Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой - Фрэнк Краке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждое утро до распределения работы комендант общался с капо и мастерами. Обычно речь шла о неудовлетворительном количестве метров отрытых рвов. Темпы работ следовало нарастить. За все отвечали капо. Узники должны копать быстрее. Если мягкими способами этого не добиться, нужно добиваться жесткими. А если капо не способны это сделать, они потеряют свои повязки и особые шапки и возьмутся за лопату сами. На их место достаточно претендентов. Эсэсовцы не будут отвечать за то, что с этими капо случится, как только они потеряют свой защитный статус и присоединятся к остальным заключенным. В том числе и ночью. После такой взбучки дубинки капо работали с удвоенной силой.
Вим не знал, но в начале ноября 1944 года всего в 500 километрах к югу американцы взяли Аахен, первый крупный немецкий город, а на востоке Красная армия вошла в Восточную Пруссию. Пищи в Хузуме стало еще меньше. Заключенные получали единственный кусок хлеба в день и еще более жидкий суп (если такое вообще возможно). Но карманы Грима не страдали. Днем, когда рабочие команды уходили, Вим видел, как из кухни тарелки с дымящейся картошкой отправлялись местным фермерам. Грим вел с ними собственный бизнес и пополнял свой банковский счет, а не желудки голодающих заключенных. Когда Вим сказал об этом Тигессену, доктор буквально взорвался от ярости. Он был страшно подавлен. Сказать о таком без риска для жизни было невозможно.
И все же он попытался, когда Грим вернулся в Хузум. Доктор заметил его возле лазарета. Он спросил у унтерштурмфюрера, нельзя ли с ним поговорить. Это уже было из рук вон выходящим поступком, но Тигессен был настоящим врачом и, как датчанин, принадлежал к арийской расе, поэтому Грим решил его выслушать. В тот день он, на удивление, был трезв. Вим спрятался в чулане и прильнул ухом к деревянной стенке.
– Герр комендант, можно вас кое о чем попросить? Поскольку больных у нас очень много и многие умирают, нельзя ли как-то изменить рацион питания? Тогда заключенные смогут лучше работать днем – и это пойдет на пользу всем, и Германскому рейху тоже.
Грим молча посмотрел на доктора, а потом резко ответил:
– Те заключенные, которые не могут здесь выжить, не имеют права существовать в новой Европе. Умрут они сейчас или позже – никакой разницы. Это не богадельня. Я просто закажу новый материал. Не беспокойте меня больше своими фальшивыми гуманитарными заблуждениями.
Он развернулся на каблуках и ушел в эсэсовский корпус, где отдал четкий приказ Клингеру.
На следующее утро в шесть утра два капо, одни из которых был Вентилятор, ворвались в бараки лазарета. Всех вытащили с нар и выстроили для специальной поверки, невзирая на состояние. Тех, кто не мог подняться, осыпали градом ударов. Те, кто не мог двигаться, уже были полумертвыми. Прибежал Тигессен. Он объяснил капо, что обследовал всех этих пациентов, и все они имеют освобождение от работы. Они просто не могут работать. Капо его не слушали. Несчастные больные толпились на плацу для поверки, опираясь друг на друга.
Вим с ужасом смотрел, как их заставляют показывать свои раны Клингеру. На губах эсэсовца играла зловещая усмешка. Неожиданно ротенфюрер принялся безжалостно избивать заключенных, стремясь попасть дубинкой прямо по открытым ранам. Кровь и гной летели во все стороны.
– Что значит «не могу работать»? Все могут работать! Ты или мертв, или работаешь! – орал Клингер.
Несчастных больных и раненых вывели из лагеря, погрузили на поезд и отправили в Ладелунд, чтобы они продолжали копать болотистую землю и тем самым способствовать победе Германского рейха.
* * *
Температура на улице стала резко падать, и количество больных увеличилось. Уже были полностью заняты три барака. Жалкие запасы марли давно кончились. Теперь доктор использовал для повязок бумажные салфетки, которые скреплял клейстером. Салфетки и мазь на основе масла печени трески – вот все, что у него было для пациентов.
