Последний свидетель. История человека, пережившего три концлагеря и крупнейшее кораблекрушение Второй мировой - Фрэнк Краке

На второй день он снова отправился в лазарет, убрался, пересчитал пациентов, заполнил списки. Доктор провозился до двенадцати ночи, но очередь к нему не уменьшилась. Постоянно подходили все новые и новые люди.

На углу стола доктора стояла большая бутылка масла печени трески, которым он смазывал раны. Затем он перевязывал их полосками ткани от старых рубашек. У него еще оставалось немного марли – ее выдали давным-давно. Вим помогал удерживать повязку, пока доктор пытался ее закрепить.

Чтобы как-то регулировать поток пациентов и предотвращать драки, Тигессен поставил у входной двери крепкого санитара, голландца, отзывавшегося на странное имя Альбартус Доктер. Узники сначала рассказывали свои симптомы ему, а он определял, впускать их или нет. Получалось, что зачастую от него зависело, кому жить, а кому умереть.

Теперь Вим порой получал дополнительную еду. Кроме того, в кабинете и лазарете была дровяная печь, и в барак он мог вернуться в сухой одежде.

* * *

Однажды в поле умерли трое узников. Их убила болезнь и истощение, а может быть, просто прибили охранники. Их товарищам или землякам предстоял поистине адский путь в конце рабочего дня. Трупы следовало доставить в лагерь, иначе на поверке счет не сойдется. Порой люди просто падали от непосильного груза в течение долгого пути. Другие узники помогали им подняться и тащить трупы дальше. В лагере трупы складывали возле плаца поверки, а после пересчета их несли в морг, расположенный возле ворот.

После мучительной поверки измученные узники, которые еще могли ходить, расходились по баракам. Там в их ржавые миски наливали теплую подкрашенную воду. Оставалось лишь надеяться, что где-то на дне притаился кусочек старой картошки или брюквы. Хлеб, который доставляли из Хузума, с каждым днем становился все хуже. Вместо муки пекарь стал использовать опилки и молотые рыбьи кости – так он экономил сотни рейхсмарок и набивал свой карман. Впрочем, это никого не беспокоило: узники моментально набрасывались на хлеб, и он исчезал в мгновение ока.

Вим все еще искал способ уклониться от мучительной работы в поле. А для этого ему нужно было, чтобы какое-то необычное событие нарушило строгий порядок поверки. Что-то странное и непонятное могло бы помочь ему ускользнуть. Возможность представилась раньше, чем он ожидал. Грим и начальство лагеря готовились переезжать в новый лагерь. Большую группу заключенных предполагалось перевести туда, поскольку ситуация в перенаселенном Хузуме становилась почти неуправляемой. Лазарет был переполнен, и эсэсовцы и капо с трудом контролировали хаос, царящий в бараках.

Немцы хотели строить укрепления в десятках километров к северу, близ датской границы. Работу узников перераспределили, и три блока в дальней части лагеря полностью освободились. В конце концов тысячу узников погрузили на поезд и отправили в концлагерь Ладелунд. Грим отправился с ними, чтобы возглавить организацию лагеря на месте. Руководить лагерем остался его заместитель, обершарфюрер Эйхлер, а сам Грим появлялся лишь изредка. Самых тяжелых пациентов лазарета другим поездом отправили в Нойенгамме. Хаос еще больше осложнил организацию лагеря. Вим понял, что это его шанс. На следующее утро он не вышел на поверку и не прошел через ворота. Услышав команду отправляться, он отправился в лазарет и спрятался там. Когда поезда ушли, он доложился доктору, страшно его напугав.

– Но вы не можете так поступить – вы должны были уйти из лагеря вместе со всеми. Мне позволено иметь только одного санитара. Если эсэсовцы вас заметят, мне придется отвечать.

Доктор был в панике, но Вим сохранял спокойствие. Он сказал, что все будет в порядке. Он вернулся в лазарет и занялся мелкой работой. Так он прятался весь день, пока команды не вернулись с поля и не началась поверка. Тогда он снова доложился Тигессену. Все удалось – его никто не хватился. Ни на утренней, ни на вечерней поверке. Он перешел на нелегальное положение. Важно было как можно дольше оставаться незамеченным. Теперь он мог работать в помещении, не зависеть от жестокости капо и не терпеть дожди и морозы фризских полей.

