Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нахохотавшись вдосталь, наконец вышли с ней на улицу. Обе – неприступно-гордые, холодно-равнодушные. Альберт – тут как тут: «О-о, девушки, здравствуйте. Какая встреча! Какая счастливая случайность! А я только что вышел подышать свежим воздухом… Вы что – торопитесь куда?»
– Да нет. Почему же… Сегодня все-таки воскресенье. – Поговорив немножко о погоде, о самочувствии и о скорой весне (какой же он, в самом деле, красавец, этот донжуанистый Альберт!), мы с Галей двинулись к дому. И тут он окликнул меня: – «Минутку, Вера… Извините. Я должен вам сказать – я в восхищении от вас. Их бевундере инен…»
– Что?! – Я почувствовала, что от удивления, от неясного, но вполне определенного ощущения какого-то скрытого подвоха вся моя горделивая неприступность, как луковая шелуха, слетела с меня. – Я не понимаю вас… О чем вы?
– Вы пишете стихи. А я люблю поэзию. Мне бы очень, очень хотелось когда-нибудь послушать вас.
От смешанного чувства досады, неловкости и растерянности я даже не нашлась сразу, что ответить. Вот уж никогда не думала и не гадала, что Роберт такой трепач! Он что же, обо всем, что между нами происходит, рассказывает всем и каждому? А что еще знает этот слащавый красавчик?
– Никаких стихов у меня нет. А если я что-то иногда и пытаюсь писать, то только, разумеется, на русском. Вы вряд ли поймете.
– Я пойму. – Альберта явно забавляли и моя досада, и мой растерянный вид. – Видите ли, музыка стиха… Уж вы-то знаете, в поэзии важна именно музыка стиха.
В общем, домой я вернулась в самом мрачном расположении духа, и, пожалуй, никогда еще так не ждала Роберта, как в тот вечер.
Наконец он явился, и я сразу, едва мы остались с ним в кухне наедине, с ходу налетела на него.
– Почему ты всем и где попало рассказываешь обо мне и о наших с тобой отношениях? Я считаю – это нечестно с твоей стороны, если не сказать больше! Знаешь, меня совсем не прельщает, если кто-то, даже твои близкие друзья, начнут обсуждать меня за моей спиной, а возможно, насмехаться по какому-то поводу. Знаешь, я никогда даже не предполагала, что ты можешь вот так… Вот так, подло… айне гемайнхайт бегеен…
Радостная улыбка, с которой Роберт вошел ко мне, исчезла с его лица. Побледнев, он отпустил мои руки: «Погоди. В чем ты меня обвиняешь? Кому и когда я говорил о нас с тобой и, в частности, о тебе что-то неприличное – такое, что могло бы в какой-то мере оскорбить тебя или осквернить наши с тобой отношения? Пожалуйста, будь добра, объясни мне».
Как я ни была в тот момент разъярена, все же сообразила, что переборщила в своих обвинениях: «Почему на Молкерае известно о том, что я пишу стихи? Сегодня мы с девчонками случайно встретили одного из ваших, как его зовут, не знаю, кажется, – Альбертом, так он… так он стал плести всякую ерунду про то, что „восхищается“… про „музыку стиха“… Любитель поэзии, как же! Да он просто издевался… Ну, скажи, пожалуйста, от кого, как не от тебя, он мог бы еще узнать?»
– Ах этот… – Губы Роберта скривились в какой-то неопределенной усмешке. – Да, порядочности нашему общему другу, к сожалению, явно не хватает. Но, уверяю тебя, ни у него, ни у кого-либо другого нет и, надеюсь, никогда не будет повода для того, чтобы они могли дурно отозваться о тебе или о нас обоих.
Он снова решительно привлек меня к себе, сказал, глядя в глаза, четко произнося каждое слово: «Безусловно, наши с тобой отношения не являются секретом либо тайной для остальных наших ребят. Нас тут немного, и, естественно, мы все и всё знаем друг о друге. Так что из этого? Я не стыжусь своих чувств перед друзьями, как, возможно, стыдишься ты перед своими подругами. Я люблю тебя и, ты знаешь это, серьезно связываю с тобой в мыслях всю свою дальнейшую жизнь. Так вот. Мои друзья знают об этом, как знают также и о том, что я тебя ничем не обидел, никогда не проявлял к тебе неуважения и что мои отношения к тебе – постоянно сугубо джентльменские. Что, разве это не так и разве я не прав? Скажи, моя глупенькая, ведь тебя волнует именно эта сторона? И знаешь, напрасно тебя так расстроило упоминание одного из моих товарищей о твоих, безусловно, редких способностях, которыми я, возможно, и похвалился когда-то!»
В общем, к моему величайшему изумлению (впрочем, изумление это пришло гораздо позднее, когда я, уже лежа в кровати, невесело анализировала все происшедшее в тот вечер), в общем, я хочу сказать, что неожиданно дело постепенно повернулось так, что Роберт во всем оказался прав, а я же, глупая, злая девчонка (и за что только он любит меня – такую?), лишь зря огорчаю его своими смешными подозрениями и необоснованными упреками. Ему следовало бы, конечно, сурово наказать меня за это, но он, как истинный джентльмен, не помнит зла и, чтобы я впредь была умницей, сейчас просто зацелует любимую до потери сознания…
За этим занятием и застала нас заглянувшая в кухню страшно встревоженная, а затем и немало сконфузившаяся («Ах, какой пассаж!») мама. Приоткрыв дверь, она молча, в сердцах, швырнула на пол шинель Роберта (в пылу объяснений мы забыли снять ее с гвоздя в коридоре), красноречивым, сердитым жестом велела ему срочно исчезнуть. Оказывается, кто-то стукнул во входную дверь, а мы не слышали. Роберт, подхватив шинель, молниеносно скрылся в кладовке (я услышала, как скрипнула оконная рама), а в коридоре в тот же миг раздался знакомый визгливый голос… Эрны.
Недоумевая, зачем это она – впервые за два года – пожаловала к нам? – я наскоро привела себя в порядок – охладила водой лицо и пригладила волосы – и, стараясь скрыть свое смущение перед мамой, вошла в комнату. Эрна сидела на диване и с интересом оглядывалась вокруг.
– Как у вас мило, – сказала она, льстиво улыбаясь мне. – Так чисто. И даже зимний букет на столе. – Ее взгляд задержался на моей «экспозиции». – А эти фотографии…
– Это наш Ленинград, – сказала я с гордостью. – Хотите посмотреть?
Мы все недоумевали – зачем ненавидящая «восточников» Эрна пожаловала вдруг к нам (я даже сразу заподозрила – не увидала ли она промелькнувшего в темноте мимо ее окна Роберта и не разгадала ли – кто он?). И она, видимо понимая наше недоумение, произнесла, рассматривая фотографии, с неловкой усмешкой:
– Я просто на минутку решила заглянуть к вам. Просто по-соседски. Ведь мы все же соседи,
