Моя дорогая Ада - Кристиан Беркель

перед пасхальными каникулами, за шесть месяцев до моего шестнадцатилетия. С табелем в кармане я приближалась к пристани в Тегелорте на теперь уже моторизированном пароме. Там ждал отец. Он крепко обнял меня.

– Мама очень ждет, ей не терпится тебя увидеть. А больше всех ждет твой братик.

К Фронау вела ровная асфальтированная дорога через лес в Шульцендорфе. Был и более короткий, но менее красивый путь – через Хермсдорф по ухабистой булыжной мостовой. Я никогда точно не знала, почему отец выбирал тот или иной маршрут, но если ему хотелось перевести дух, он выбирал лесную дорогу. Большую часть времени он молчал. Рядом с ним я научилась различать разные виды тишины: грустную, расслабленную, сердитую, задумчивую, подавленную, мечтательную, игривую или тревожную. Вопрос, являлась ли я частью этой тишины, был подобен вопросу, являемся ли мы частью мира снов спящего человека. В хорошие дни стена между нами становилась проницаемой. Тогда я могла задавать вопросы. Если путь через Хермсдорф был кратчайшим маршрутом до работы, лесная дорога вела его к себе самому.

– Как Спутник?

Кошачьи язычки все еще терзали мою совесть.

– Смышленый парень. На прошлой неделе даже начал читать.

– Правда? Ему же еще и четырех нет.

– Одаренный ребенок.

Лаконичность его ответов не слишком обнадеживала. Я представила, что он сказал бы о моем табеле, где особой одаренности не наблюдалось. Родители придавали школьной успеваемости большое значение. Мать не уставала рассказывать мне, как блестяще учился отец, несмотря на тяжелые обстоятельства, из-за которых ему приходилось работать, – она каждый раз подчеркивала это, подняв большой палец. Это ужасно действовало на нервы. А теперь еще и конкуренция снизу. Настроение достигло минимальных показателей за день.

Я действительно с нетерпением ждала встречи с семьей. И со Спутником. А в награду за очередной пройденный учебный год меня ждали дома первые узкие штаны. В Америке они назывались «синие джинсы» или просто «джинсы». Придутся ли они впору? Я была на волосок от двойки по математике, она стала бы второй по счету и моим провалом. К моему большому удивлению, госпожа Глюк проявила милосердие. Хоть мы и ненавидели друг друга, она закрыла на это глаза. При вручении аттестатов она заявила мне, поджав губы: «Кто не двигается вперед, двигается назад, дорогая Ада». Меня ждали часы, полные невыносимых вопросов. «Ты невнимательна? Или просто не понимаешь? Неужели на всем острове нет подруги, которая могла бы помочь? Ты опять всех сторонишься? Думаешь, так из тебя что-нибудь получится? Может, ты положила на кого-то глаз? Жизнь – это не только свобода, на первом месте долг и лишь потом, несоизмеримо дальше, все остальное, ты разве не понимаешь?» «Нет», – очень хотелось ответить мне. «Веселью – время, потехе – час». А потом мои джинсы отправятся обратно в шкаф и будут гнить там до турецкой Пасхи. Да и что вообще серьезного в жизни? При слове «удовольствие» отец вздрагивал, словно от удара кнутом. Допускалась возвышенная радость, но удовольствие считалось провокацией.

– Нуууууу?

Мать стояла в дверях со Спутником на руках. Малыш смотрел на меня критически, словно не узнавал или хотел запретить мне доступ в царство, где теперь правил в одиночестве. Поцелуй в левую щеку, потом в правую. Никаких объятий. Она их не любила.

– Дружок, поцелуй сестру.

Спутник с легким отвращением отвернулся. Она рассмеялась.

– Просто умора. Ну, заходи. Как дела? Привезла нам красивый табель? Хм, как думаешь, Спутник, Ада привезла нам красииивый табель?

– Что такое табель? – спросил Спутник.

– Ничего особенного, просто листок бумаги, – ответила я, словно могла с легкостью приблизиться к бездне.

– Но ооочень важный, там рассказано обо всем, чем Ада занималась в школе, и прежде всего, насколько хорошо она это делала.

– А что она должна там делать? – спросил Спутник.

Тем временем мы зашли в гостиную, где было раскидано множество игрушек. В моем детстве подобное было невозможно. Если я оставляла что-нибудь на полу, игрушку следовало вернуть на место, или она отправлялась в мусорное ведро.

– Читать, писать, считать и еще мнооого всего важного, – сказала мать.

– Я тоже умею читать.

– Ну да.

– Но так сказал папа.

– Да-да, папа слегка ослеплен своим маленьким божеством-сыном.

Она подмигнула мне.

– Ты врешь.

– Не наглей-ка, дружок.

Она поставила брыкающегося Спутника на пол.

– Ты врешь! – прокричал он. – И я могу это доказать.

Сжав кулаки, он поплелся вверх по лестнице.

– Поскольку папа постоянно читает ему одни и те же истории, он уже знает их наизусть и помнит, когда переворачивают страницы, но твой отец вбил себе в голову, что его сын научился читать в четыре года, говорю тебе, просто умооора.

– Он милый.

Она просияла. Если сказать что-то хорошее о Спутнике, не ошибешься.

– Да, милый карапуз, и твой отец совершенно без ума от своего маленького наследника.

Я подозревала это и прежде, но слово «наследник» окончательно расставило все на свои места.

– А теперь показывай.

– Что?

– Ну, табель, разумеется.

– Сначала отнесу наверх вещи.

– Ах да, Ада, твоя комната… Мы отдали твою комнату Спутнику, а сами спим в его старой комнате…

Просто так? Из одной комнаты в другую, даже меня не спросив?

– А я?

– Да-да, погоди, я сейчас все скажу. Для тебя мы подготовили подвал… Обустроили прекрасную комнату в подвале.

– В кладовке?

– Мы облицевали ее деревом. Теперь там твое царство. Пойдем, покажу.

Я села на свою кровать. Через маленькое двойное окошко на уровне земли проникало достаточно света, чтобы читать комментарии учителей в моем табеле. Мать задумчиво покачала головой.

– Ой-ой-ой… Нужно хорошенько подумать, как лучше преподнести это твоему отцу… Как ты могла получить двойку по французскому, ты же его знаешь?

– Да, только не эту грамматическую ерунду с анализом предложений и тому подобным.

– А, ну это ничего, я позанимаюсь с тобой в каникулы, ничего серьезного. Дай мне свои тетради и учебники.

– Мама, я…

– Не спорьте, барышня, – или ты хочешь обсудить это с отцом?

– Сала? Ада? Вы где?

Голос отца эхом разнесся по всему дому.

– Легок на помине… Ладно, разберемся.

– А мои джинсы?

– Уже тебя ждут.

Она показала на мой шкаф. Я бросилась ей на шею.

– Надо исправлять ситуацию. С понедельника будем заниматься французским. Сначала лексикой, потом грамматикой.

Я торжественно пообещала, что так и будет. Когда она вышла за дверь, я огляделась. Меня снова выселили, но комната была не так уж плоха. Она не только была моим собственным царством, но и находилась на два этажа ниже них. Здесь меня никто не беспокоил. Они там, наверху, а я здесь, внизу. Это хорошо. Подниматься придется