Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Известно, что песни — душа народа. Значит, и души у туристов широкие и нежные, временами озорные, как и их песни. У Татьяны, уж точно, душа такая. И почему она Антону раньше не встретилась? С такой вместе можно и горы свернуть… Антон мучился сладостной бессонницей в тревожном предчувствии лавиной надвигающихся судьбоносных событий, способных перевернуть и настоящее и будущее. Возможно такое состояние переживает самец-тарантул, стремящийся соединиться со своей избранницей: предчувствует неизбежную и ужасную расплату за мгновение счастья, за которое не жалко и жизни…
Дней через десять прилетела «Вертушка», и уже привыкшим к общению командированным удалось вырваться на Большую Землю.
— Вот все и окончилось, — грустно сказала Татьяна в аэропорту. — Больше ничего этого не будет никогда. Не будет наших прогулок и ежевечерних разговоров, не будет споров за чаем, не будет ничего. И некому мне будет петь свои песни.
- Почему же кончилось? — встревожился Антон. — Почему бы нам и впредь не встречаться?
- Как вы это себе представляете? — саркастически усмехнулась Татьяна. — У Вас жена — вот с ней и встречайтесь.
- Но мы же друзья, а не любовники! — попробовал возмутиться Антон.
- Об этом только мы двое знаем. А кто нас еще понять сможет и захочет?
Действительно — кто? Кому из обывателей их понять захочется? Да и способен ли кто-нибудь поверить в дружбу мужчины и женщины? Не ответил Антон — замялся. Только предложил поднести до дома тяжелый чемодан. Татьяна не отказала, но у подъезда сделала попытку перехватить его у Антона: «Мужчины в моей квартире не бывают».
Но Антон отшутился: «Я же не мужчина, а сослуживец».
И Татьяна сдалась: лифт привычно не работал.
- Не бойтесь, не останусь, — продолжал хорохориться по дороге наверх Антон.
- Вот этого я и не боюсь, — согласилась Татьяна. Но Антон ее не понял и поставил чемодан у порога квартиры № 13. — Спасибо! — сухо поблагодарила Татьяна и скрылась за тяжелой дверью.
Антон плелся домой медленно, как приговоренный на эшафот. Да он себя таким и чувствовал. Словно удалось ему чудом глотнуть порцию весеннего озона, от которого запела и воспарила осчастливленная душа, и вдруг, по воле неумолимого рока, жестокая рука наглухо закрыла животворящую отдушину и намертво задраила барашки, чтобы постепенно удушить Антона.
Перед дверью своей квартиры Антон замер на секунду, как прыгун на вышке: может, вернуться? Но дрогнул и обреченно нырнул в семейный омут. Семейный омут встретил его холодом. На стук двери в переднюю выглянула крысиная мордочка тещи, пробормотала: «А это ты». И снова юркнула в кухонную норку. Из своей комнаты выплыла растрепанная Светлана, запахнула полы нечистого халата и нехотя выдавила сквозь зевоту ритуальное: «Что-то ты на этот раз долго». И удалилась, величественно покачивая расплывшимся от сидячей жизни задом. Дочка, маленькая карикатура тещи, поинтересовалась у возникшего на пороге отца: «Ты что привез?» И, когда оказалось, что ничего, возмутилась: «Зачем ты тогда приехал?» Действительно — зачем?
Может, чтобы принять душ, сменить белье и через силу играть роль примерного мужа и любящего отца, выслушивать сентенции нудного тестя, стараться угождать теще и ждать, как манны небесной, очередной командировки.
На следующий день Антон и Татьяна случайно встретились во время обеда в очереди к раздаче в столовой. Антон одними глазами спросил ее: «Ну как дела?» — Татьяна поняла и ответила: «Одно расстройство: сосед сверху залил водой. Обои отклеились, линолеум вздулся, и мебель попорчена — на месяц ремонта». «Грубая мужская сила нужна?» — с надеждой спросил Антон. «Очень и очень», — обрадовалась Татьяна.
Обои перклеивали вдвоем, а линолеум Антон перестилал самостоятельно. Татьяна, не умея помочь в мужском деле, забиралась с ногами на подоконник, подстраивала гитару и пела специально для Антона его любимую: «Мой конь утомился…» И сама была счастлива, что хочет петь и что откуда-то голос взялся: «Я еще никому так не пела. Сослуживцы и не догадываются, что у меня голос».
В культотделе, точно, о талантах Татьяны никто не догадывался. Как никто не подозревал, что она тайком курит. Антон первым застукал ее на этом, учуяв табачный запах на кухне». У тебя бывают мужчины?» — заревновал он.
- Да нет, это я балуюсь, по бабьей слабости, — смутилась Татьяна. И огорчилась: — Теперь ты меня уважать перестанешь…
- А ты бросай! — предложил Антон.
- Замуж выйду — брошу, — пообещала Татьяна.
- Тогда выходи скорее, — не уступал Антон.
- За кого?
- А если за меня? — неожиданно для себя обронил Антон. Вопрос повис в воздухе без ответа. А Антон засомневался: «Куда я лезу? Из петли в ошейник? Но ошейник значительно притягательнее…
После девяти вечера Антон не засиживался, чтобы без нужды не объясняться в семействе. Прощаясь, он подставил щеку Татьяне: «Поцелуй, я надеюсь, заработал?»
Улыбчивая Татьяна вдруг посерьезнела и напряглась: «Не порти дружбы, Антон. Ведь нам и без того хорошо. Согласен?»
«Согласен, — пообещал Антон. — Тогда поцелуй по-дружески».
Татьяна вспыхнула, но все-таки чмокнула его в щеку и при этом легонько прикоснулась к предплечью Антона упругим соском обтянутой тонкой блузкой груди. И, как показалось Антону, сделала это не случайно. Мгновенное, как змеиный укус, прикосновение обожгло и воспалило рассудок, поэтому уходил он слегка ошарашенным.
Легкая ошалелость зятя не укрылась от проницательной тещи. Ночью на пару с дочерью они исследовали и нюхали рубашку Антона. Духами она не пахла, зато пропиталась краской и табаком. Антон никогда не курил, и поэтому теща сделала свой вывод: «Картежничает твой колонтаец. Разводилась бы ты с ним, доченька». И даже пустила слезу по своей несчастной дочурке. Светлана промолчала в знак согласия с житейской мудростью матери.
Наутро Антон получил классическую семейную разборку с истерическим заламыванием рук, с заранее заготовленными выпадами тещи и многозначительными намеками тестя. На работу Колонтаец убежал не позавтракав. Но, как ни странно, был счастлив, как парашютист, впервые совершивший прыжок.
