Ответ Империи - Олег Измеров

– Свет! В кооперативе свет горит! Я сейчас.

Действительно, несмотря на поздний час – было уже около восьми, – через стекло витрин был заметен свет, струившийся из приоткрытой двери в комнату постановщиков. Оставив Ингу подождать на остановке, Виктор подлетел ко входу и подергал за хромированную ручку: оказалось заперто. Он обогнул дом и взбежал на заднее крыльцо; помещение не стояло на сигнализации, и он смело повернул свой ключ в прорези замка.

– А! Виктор Сергеевич! А мы не знали уж, как с вами связаться, – мо́била-то у вас нет.

В комнате постановщиков расположились Надя, Паша и Толик.

– Четвертым с нами будете?

– Да я, собственно, собирался в гости… и денег не сдавал.

– Какие деньги? Это же бета-версия!

– Какая бета-версия?

– Ну, «Народные мстители», дополнение к «Партизанен». А мы в бета-тестеры записаны. Вот такая вещь! Как раз четвертый в команду нужен.

– Да я в гости иду. Меня уже дама ждет.

– Тогда ключи с секреткой не оставите? Я тут недалеко живу, дом тут напротив и за углом. Позвоните у подъезда, я вынесу.

– Конечно. Постараюсь вернуться до одиннадцати.

«Да, часок посижу, а там уж и откланиваться пора».

– …Ну как, все в порядке? – спросила его Инга, дожидаясь на остановке.

– Да, отлично. Это просто наши немного подзадержались. Ты, наверное, заждалась?

– Ничуть. Просто взглянула на привычные вещи с иной точки зрения. Европа плохо понимает СССР.

– Это ты насчет того, что говорили на празднике?

– И насчет этого тоже. Гитлер думал, что народ не будет воевать за Сталина.

– Народ воевал за себя. А воевать стадом, без командования – невозможно. Думать, что народ мог победить вопреки Сталину, – все равно что считать, будто наши футболисты могут победить вопреки тренеру, который выпустит самый слабый состав, да еще и поменяет центрфорварда с голкипером. А с чего тебя вдруг это заинтересовало?

– Европа сейчас тоже не понимает СССР. Она думает, что народ не станет воевать за коммунистов.

– Европа воевала ради грабежа, и ей нас не понять.

– Жестоко, но правильно… Троллейбус.

«Великолепная черта советского человека эпохи застоя – думать о глобальных проблемах человечества. Впрочем, в ИТР здесь это как-то уже менее заметно. Развившийся мозг заняли мыслями о непрерывном улучшении работы. А гуманитарии пока крутятся вхолостую. А с чего я взял, что Инга гуманитарий? О производстве она пока не говорила. Но еще не факт».

Глава 16

Рыба белой королевы

Дом Инги – серая стандартная пятиэтажка из силикатного кирпича с гастрономом-стекляшкой внизу – стоял напротив аптечного склада по Луначарского. Здесь это было одно из тех мест Брянска, где достаточно было лишь одного шага, чтобы, словно из одной реальности в другую, перескочить из большого города в тихий провинциальный поселок. За углом оставалась шумная Красноармейская с ее потоком машин из Володарки и Фокинки, в который вплетались гул и искры троллейбусов, шлепанье и чавканье грузовиков, что неподалеку от этих мест заворачивали на Карачиж, и, наконец, шелест шин вымытых в пригородном автосервисе столичных легковушек, завернувших в наш город с Киевского шоссе. По Луначарского не было почти никакого движения, а чуть подальше по дремлющему асфальту, покрывшемуся трещинками, днем безмятежно бродили куры из частных домов. В этой реальности на улице еще сохранились старые, квадратного сечения бетонные опоры фонарей, на которых, на острых стрелках из стального листа, были редко развешаны ртутные лампы; их череда медленно опускалась в подернутую вечерним туманом глубь оврага.

Гастроном работал с восьми до восьми и уже закрывался.

«Хорошо, в дежурный заскочили», – думал Виктор, отягощенный пакетом с массандровским белым мускатом (интересно, на сколько он в нашей реальности потянет, если здесь за семнадцать тридцать? на две с половиной или три с половиной?) и киевским тортом.

– Ну, вот мы и дома. Я тут одна живу, в однокомнатной. Район тихий, хорошо, когда дома работаешь.

– А где ты работаешь?

– Торгово-экономическим экспертом и аналитиком. Статистика, оценки, прогнозы… Приходится иногда посидеть вечерами.

