Египетский роман - Орли Кастель-Блюм

По каким-то своим соображениям, уходящим в прошлое на много десятилетий, Адель не хотела, чтобы Старшая Дочь и Дрора Маккей пересекались, и на протяжении всех этих лет они почти не видели друг друга – разве что на похоронах, куда Дрора приезжала иногда с лордом, а иногда одна.

Маккей не жили в Бирмингеме, но чувствовали себя там как дома, в отличие от Старшей Дочери, не имеющей ничего общего с этим местом.

Дрора действительно показала себя и устроила Амации и дочерям квартиру в Бирмингеме на время операции и послеоперационный период. Теперь все стало ясно – Амация рассказал Старшей Дочери, что Адель заявила прямым текстом: она не хочет, чтобы Старшая Дочь жила в квартире, найденной Дророй Маккей. Поэтому Адель тогда наговорила ей с три короба: оставайся в Израиле, занимайся своими делами, как все люди, то есть готовься к переезду. А Старшая Дочь постеснялась спорить и уступила, отказавшись от идеи поехать в Бирмингем.

Настал вечер пасхального седера. Семья разделилась следующим образом: Амация с дочерьми поехали к друзьям в кибуц, Ирис и Надав – к Младшей Дочери, у которой все в жизни упорядочено, и она умеет двигаться вперед, не отвлекаясь на всякие там подлинные или вымышленные драмы. В последние годы она стала суеверна и поэтому скрывала все, что покупала или делала, не считая разве что ремонта, который было невозможно утаить.

Конечно же, Вивиан отправилась с ними на пасхальный седер к Младшей Дочери.

Старшая Дочь поехала к двум приятелям в центре Тель-Авива.

Надав и Ирис подвезли ее туда в ее машине, потому что достать такси было невозможно. Во всех крупных компаниях такси не брали трубку, словно хотели этим сказать: такси нет. Потом Надав и Ирис на ее машине поехали к Младшей Дочери, забрав по дороге Вивиан. Все молча соглашались с тем, что Старшей Дочери незачем приезжать к Младшей, потому что она может все испортить. Старшая Дочь не хотела ничего портить, но портила, да еще как. Выйдя на перекрестке, она смотрела вслед машине, направлявшейся на север, в Кфар-Саву, вместе с ее детьми, к которым скоро присоединится и ее мать.

Наверху, на пятом этаже, ее ждали друзья, приготовив вкусную еду, но на душе у Старшей Дочери внезапно сделалось очень плохо. Глубоко в ней сидело что-то, чему не находилось исцеления. Кроме того, стол был накрыт красной скатертью, а на подоконнике стоял ханукальный подсвечник, в котором горели все восемь праздничных свечей и девятая, шамаш, от которой зажигаются остальные, а мацы не было. С точки зрения традиции – сплошная эклектика.

Но не ханукальный подсвечник и отсутствие мацы были причиной ее слез. После двух стаканов вина лежавшая на душе тяжесть дала себя знать, и Старшая Дочь разразилась горьким плачем на глазах у двух друзей, которые так старательно готовили праздничный ужин. Они изо всех сил пытались ее успокоить и вернуться к подобию седера. Один принес стакан воды. Другой сказал: «Я не понимаю». Наконец тот из них, с кем были более близкие отношения, поймал проезжавшее мимо уже пустое такси, озабоченно сказал водителю: «Доставьте ее по адресу…» – и с облегчением захлопнул за ней дверцу.

Но хуже всех в тот пасхальный вечер пришлось не Старшей Дочери, а старой Адели. Она лежала на кровати одна в обществе сиделки-филиппинки и смотрела в потолок. Уже несколько месяцев, не желая вставать с постели, она лежит и смотрит в потолок. Она больше не вписывается в окружающий мир, не может вынести этот мир без Виты и Единственной Дочери. И телевизор она не хочет смотреть, ей только все время холодно. Или жарко. Рядом с ней стоит маленький цветной вентилятор, навевающий прохладу, и конвектор, излучающий тепло.

В семье вспыхнула борьба, которая едва не дошла до суда. В итоге часть наследства Адели досталась Амации. То есть он стал официальным владельцем своей квартиры, записанной на родителей его покойной жены еще при жизни Единственной Дочери. И теперь, когда он владел этой квартирой, а в перспективе должен был унаследовать еще две, Амация полностью изменил свое мировоззрение. Он не позволяет Тимне и Левоне даже говорить с ней, чтобы не нарушать установившийся порядок.

Она пытается контактировать с ними по телефону и через фейсбук, но они не реагируют. Ну ладно, может, он-то им позволяет и ей все это кажется, но они больше не нуждаются в ее обществе.

Прошел целый год со времени первого изгнания из Бирмингема. Сейчас Тимне должны сделать операцию по замене тазобедренного сустава с другой стороны. Нет смысла звонить ни Амации, ни Тимне с Левоной. Амация их настроил, или они сами по себе, но обе вычеркнули Старшую Дочь из своей жизни.

Она и не просилась в Бирмингем во время второго раунда. Обо всем она узнавала от Адели, которая опять упала и лежала ничком, пока сиделка-филиппинка бегала трусцой по парку Га-Яркон. Кто знает, сколько времени она провела на полу?

Когда пришла Старшая Дочь, Адель лежала не двигаясь, приходя в себя, на кровати, застеленной простынями с цветами: большие темно-синие цветы на белом фоне. Справа и слева стояли серые тумбочки с множеством полочек, прикрепленные к изголовью прямоугольной кровати – все с пластиковым покрытием. Филиппинка спала в комнате покойной Единственной Дочери. Комната дочери оставалась такой же, как в пору ее юности.

– Когда уже все это кончится! – сказала Адель Старшей Дочери.

Та промямлила что-то вроде:

– Держись, – но мысленно отметила: «Она ведь не хочет держаться», – и поэтому добавила: – Пусть все будет легко.

Когда она собралась уходить, сиделка-филиппинка по имени Оливия вызвала лифт поворотом ключа. Такой ключ был не у всех жильцов дома на улице Йеуды Маккавея, а только у тех, кто участвовал в оплате установки лифта. Другие не имели права им пользоваться.

Прошло много всяких дней. Настала жара, когда все вокруг словно пылает и обессиленные люди с трудом дотягивают до сумерек. После долгого разрыва отношений с этой частью семьи Старшая Дочь наконец-то приехала навестить Адель. Она нажала на кнопку с именем «Кастиль» на домофоне, но ответа не было. Она нажала еще раз и долго не отпускала. Не может филиппинка бегать трусцой в такую жару. Вдруг послышался голос Адели, спрашивающей: «Кто там?» Она ответила, и на том конце провода воцарилось молчание.

Она была почти уверена, что, ответив по домофону, Адель упала. Поэтому Старшая Дочь позвонила на мобильник Оливии, но попала на автоответчик. Она позвонила на домашний телефон Адели. Снова автоответчик.