Моя дорогая Ада - Кристиан Беркель

Я снова поставила «Тутти Фрутти» – никак не могла наслушаться. У Спутника происходило нечто похожее с «Кошачьими язычками». Слишком увлеченная своим представлением, я не заметила, что вскоре он принялся вытирать испачканные шоколадом ручки об стены и ковер. И лишь когда я изнеможенно повалилась рядом с ним на пол, мой взгляд упал на банку. Она опустела.

– Все «Кошачьи язычки» в животе у Спутника? Исчезли? Магическим образом растворились? Черт подери, Спутник, даже я на такое не способна, хотя люблю «Кошачьи язычки» больше всего на свете.

Я смачно поцеловала его в крошечный ротик. В знак благодарности он рыгнул мне в лицо. Поскольку он казался немного бледным, я побежала на кухню за яблочным соком. Когда я вернулась, он лежал, блаженно закатывая глаза, и смотрел на меня.

– Итааак, представляю вам потрясающее яблочное вино, особый сорт из нашего погреба.

Я протянула ему бутылочку. А потом нас захлестнули события. Точного порядка я уже не помню. Эту часть вечера омрачила разразившаяся чуть позднее катастрофа. Помню только, как цвет лица Спутника удивительным образом сменился с огненно-красного на восково-белый с легким оттенком зеленого. Его взгляд оцепенел, дыхание замерло, и из широко раскрытого рта вырвался шоколадный поток, ударил мне в лицо, фонтанами залил стены и пол. Из маленького тела вырвался Всемирный потоп. Я хваталась за все подряд – туалетную бумагу, полотенце, швабру – и прыгала между Спутником и стеной, отчаянно пытаясь скрыть следы катастрофы, но прежде всего – остановить этот угрожающий поток. Его выпученные глаза потускнели, одышка постепенно стихла, превратившись в слабое дыхание.

Когда родители вошли в ванную, он лежал у них под ногами, как выброшенная на берег золотая рыбка, задыхаясь и закатив глаза. Я прочла на их ожесточенных лицах свой смертный приговор.

Нод

Согласно Библии, Каин был изгнан Богом после убийства брата. Ему пришлось покинуть свою землю и отправиться в землю Нод. После грехопадения родители решили изгнать меня в школу на острове Шарфенберг посреди озера Тегель.

На пристани переправы висел тяжелый кусок железа. Отец по нему ударил, и с противоположного берега к нам двинулся выкрашенный в красный цвет паром.

– Остров – настоящий рай. Carpe diem. Лови момент. Это не продлится вечно.

Он смущенно погладил меня по голове. Когда отплыли на несколько метров и я обернулась, он помахал рукой и исчез. Мне кивнули два мальчика на борту. С чемоданом и рюкзаком я молча двигалась к новому жилищу. Я не замечала ни пляжа, ни криков птиц, ни брызг. Весь остров напоминал стеклянный колпак, под которым я теперь буду влачить существование, оторванная от мира.

Ученики жили в шести зданиях. Современная функциональная архитектура, застекленные вестибюли под покатой крышей, а перед ними – окруженная стенами терраса с промытым гравием для уютных посиделок. Я никогда не видела, чтобы там кто-нибудь сидел. В 1-м и 2-м корпусах жили девочки, а с 3-го по 6-й – мальчики. Моя комната находилась на втором этаже корпуса 1. Я делила ее с тремя девочками. Табеа, на два класса старше меня, крупная и решительная блондинка, Элизабет, младшая, столь же скучная, сколь застенчивая, и коренастая, всегда оживленная Хейнрике, которую они называли Хейни. Перед Табеей, как перед самой старшей, следовало отчитываться при отъезде с острова на выходные и возвращении в воскресенье. Утвержденные руководством школы поездки посреди недели тоже тщательно контролировала она. Мы возненавидели друг друга с первого дня и старались сталкиваться как можно реже.

Отец высаживал меня у переправы по дороге на работу по понедельникам и забирал по пятницам. С этого момента я жила в двух разных мирах, подвергаясь все большим испытаниям. Меня отбраковали. Рана оказалась глубокой. Я не понимала, почему меня разлучили со всем, что мне дорого. Первую неделю я тихо плакала в подушку каждую ночь. И вынашивала план побега, который растворялся на рассвете, когда меня охватывал сон. Потом я тупо пялилась в окно класса, не в силах следить за ходом урока.

– Эй, ты?

Передо мной стоял человек, которому я была обязана своей ссылкой на остров. Господин Кюль был учителем искусства и пациентом моего отца – он-то и рассказал про Шарфенберг. На его узком, потрескавшемся лице сверкали два темных глаза, как у ручной хищной птицы. Он был в растянутом синем спортивном костюме и держал в левой руке железный шар.

– Я собираюсь заняться спортом, а потом пойду в студию, не хочешь со мной? – прервал меня его голос.

Я пожала плечами.

– Тебе нравится толкание ядра?

Он поднял повыше черный железный шар.

В старой школе ни одному учителю не пришло бы в голову мне такое предложить. Девочки стреляли из рогатки, мальчики толкали ядро. Мы были для этого слишком слабы.

– Я никогда не пробовала.

– Хочешь попробовать?

Я снова пожала плечами. И почувствовала странное покалывание в руках и ногах.

– Возможно.

– Возможно, да?

Я осторожно кивнула.

– Пошли. Там дальше есть полянка, прекрасно подходит для занятий. А потом пойдем собирать.

Он двинулся вперед пружинистой походкой. Я побежала следом.

– Что собирать?

– Увидишь.

Шар оказался таким тяжелым, что чуть не выскользнул у меня из рук.

– Осторожнее, я покажу.

Он взял руку с шаром, положил мне на шею, толкнул вперед плечи, пока шар не оказался в надежной выемке. Потом немного покачал меня взадвперед.

– Приятно перенести вес с передней ноги на заднюю, вдохнуть и резко вытолкнуть руку вперед. Словно ты хочешь избавиться от того, что тебя очень сильно раздражает, и это непременно нужно выбросить. И при этом громко кричи, словно думаешь: убирайся, дрянь, оставь меня в покое. Давай. – Он отступил на шаг. Я нерешительно на него посмотрела.

– Давай, избавляйся.

Я сделала глубокий вдох. Шар полетел вместе с моим криком.

– Черт подери. И ты никогда не толкала ядро? Мне прям любопытно, что еще ты не умеешь делать.

В его речи изредка проскакивал берлинский диалект, прямо как у отца.

Мы побежали к берегу. Периодически он что-нибудь находил, наклонялся и на бегу складывал в мешок. Иногда останавливался, проводил по воде рукой, словно решетом, и вылавливал ракушку, отшлифованный камень или кусок дерева. Все приносилось в его студию в здании посреди острова – по факту, пустующем корпусе для мальчиков, который использовался только им. Занятия с ним напоминали приключения, путешествия в потаенные миры – он даже не утверждал, что их знает, а просто вновь и вновь приглашал