Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу - Коллектив авторов

М. Э. Клопова. Николай II во Львове и Перемышле. Весна 1915 г.

9 апреля (ст. ст.) 1915 г. Николай II записал в своем дневнике: «Знаменательный для меня день приезда в Галицию!»{402}. В 10 часов утра царский поезд прибыл на станцию Броды. Император сразу же прошел в вагон Верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, где выслушал доклад о положении на фронте, а также историю наступления от границы до Львова. В 12 часов того же дня Николай II вместе с Верховным главнокомандующим начальником Генерального штаба генералом Н. Н. Янушкевичем и другими сопровождающими лицами выехал в направлении Львова. Так началась первая и ставшая единственной поездка русского царя за пределы Российской империи в годы Первой мировой войны.

Решение о поездке в Галицию было принято Николаем II в начале апреля 1915 г. Очевидно, что решению способствовало взятие 5 марта русской армией австрийской крепости Перемышль. Это событие стало одним из самых значительных не только для русской армии, но и для всего русского общества. Очевидцы сообщали о ликовании на улицах Петрограда и других русских городов. С волнением известие о падении крепости было встречено и в Ставке: «Весть передавалась из уст в уста. Генерал-квартирмейстерская часть суетилась, выясняя подробности сдачи, офицеры Генерального Штаба выглядели именинниками: при успехах на фронте они всегда напускали на себя важность: вот, мол, мы каковы! Великий князь, начальник Штаба и генерал-квартирмейстер тоже были в приподнятом настроении. Вообще Ставку нашу нельзя было упрекнуть, что она слабо реагировала на выдающиеся события фронта, но тут она всецело отдалась чувству радости и восторга»{403}, – вспоминал протопресвитер армии и флота Г. И. Шавельский. О приподнятом настроении, царящем в Ставке после взятия Перемышля, упоминал в дневниках и Николай II: «Николаша [великий князь Николай Николаевич-мл. – М. К.] ворвался ко мне с Янушкевичем и Даниловым и объявил радостную весть о падении Перемышля. После завтрака был отслужен молебен»{404}.

Уверенность в скором конце войны, охватившая все круги русского общества, очевидно, была близка и Николаю II. 5 апреля 1915 г. император в письме к супруге сообщил о своем намерении посетить в ближайшее время Львов и Перемышль. По плану императора поездка должна была занять несколько дней и включить не только осмотр Львова и Перемышля, но и встречи с генералами Н. И. Ивановым, командующим Юго-Западным фронтом, и начальником штаба фронта М. В. Алексеевым{405}. Николай II отметил, что подобная поездка обещает быть не только интересной, но и полезной, поскольку в завоеванной Галиции предстоит принять ряд мер, направленных на подлинное объединение этого края с Российской империей. Объединение Галиции с Российской империей, таким образом, представлялась делом решенным, требующим лишь формального подтверждения.

В окружении императора это решение вызвало неоднозначную, и, скорее, отрицательную реакцию. Прежде всего, негативно к этой идее отнеслась императрица. В своих письмах она несколько раз повторяла мысль о том, что подобная поездка несвоевременна, ссылаясь при этом на мнение «Друга» (Г. Е. Распутина): «Он странным образом сказал то же, что и я, что в общем он не одобряет твоей поездки и “Господь пронесет, но безвременно (рано) туда ехать, никого не заметит, народа своего не увидит, конечно, интересно, но лучше после войны”»{406}. Не менее настойчиво Александра Федоровна советовала супругу ехать во Львов, если уж он считает это необходимым, без главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича: «[…] прости меня, что я это тебе говорю, но Н. не должен тебя сопровождать. Ты должен быть главным действующим лицом в этой поездке»{407}. Далее этот совет мотивировался тем, что ненависть в завоеванном крае против Николая Николаевича очень сильна, а визит царя обрадует всех, любящих его. Николай II отвечал, что не согласен с тем, что Николай Николаевич должен остаться в Ставке, когда царь поедет в Галицию{408}. Он считал, что во время войны при поездке в завоеванную провинцию царя должен сопровождать главнокомандующий. Согласно их общему плану императорский поезд должен был из Ставки прибыть на пограничную станцию Броды, после чего сам император и сопровождающий его главнокомандующий на автомобиле выедут в сторону Львова. Таким образом, император предполагал проследовать тем же путем, что и наступавшая в Галиции в августе 1914 года 3-я армия. «Подумай, какая радость, если это в самом деле удастся»{409}, – завершил он свое письмо.