Домашний интерьер показался Виктору достаточно стандартным. Светлая прихожка. Стенка орехового цвета в общей комнате, что протянулась вдоль стены, противоположной дверям, и включала в себя все – от шифоньера до ниш под «Горизонт» с трубкой двадцать один дюйм, видак «Электроника», CD-проигрыватель «Союз» с плазменными индикаторами эквалайзера и микшера (что на самом деле очень удобно, но инофирмы не понимают) и кассетную деку «Маяк» с лентотягой на двух моторах, стационарную и неубиваемую. По остальным стенам были распределены диванчик на двоих, кресло-кровать и стол-книжка, под ногами мягко глушил шаги синтетический палас. На окне за тюлевой занавеской Виктор ожидал увидеть цветы, но их почему-то не было, даже кактусов. В углу за батареей виднелась свернутая витая пара «Домолинии-2».

– А терминал в ремонте? – поинтересовался Виктор.

– У меня нотбук, служебный. По работе приходится часто ездить. Давай книжку расставим.

Она произнесла «нотбук», без привычного «у», скорее с длинным «о». Странно, подумал Виктор, изменилась реальность, и в разговорной речи заимствованные слова складываются по другому. Не «моби́ла», а «мо́бил», или «мо́бел», мужского рода, как и «телефон». Не «ноутбук», а «нотбук»… впрочем, в его реальности эту фигню некоторые вначале называли «нотебуком». А вообще речь здесь намного чище, чем в наших девяностых и позже…

– Наш?

– Импортный. Для совместимости с техникой инофирм. Маленький такой, от Ай-Би-Эм.

– С экспортерами приходится работать?

– Иногда на международных выставках, деловых встречах, презентациях. Вот скатерть.

На полу, на месте, с которого Виктор отодвинул стол-книжку, валялась настоящая книжка, для чтения – белая, с бумажной глянцевой обложкой, на которой большими темно-синими буквами было отпечатано «Правда о ГУЛАГе».

– Забыла спрятать?

– Чтобы ты не подумал, что я синий чулок и читаю политпрос?

– Это – политпрос?

– Ну не пособие же по вязанию. Ой, ладно, хватит о политике, займемся праздничным столом. Все готово, только подогреть в микроволновке.

Блюдо закаленного стекла под прозрачной пластиковой крышкой наполнило комнату слюноточивыми запахами.

– Знаешь, рыбу надо готовить там, где ее выловили, – комментировала Инга, звеня бокалами, вынимаемыми из стенки. – Это брасовская форель, из прудов помещика Апраксина.

– Неужели помещика?

– Шучу. Там этот… рыбопитомник. А все это называется – рыба по-мельничьи. А еще у нас наши балтийские шпроты и рыбный салат.

– Настоящий балтийский стол с черноморским вином.

– Подожди, мы кое-что забыли.

Инга поставила на стол массивный стеклянный подсвечник на две круглые приземистые свечи и зажгла их; затем сняла «Союз» с паузы, чтобы из колонок – тоже массивных, из настоящей деревоплиты, обеспечивающей сочность звука, – неспешно потекли мягкие, как зыбь на пляже Евпатории, волны хита Хампердинка «Любовью мы живем».

– За что мы поднимем первый бокал?

– В этот день полагается за память. Знаешь, у меня незадолго до этого дня дед погиб как раз в боях за Брянск. Немного севернее, когда Десну форсировали.

– А у меня – тоже в Брянской области, чуть позже. Он был танкистом. За их светлую память!

– За их память. И чтобы никогда не повторилось.

«А кстати, рыба по-мельничьи – одно из любимых блюд фюрера. Но это неудивительно – Рига древний торговый порт, там сильно влияние немцев в культуре и традициях. Не будем расстраивать Ингу. Мельник не виноват, он слишком вкусно готовил…»

За разговорами бутылка опустела быстро. Вела в разговоре Инга; вклиниться с бытовой темой не то что не получалось, но повода не было; это разрушило бы созданную Ингой идиллическую картину со свечами и Хампердинком. Они обсудили озоновую дыру, подпольно распространяемые на дискетах «Хроники заводной птицы» (которые Виктор понял больше как поваренную книгу), перспективы легализации в СССР симфоник-металла силами группы «Ария»… в общем, у Виктора возникло подозрение, что он выступает в качестве чего-то вроде интеллектуального развлечения, хотя и обоюдного.

– А что все-таки «Комаров» обнаружил? – спросил он, когда они перешли на чай с киевским тортом. Торт оказался по-старорежимному сладким, так что сахар в чай сыпать даже не стали.

– Знаешь, все сходятся на том, что распубликовали везде. Из песка торчит каменная пирамидка размером чуть больше чернильницы, поверхность твердая, камень сходен по составу с грунтом. Интересно, что «Комаров» нашел это на пути к «Соджёнеру», чтобы выяснить причину потери с ним связи в прошлом году.