Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Абориген сделал еще шаг в реку, за штаны и тельняшку как беспомощного щенка выловил Крокодила Гену и бросил его на дно лодки.
«Вери гуд, рашен бокс. Нокаут: уван, ту, сри, фо, файв…» — продолжали изливать восторг англичане.
Абориген поднатужился и оттолкнул лодку на быстрину. Течение закрутило «казанку» и унесло ее вместе с худоязыким Крокодилом за поворот. А Абориген подобрал с песка бутылку и вернулся к столу, где его встретили приветственными возгласами.
«Это инспектор рыбоохраны — фишинспектор, — хлопая по плечу Аборигена пояснил англичанам находчивый переводчик. — А тот, в лодке — браконьер. Фишинспектор браконьера маленько поучил, как соблюдать закон».
— Вэри вэл, — одобрили русский способ утверждения законности иностранцы. — Вэри вэлл.
А Джек Мейджер потрогал татуировку Аборигена и поинтересовался: «Моряк?» — «Моряк, — криво усмехнулся Абориген. — Вот только полоски на «тельнике» не поперечные, а продольные». И вдруг непроизвольно добавил на чистом английском: Эскьюз ми. Ай эм сорри». Андрей и Романов только переглянулись: не прост оказался Абориген.
Между тем вдруг обнаружилось, что летний день не бесконечен и пора возвращаться. Место на катере нашлось всем. Внизу, в освещенном кубрике Романов и Тучин учили англичан играть в подкидного дурака и весело хохотали. А в затемненной катерной рубке стояли у штурвала Андрей и Абориген. «Тебя как кличут, братан? — как бы между делом спросил Андрей. «Колонтаец», — вяло ответил тот. «А где живешь?» — «На берегу, под лодкой, — последовал ответ. — Я старшина-моторист с “ОСВОДа”».
«То-то мне лицо твое знакомым кажется, — засомневался Андрей.
— Ты на «Неге» в экспедиции не работал?» — «Зачем тебе знать?» — уклонился от ответа Колонтаец. «Работал, работал, — вспомнил Андрей. — Ты еще на гитаре играл и самодельные песни пел. А потом ты уехал, а я не успел. И чуть на нары не загремел тогда. Теперешний твой начальник Ермаков стал на меня дело шить и пришил бы, если бы по весне труп Мишки Тягунова не отыскался. Его медведь возле обласа подстерег и задрал, а есть не стал — наверное, сытый был. И деньги при нем потом обнаружились. Правда, уже не деньги, а так себе, бумажки негодные — зимой как раз реформа прошла — потому и не растащили по себе тайком. Меня и на допросы таскать перестали, а потом в армию призвали. А ты неужели этой истории никогда не слышал?»
«Не слышал я этого, — заскрипел зубами Колонтаец. — Выходит, что два хищника один другого жизни лишили, оба от своих злодейств не насытились, а на меня, крайнего, менты дохлое дело повесили, чтобы красиво отчитаться. Эх, знать бы где упасть, да подстелить соломки… Вся жизнь бы по другому пути пошла».
Глава четвертая. Беда не приходит одна
Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных!?
Загубили душу мне, отобрали волю, —
А теперь порвали серебряные струны…
В. Высоцкий
Юристам давно известно, что есть люди, которые, если не постоянно, то значительно чаще других становятся жертвами преступлений, необычных до загадочности несчастных случаев и прочих невезений.
Среди водителей автотранспорта не менее 13–14 % попадают в различные дорожно-транспортные происшествия чаще, чем в среднем вся масса управляющих автотранспортом. Около 12–13 % пострадавших в драках оказывались жертвами неоднократно. Статистика не дает нам сведений какой процент составляют жертвы судебных и других юридических ошибок, но можно полагать, что он близок к 13. В этот злосчастный процент вошел и Миронов Антон Аркадьевич, он же Колонтаец, для которого число «тринадцать» всю жизнь было несчастливым.
Возможно потому, что Миронов всегда ощущал себя колонтайцем. Колонтайцем и по происхождению и по ментальности. И был от этого счастлив, примерно, до тринадцати лет. Именно до этого возраста он принадлежал к беспечному племени обитателей детского дома № 13 имени Александры Коллонтай. Жил в нем Антон ни о чем особенно не задумываясь, кроме добавочной порции каши или предстоящего похода за морковкой на чужой огород, пока не настала пора из обжитого, хотя и не очень теплого и не очень сытого угла выбираться в чужую и не очень понятную жизнь — в ремесленное училище. Затем последовали заводское общежитие, матросский кубрик и студенческая «общага» — когда после демобилизации, из всех институтов Миронов выбрал для себя наиболее близкий — лесотехнический. В институте Миронов не скучал, голодал вместе с другими студентами, ходил в турпоходы и выучился играть на гитаре. После третьего курса он неожиданно для себя вдруг женился. Женился бестолково, ни в себе, ни в невесте не разобравшись. На студенческой «балдежке» по случаю успешного завершения семестра, Светлана прижалась к нему теплой и мягкой грудью, улыбнулась приветливо и обещающе, и Антон, с детства не знавший ни ласки, ни нежности, загорелся и растаял, как тает на горячем камине восковая свеча. Из мягкого воска, известно, лепи что хочешь. И Светлана, эта ваятельница в мини-юбке, натура волевая и страстная, взялась лепить из Антона себе супруга. Бедняга и не сопротивлялся. Тринадцатого августа Светлана привела его в дом родителей уже как мужа. Из-за обитой черным дермантином, в медных пуговках двери на Антона пахнуло удушьем того устойчивого достатка, который гнездится исключительно в домах очень ответственных или потомственно-торговых работников. Семья, в которую ввела Антона Светлана, состояла на одну треть из торговых работников, на одну треть из ответственных и на одну треть из безрассудно безответственных. К последним была отнесена Светлана, без одобрения родителей выскочившая замуж за огольца-детдомовца. Но что случилось — то случилось. Ответственный тесть приказал теще-торговке из этого публичной трагедии не делать, общественность не будировать, а, наоборот, гордиться полезным для анкеты зятем-пролетарием и терпеть — авось стерпится. А может, и какая выгода получится.
Теща вняла мудрости и голосу супруга и принялась терпеть изо всех сил. От ее показного терпения Антона вскоре стало выворачивать.
- Уйдем
