Моя дорогая Ада - Кристиан Беркель

– Я тоже такие хочу!

Спутника глубоко впечатлили мои джинсы. Я удалилась в ванную, чтобы их намочить, пока родители не передумали. Когда я хотела закрыться, он проскользнул внутрь. Я налила в ванную горячую воду, заперла дверь и разделась.

– Что ты делаешь?

– Джинсы всегда велики. Когда они новые, их надевают и ложатся в горячую воду, чтобы они сжались и приняли правильную форму тела.

Сначала он с интересом слушал разъяснения, но потом изумленно на меня уставился.

– Что такое?

Теперь я стояла перед ним голая. Но почему он так смотрел? Ведь он видел меня не в первый раз.

– Спутник, что такое?

– Где он?

– Кто?

– Твой писюн.

Я опустила взгляд.

– Его нет.

– Что?

Он казался всерьез обеспокоенным.

– Да, больше нет.

Его глаза расширились.

– Как так нет?

– Потерялся. Отвалился.

Он в ужасе отступил на два шага назад и схватил себя между ног.

– Отвалился? Как это отвалился?

– Сама не знаю. Видимо, где-то потерялся. Это не так уж плохо, – успокоила его я. – Он мне больше не нужен.

Он в панике заколотил по двери.

– Мама! Мамааааааа!

Я бросилась к нему.

– Тсс! Успокойся! Я тебя выпущу, но только если поклянешься, что ничего не расскажешь матери и отцу. – Он кивнув, побледнев, словно простыня. – Ни слова. Поклянись!

Он поднял свою маленькую ручку.

– Клянусь.

– Скажи: клянусь своим писюном.

– Клянусь своим писюном.

– Спутник?

– Да?

– Если ты нарушишь клятву, он отвалится.

Вжух, и он выбежал наружу. Дуралей даже не заметил, что у меня выросла грудь, а бедра становились все женственнее. Я натянула свои узкие штаны и осторожно опустилась в обжигающе горячую ванну. Как-нибудь справлюсь, подумала я, и мысленно бросила спасательный якорь в сторону Бонзо. Я вспомнила, как откровенно, почти восхищенно он говорил о моих родителях. Возможно, мне следует просто увидеть их его глазами, и тогда я смогу лучше их понять.

– Дверь?

– La porte.

– Окно?

– La fenкtre.

– Как пишется?

– С диакритическим знаком.

– Очень хорошо. Составь предложение с обоими словами.

– Je regarde par la fenкtre…

– Дальше…

Пока я пыталась сосредоточиться, рядом верещал Спутник. Мы сидели за обеденным столом уже полчаса. Моего отца утешило только обещание старательно заниматься – «и ежедневно», добавил он.

– …lorsque mon petit frиre entra par la porte… sans frapper[21].

– Верно, дружок, нужно стучаться, нельзя врываться без приглашения. On frappe, tu m’as compris?[22]

Спутник встал перед нами, широко расставив ноги.

– Где мой водяной пистолет?

Мать не обращала на него внимания.

– Теперь немного сложнее. Плотина?

– Мамаааа, водяной пистолет.

– Плотина?

– Плотина? – переспросила я.

– Да, плотина.

– Такого у нас еще не было.

– Но здесь есть.

Она показала мне открытую страницу учебника.

– Давай, Ада, плотина.

Я мучительно задумалась. Плотина. Плотина.

– Le barrage, – прозвучало сбоку. Спутник нашел водяной пистолет и победоносно поднял его в воздух.

– Le barrage, le barrage, le barrage, запомнит даже ребенок.

– С каких пор он знает французский?

– Он жаловался, что мы с тобой разговариваем по-испански, когда папы нет дома, и тоже захотел говорить со мной на секретном языке, забавно, да?

– Гм.

– Ну я и решила, буду говорить с ним по-французски.

– А папа?

– Не возражает.

– Со мной он возражал.

– Там было совсем другое.

– И в чем же отличие?

– Ада, сколько можно… Правда, я же объясняла тебе тысячу раз.

– Не припомню.

– Кажется, ты многое забыла. Оставь уже эту детскую ревность, тебе же не двенадцать. Мир не может вечно крутиться вокруг тебя.

– Вечно? Почему мне нельзя говорить с тобой по-испански? Я его почти забыла.

– Глупость, быть такого не может.

– Но это так. No me recuerdo de nada[23].

– Hija mia[24].

– Какая hija mia, если ты каждый раз падаешь от него в обморок? Сохраняешь и золотишь каждый пук.

– Cambiamos el tema[25].

– Я больше не говорю с тобой по-испански.

– И не надо. Не думай, что сможешь мной манипулировать. Если бы я не взяла тебя под защиту, тебе бы здорово досталось. Твой отец на взводе, уж поверь.

Я гневно смахнула тетради и книги со стола.

– Немедленно подними все, да поскорее.

Я вскочила и уставилась в окно, чтобы она не видела моих слез.

– Ада, я жду.

– И можешь ждать долго.

– Отлично, тогда дождемся твоего отца. Посмотрим, что он скажет. Он сыграет на других струнах, уж поверь, совершенно других, долго ждать не придется.

Я повернулась, сжав руки в кулаки и топая ногами.

– Ну давай, иди к своему мужу, вперед. Расскажи ему, какая я плохая, не умею говорить по-французски, в отличие от его золотого мальчика. Чего вы еще хотите? Я здесь больше не живу, чем я вам не угодила? Я не просила меня рожать.

– О, становится весело. Нашла аргумент, да?

Двумя быстрыми шагами я подлетела к ней. Уперла ладони в бедра.

– Он вообще мой отец?

Она ошарашенно на меня уставилась.

– Прости, что?

– Думаю, ты прекрасно меня поняла.

– Что ты сказала? Что? Что спросила? Наверное, я ослышалась.

– Тогда, у Мопп. Незадолго до твоего отъезда вроде как в Аргентину. Прямо перед тем, как ты исчезла на несколько месяцев без дополнительного объяснения причин, оставив меня с малознакомым человеком. Я сидела перед телевизором и слышала ваш разговор.

– История обретает все новые краски.

– Да, я подслушивала, подкралась к кухонной двери… Войти не решилась… Потому что ты плакала.

– Ну, представить только.

– Но так оно и было. Помнишь? Нет? Возможно, твоя память не так уж хороша. Мне-то жаловаться не на что. Я до сих пор все прекрасно помню. Все. Словно это было вчера. Я сохранила каждое слово, каждую интонацию. До сих пор помню: на улице начался дождь. Мелкая морось падала на стекло, и я подумала, у меня сейчас остановится сердце. Как его зовут? Ханнес? Его зовут Ханнес? И вы познакомились в Париже? Ты тогда ездила в Буэнос-Айрес или в Париж?

Она молча смотрела перед собой. Сидела неподвижно, словно на оглашении приговора. Мой бессильный гнев смешался с чувством вины, я задалась вопросом, имею ли право так разговаривать с моей матерью – женщиной, которая однажды протащила меня через полмира и вернула обратно, пытаясь отыскать безопасное место, где мы сможем остаться. Она посмотрела на меня. На короткое мгновение мне показалось, что я смотрю в собственную бездну. То, что я делала, было несправедливо. Я чувствовала. И все же я не могла больше оставаться без ответов. Говорят, во время войны некоторые люди заходили в бомбоубежище с темными волосами, а