Заказы на лекарства крайне редко поступали в местную аптеку. Когда же хоть что-то поступало в лагерь, оно оказывалось в руках СС. Особенно ценили они дезинфицирующие жидкости – и использовали их вовсе не для обработки ран. Тигессен не мог без них обходиться, но чаще всего после прибытия лекарств он видел, как по лагерю слоняются пьяные эсэсовцы.
Иногда медицинская помощь была нужна и мучителям. И это давало хоть какие-то возможности. Как-то вечером кухонный капо Мюллер обратился к доктору по поводу раны на голени. Тигессен занимался документами в своем кабинете. Он вызвал Вима и поручил пациента ему.
Осмотрев рану, он уверенно сказал:
– Мы с этим разберемся.
Вим смазал рану мазью с маслом печени трески и накрыл бумажной салфеткой.
– Это способствует нормальному заживлению, – сказал он с уверенностью человека, долго изучавшего медицину. – Не трогайте несколько дней, а потом приходите на осмотр.
Капо вздохнул с облегчением. Вим поднес пальцы ко рту и спросил:
– А как насчет еды?
– Завтра утром в шесть часов подходи к черному ходу кухни, – сказал Мюллер, – и постучи в окошко.
На следующее утро Вим получил два больших бутерброда с мармеладом.
Как-то холодным ноябрьским вечером Вим нес конверт со списками, составленными доктором Тигессеном, лагерному администратору. Он передал документы и осторожно закрыл за собой дверь. И тут из столовой СС вышел кот и важно пошагал по длинному пустому коридору. Вим позвал кота и опустился на колени. Кот с удовольствием подошел к Виму и позволил себя погладить. В благодарность за ласку кот несколько раз потерся о его ноги. Вим на ощупь чувствовал, что кот более упитанный, чем могло показаться на первый взгляд. Он мгновенно схватил животное за шкирку, спрятал под курткой и спокойно пошел дальше.
Ему нужно было пройти мимо комнаты, где было полно эсэсовцев. Вим знал, что с ним будет, если его поймают. До двери оставалось метр-два, когда он увидел, что ручка поворачивается. Вим мгновенно швырнул кота в направлении кабинета администратора. В ту же секунду в дверях появился Клингер. Вим прижался к стене, сорвал шапку с головы и уверенно посмотрел на эсэсовца. Клингер не удостоил Вима вниманием. Вим натянул шапку и пошагал к выходу. Ему казалось, что весь лагерь слышит, как стучит его сердце. На улице из его рта повалил пар. Прежде чем вернуться в лазарет, он прошелся по лагерю, чтобы справиться с всплеском адреналина.
В его отсутствие у дверей лазарета образовалась длинная очередь пациентов. Из Нойенгамме прибыл поезд с новым «человеческим материалом», по выражению Грима. Доктор Тигессен и Вим через десять минут поняли, что это не новые заключенные. Они увидели тех же больных, которых отправляли в основной лагерь. Шансы на возвращение к работе у них были нулевые. Теперь же они вернулись – и в еще более худшем состоянии, потому что проделали жуткий путь туда и обратно без какого-либо ухода. Большинству следовало отправиться прямо в лазарет, но тот и без того был переполнен. Им нужно было как-то спастись, и Тигессен попытался утром освободить пятый барак.
– У меня плохое предчувствие, – сказал он Виму, обследовав последнего пациента около одиннадцати вечера. – Очень плохое. Почти у каждого дизентерия, у половины отеки ног. Но самое плохое – мне кажется, что среди них есть больные туберкулезом.
Вим взял список из девяти имен. Этих больных Тигессен хотел перевести в четвертый барак. Там можно сделать перегородки из одеял, чтобы предотвратить распространение инфекции. Вим взялся за работу, и тяжелобольные пациенты беспрекословно последовали его инструкциям. Сделав все, он более тщательно, чем обычно, вымыл руки и воспользовался драгоценным жидким дезинфицирующим средством, выданным доктором.
На следующий день Тигессен действительно смог освободить пятый барак, благодаря чему контакты с туберкулезниками удалось свести к минимуму. Известие о страшной болезни быстро распространилось по лагерю, но у этого была и своя хорошая сторона. Теперь эсэсовцы, капо и Blockälteste не осмеливались заходить в лазарет.
Сделать анализы было невозможно, поэтому Тигессену пришлось полагаться на свои знания и интуицию. Вим по-прежнему работал в лазарете и изо