16

Revier (лазарет)

Хузум, октябрь-ноябрь 1944 года

В первый месяц Вим выходил из ворот в темноте и возвращался в темноте. После поверки и ужина он около часа бродил вдоль бараков, но лагерь был таким маленьким, а охрана такой жесткой, что «организовать» ничего не удавалось.

Теперь, когда ему не нужно было уходить, он постепенно составил представление о том, что происходило в лагере. По утрам он работал с доктором, пока команды не уходили на работу. Blockälteste считал его, полагая, что он официально приписан к лазарету. Вим оставался внутри, пока, согласно правилам, не должен был возвращаться к доктору Тигессену. Он жил в тени. Ему всегда удавалось достать лишнюю еду, он жил в тепле и сухости, его не били, и ему не нужно было работать лопатой. Он помогал пациентам лазарета, передавал их вопросы доктору, и тот смог приходить в лазарет только в случае острой необходимости. После первого раза Тигессен больше не поднимал этот вопрос. Он стал поручать Виму мелкие медицинские процедуры – обработку и перевязку ран.

За кабинетом находился чулан с вениками и швабрами – полтора на полтора метра. Вим нашел чистый соломенный матрас и днем перебросил его через стену. Он замаскировал его шваброй и тазом, чтобы во время проверки никто не обратил на это внимания. После вечернего приема, когда доктор укладывался в своем кабинете, Вим доставал свои вещи из чулана, стелил матрас на пол и подпирал за собой дверь. Он спал на полу чулана по диагонали, подтянув колени к груди. Он не утратил старого навыка – все было как прежде. Только теперь ему приходилось прятаться не от одного отчима, а от тридцати – и каждый был настолько жесток, что отчим рядом с ними казался милым добрым папенькой.

Утром его будили узники, которые выстраивались у лазарета, желая быть первыми пациентами врача. Иногда очередь собиралась уже в три часа. Вим слышал их перепалки с Альбартусом Доктером, но потом засыпал. Его убежище надежно служило и днем. Когда появлялись капо, он съеживался за мешком с соломой и прижимался к деревянной стене. В темном чулане его не замечали.

В первую неделю работы барак, который примыкал к лазарету, к нему и присоединили. Это стало первым шагом. Узники пробыли в концлагере шесть недель, и каждую неделю какой-то барак переоборудовали. Количество больных стремительно росло, и порой узники просто падали замертво во время поверки или на работе. Тигессену приходилось нелегко. Моральная нагрузка была колоссальной.

Условия в лазарете ухудшались с каждым днем. Пациенты лежали вдвоем, а то и втроем на полке на трехъярусных нарах. Поскольку у них не оставалось ни жира, ни мышц, кожа попросту рвалась на костях. У людей не оставалось выбора – спать втроем можно было только на боку. У узников образовывались ссадины и открытые раны, куда попадала инфекция, и они становились еще больше. Многие страдали тяжелой диареей. Перед лазаретом установили большие бочки из-под масла, которые служили туалетами – несчастные просто не могли добраться до сортиров. Пациенты были так слабы, что спускались с нар не больше десяти раз в день, и у многих случалось недержание – люди этого просто не замечали. Раны тех, кто лежал рядом или под такими больными, инфицировались мгновенно, что вело к смертельному заражению крови.

В таких жутких условиях Вим раздавал еду и пытался убираться в меру сил. Он притворялся, что не видит, когда кто-то забирал порцию, предназначавшуюся соседу, который уже какое-то время не двигался. Зловоние скоро становилось настолько невыносимым, что труп выталкивали в проход. Такое случалось в среднем три-четыре раза за ночь. На следующее утро приходили узники из трупной команды и оттаскивали трупы в морг или сваливали в кучу возле сортиров, там, куда все ходили умываться.

Сквозь окно лазарета Вим много раз видел, как молодой фермер едет на плоской телеге и дважды останавливает лошадь – один раз перед сортирами, потом перед моргом. Гробов не было, поэтому трупы совали в бумажные мешки и сваливали на телегу. Если