Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну а после обеда уже некогда было мечтать. Пилили с Симой дрова, потом убирали двор. Навести повсюду «шик и блеск» не успели, так что завтра, по-видимому, «продолжение следует».
Вечером мальчишки доставили от Роберта очередное письмо. Есть в нем приятная новость – началось новое, мощное наступление наших войск, уже отбито у немцев много городов и поселков. Однако из письма не ясно, где, на каком именно направлении началось это наступление, какие именно города освобождены. Не ясно, но все равно отлично, все равно замечательно! Ведь главное то, что снова началось!
С досадой Роберт сообщает о том, что в их лагере появился другой вахман – прежний, залатанный и заштопанный, снова отправился на фронт. По всему видно, пишет Роберт, этот «новый» – настоящее «дерьмо». По вечерам он вздумал запирать окна лагеря с наружной стороны на замки и – мало того – по ночам еще несколько раз проверяет сохранность запоров. (Да, плохо придется теперь им, избалованным, свободолюбивым пижонам!) Но все равно, бодрится далее Роберт, он постарается перехитрить этого гнусного типа. Конечно, в предстоящие два вечера нам, к сожалению, едва ли придется увидеться, но зато он прибежит ко мне в воскресенье, рано утром. Так что – жди, любимая… (Ну вот, теперь уже и в воскресенье не отоспишься как следует.)
Еще одна новость. На деревенской почте, видимо, появилась вакансия, и теперь у нас свой почтальон. Отныне именно он, а не Шмидт либо кто другой, станет регулярно доставлять нам корреспонденцию. Для того чтобы сообщить нам об этом, и зашел в наш, «остарбайтерский» дом сегодня вечером новый «бриефтрегер» – молодой, года так 23–24, рослый, страшно худой, прихрамывающий на правую ногу парень, с бледным, словно прозрачным лицом и с волнистыми русыми волосами над яркими синими глазами (типичный ариец?). Опустившись в кухне на табуретку (мы с Симой как раз убирали после ужина со стола), почтальон поинтересовался – будем ли мы выписывать на следующий квартал свою газету, и, получив утвердительный ответ («да, обязательно!»), сказал, что зайдет к нам завтра, в субботу, с подписным формуляром.
– Вы, фрейляйн, наверное, получаете много писем? – спросил он вдруг меня.
Я пожала плечами: «Не-ет. Откуда? Из России, как вам, наверное, известно, письма для нас сюда не идут, а здесь… – Я подумала, что мне надо на всякий случай поставить его в известность о своих корреспондентах. – Правда, я переписываюсь здесь со своей подругой, она живет за Мариенвердером, ну и еще с одной родственницей. И пожалуй, все… Надеюсь, я буду получать свои письма вовремя?»
– Бесштиммт![8] Почтальоны должны быть пунктуальны и точны. Такая у них служба. Правда, я новичок в этой профессии, но, уверен, не подведу никого. Когда сойдет снег и подсохнет – сяду на велосипед.
Почтальон оказался разговорчивым. Посетовав на то, что сейчас в Германии во всем «шлехт»[9] и «кнапп»[10], заявил, что и в России теперь тоже не лучше – кругом разруха, голод, нищета.
– А кто виноват? – спросила я со значением.
– О-о, уж, во всяком случае, не вы, и не я, а также не наши – немецкий и русский народы, – живо отозвался он. – Знаете, была бы моя воля, я давно бы засадил за крепкую решетку всех тех, кто повинен в этой кровавой бойне. И никогда, ни за что не выпустил бы их оттуда.
Вообще-то, интересный, кажется, парень. И откровенный. И наверняка бывший фронтовик. И конечно, получил свое увечье у нас, в России. Порасспросить бы его хорошенько, – пожалуй, он смог бы рассказать немало такого, что в газетах никогда не напишут и по радио не скажут. Ну ладно. Оставим это для другого раза, а сейчас – спать, спать.
Ах нет, еще одно… Сегодня Шмидт и Клара отбыли с «чумаданом» (так говорит Миша) и баулом на станцию – уехали в неизвестном для нас направлении и надолго. Линда сказала – дней на пять. И у меня в голове тут же созрел некий план, вернее, дерзкая «афера». Но писать об этом пока рано (вдруг все сорвется?). Если удастся сделать так, как задумала, – тогда расскажу здесь об этом позднее.
Ну а теперь и в самом деле – спать!
20 марта
Понедельник
Слава Богу, первый день недели прошел, осталось еще пять, а там – снова воскресенье, снова – что-то наподобие «луча света в темном царстве». Ладно, как-нибудь переживем и эти пять дней, тем более что жизнь теперь скрашивает надежда, реальное ощущение близости столь долго ожидаемой свободы. За прошедшее со дня последней записи время произошло немало интересного. Попытаюсь восстановить здесь события в хронологическом порядке.
Задуманная мною ранее «афера», можно сказать, и удалась, и не удалась. Удалась в том, что в субботу я все же сумела съездить в Мариенвердер, а не удалась потому, что ничего из того, что я планировала осуществить, не получилось.
В пятницу вечером, вычислив время, когда Линда должна была отправиться на свинарник, я постучала к старой фрау и попросила ее отпустить меня в субботу на полдня с работы. Сослалась на то, что мне крайне необходимо быть утром в Почкау, что туда к одной нашей знакомой русской женщине приехала на пару дней ее подруга, которая имеет важные известия из моего дома и которая будет ждать меня.
– Хорошо, я дам тебе «урляйб» на полдня, – сказала фрау, выслушав мое несусветное вранье, и добавила нерешительно: – Но скажи, а ты не могла бы встретиться с той подругой в воскресенье?.. Боюсь, папа будет недоволен, когда узнает, что я тебе потакаю.
– Нет. Я должна наведаться туда только в субботу – в воскресенье будет поздно: та женщина уже уедет, – настойчиво сказала я и по-нахальному предложила: – А вы не говорите об этом господину Шмидту, тогда он и знать не будет.
Не без колебаний, тяжко вздыхая, фрау выписала мне пропуск в Почкау, который, кстати, мне совершенно был не нужен и который я тут же, едва вышла из панского дома, небрежно скомкала в кармане. Дело в том, что я надумала побывать в субботу в Мариенвердере для того, чтобы сфотографироваться и тем самым выполнить наконец навязчивое желание Роберта иметь постоянно при себе мою фотокарточку (по воскресеньям все подобные