Неоднозначно решение царя было встречено и его ближайшим окружением. Весьма резко против этого намерения выступал дворцовый комендант В. Н. Воейков. Он был убежден в том, что поездка не только бесполезна, но и не подготовлена и вообще навязана государю великим князем Николаем Николаевичем, к которому Воейков относился отрицательно{410}. Противником поездки был и В. Ф. Джунковский, с 1913 г. возглавлявший корпус жандармов. Он также считал ее преждевременной, поскольку занятая по праву войны провинция формально не являлась частью Российской империи, и посещение ее царем могло стать «ненужным дразнением противника»{411}. Одновременно Джунковский был озабочен обеспечением безопасности царя и его окружения при посещении провинции, где сильны были, по информации чинов корпуса жандармов, австрофильские настроения, а также раздражение, которое испытывает часть населения «вследствие бестактного вмешательства в их веру и насильственных действий по переходу их в православие»{412}.

Сомнения в целесообразности и уместности такой поездки высказывались и военными. Современный российский исследователь О. Р. Айрапетов, безусловно, прав: «Оценки своевременности визита императора в Галицию, данные в позднейших мемуарах, свидетельствуют не столько о предвидении или политической позиции их авторов, сколько о силе шока, который вскоре испытало русское общество»{413} после стремительного наступления австро-германских войск весной-летом 1915 г. Однако и непосредственно перед поездкой царя многие из военных осознавали, что говорить об окончательной победе или даже об окончательном присоединении этих земель к России преждевременно: «В штабе тоже, когда угар от взятия Перемышля прошел, а зловещие признаки возможных неудач обрисовались яснее, стали высказываться, что Государю не следует ехать туда, пока не будет твердо закреплена взятая территория; иначе поездка его, не принесши пользы для дела, даст повод врагу для насмешек и глумлений»{414}. Не встретила одобрения идея поездки царя в недавно занятую русскими войсками Галицию и среди военного руководства Юго-Западного фронта. «Совершенно отрицательно» отнесся к ней А. А. Брусилов, командовавший в это время 8-й армией. Его смущала не только организационная сторона подобной поездки и связанная с ней суматоха, но и неопределенность русского положения: «Галиция была нами завоевана, но мы еще отнюдь не закрепили ее за собой, а неизбежные речи по поводу этого приезда царя, депутации от населения и ответные речи самого царя давали нашей политике в Галиции то направление, которое могло быть уместно лишь в том крае, которым мы овладели бы окончательно»{415}. Это беспокоило и А. И. Деникина, видевшего в посещении царем недавно завоеванной австрийской провинции неуместную демонстрацию{416}. Усиливали их сомнения и имеющиеся данные о подготовке австрийскими войсками контрнаступления на этом направлении.

При обсуждении того, кто был инициатором царской поездки в Галицию, многие участники и очевидцы событий, так же, как и современные исследователи, указывают на великого князя Николая Николаевича. Оценки же этой инициативы меняются в зависимости от субъективного отношения авторов к его личности. Как правило, желание великого князя организовать поездку русского царя во вновь присоединенные земли объясняется его стремлением усилить свои позиции на «домашнем фронте», при этом соображения военного характера, как полагают некоторые, играли «явно подчиненную данной цели роль»{417}. Стоит, однако, отметить, что сам император в письме к Александре Федоровне, рассказывая о возникшей идее поездки, писал, что подобную мысль высказал в разговоре с ним за несколько дней до этого и генерал-губернатор Галиции Г. А. Бобринский{418} (хотя его Воейков также считал ставленником Николая Николаевича). Интересно, что Г. И. Шавельский, напротив, называл Верховного главнокомандующего противником поездки и писал о том, что «как мы уже знаем, перевес взяло желание самого Государя»{419}.