну вот. А девушкам тоже делают обрезание – в детстве им удаляют клитор... – Ее голос становился с каждым словом все тише.

Я от ужаса зашипел:

– Господи боже, зачем же?

– Сложно сказать, – ответила Амани. – Западные учебники объясняют этот обычай заботой мужчин о верности их жен. Якобы без клитора им не будет нравиться заниматься любовью, а значит, не захочется изменять мужу. А сами догоны считают клитор мужским началом в женщине, которое нужно удалить, восстановив таким образом естественный порядок вещей. Во времена, когда бог Амма только создал мир, он вознамерился овладеть Землей как женщиной, но никак не мог этого сделать, потому что клитор мешал ему проникнуть в нее. Клитор Земли существовал в виде огромного термитника, и Амме пришлось разрушить его, чтобы выполнить свою задачу. Вот с тех пор маленьким девочкам и отрезают клитор. И не только у догонов! Этот обычай до сих пор распространен почти по всей тропической Африке, и от антисанитарии при этой операции ежегодно умирают сотни девочек.

– Понятно, – я покачал головой. – Это, видимо, безумно больно.

– Да, пожалуй. Говорят, боль не проходит всю жизнь, и каждое общение с мужчиной становится настоящей мукой.

– Я прошу прощения, – медленно сказал я, – а вы действительно «неотрезанная»?

– Да. – По шепоту Амани я догадался, как она снова смутилась. – Моя мать не хотела делать мне обрезание, и для того, чтобы избежать этого, ей пришлось крестить меня у католического священника в Бандиагаре.

– Ну, я думаю, вы ему должны быть только благодарны... Креститься все же не так мучительно, верно?

– Верно.

Мы помолчали. Я вспомнил, что еще рассказал мне вождь про Амани при нашем странном разговоре. Видимо, почувствовав это, Амани спросила:

– Вождь сказал еще что-то?

Я помедлил:

– Ничего. – И поднялся с кровати.

Вдали раздались приглушенные крики птицы Балако, отрывистые, печальные.

Иногда банальный случай может перевернуть весь ход событий. За одну минуту позволяет достичь невозможного или рушит результаты многолетнего труда. В ту ночь мне казалось, что мы максимально приблизились к разгадке, и перед нами вот-вот раскроется тайна загадочных теллемов. И в то же время мы как будто остановились напротив каменной стены. Проникнув за нее, узнаешь тайну, над которой бились сотни твоих предшественников. Не сможешь, так и останешься по эту сторону с пожизненным ощущением горечи неудовлетворенного любопытства.