Бандитский век короток - Борис Шпилев

— Что, Витюха, жвачки хочешь?

Виктор некоторое время исподлобья смотрел на него, потом покраснел, побледнел и вдруг захохотал так, что из носа у него выскочила здоровенная зелёная сопля.

— Выплюнь сейчас же, придурок! — с трудом выговорил он между приступами смеха. — Это же гондон! Его знаешь куда надевают!

Когда Гром почувствовал во рту кисловатую прохладу фольги, вкус, который всегда ассоциировался у него с чем-то постыдным и мерзким, он радостно замычал сквозь зубы и старательно заработал стянутыми морозом челюстями.

Эффект действия заморского снадобья напоминал снятый замедленной съемкой взрыв бомбы. Дрогнуло что-то в самой глубине Грома. Медленно вырос где-то между животом и мозгом жаркий шар размером этак примерно с Солнце и продолжал расти, проясняя сознание, выдавливая из тела Алексея смертный сон и холод. А вместе с теплом пришла слепящая ярость.

— Р-разжую, гондоны! — прорычал Алексей, поднимаясь на ноги. Он оглядел пустынный берег в поисках матери, которая вот только что, сию минуту была здесь, неслышно исчезнув за черневшими у самого берега деревьями.

А поземка заботливо замела его следы.

Вода была ржавой и вонючей. И отдавала мочой. Она текла тонкой струйкой из проржавевшей, покрытой слизью трубы и звонко билась о дно подставленной Громом консервной банки.

Только этот одинокий звук да еще редкие стоны мечущегося в бреду Алексея нарушали безмолвие подвала старой пятиэтажки.

Действие волшебных таблеток начало слабеть ещё на окраине города. Али предупреждал, что после кратковременной вспышки активности наступит депрессия и длительный упадок сил.

Самочувствие Грома в момент упомянутого дагестанцем «упадка сил» напоминало старую шутку Жванецкого: «Почему лимон с ножками? Видимо, кто-то выдавил канарейку в бокал». Вместе с окончанием действия таблеток, словно луч разряженного фонаря, потускнело и восприятие реальности.

Гром решительно не помнил, как открыл отмычкой простенький замок, врезанный в обитую ржавым железом дверь, как ужом полз в темноте, тыкаясь лицом в человечьи и кошачьи какашки, и как забился последним сознательным усилием под теплую трубу отопления.

Бог войны и мести по-прежнему оберегал Грома. В подвале прорвало канализацию, и специфический запах живо выгнал на улицу обосновавшихся было там бомжей.

Придя в себя через несколько часов от нестерпимой вони и боли в отмороженных пальцах, Алексей обнаружил, что потерял где-то бесценную сумку с боеприпасами, медикаментами, спальником и еще многими необходимыми вещами, которую предусмотрительный Али оставил ему на пожарище вместе со снегоходом. У него осталось только несколько разовых герметичных шприцов, наполненных сильным антибиотиком, и две капсулы стимулятора, запаянные в водонепроницаемую обертку.

И, конечно, оружие. Компактные «вальтер» и «глок» с обоймами к ним намертво крепились на поясе «скрытого ношения», надеваемом прямо на голое тело, под рубашку. Был еще метательный десантный нож в пластиковых ножнах, прикрепленных к правой лодыжке.

Арсенальчик был так себе, но все же лучше, чем ничего. Хуже было другое. Гром потерял хитрый сотовый телефон прямой связи с Магомедовым, нашпигованный системами кодирования разговоров, антипеленгом и ещё много чем.

Теперь, чтобы созвониться с дагестанцем, Алексею пришлось бы либо звонить по обычному городскому телефону, который наверняка прослушивался, либо покупать новый сотовый. Благо тугой свёрток долларов, плотно завёрнутый в целлофан и подвешенный за шнурок на шею, оказался в целости и сохранности.

От невесёлых мыслей быстро закружилась и заболела голова, и Алексей, вколов в предплечье дозу антибиотика, хлебнул вонючей воды, которой накапало приблизительно полбанки и позволил наконец себе потерять сознание.

— Бежать надо, Крот! Сукой буду, положит он всех! — тряся щеками и обильно потея, кричал Гарик Оскарович. — Награду объявляли?! И какую награду! Ц-ц-ц. — Толбоев зацокал языком, восторженно завёл к потолку черные восточные глаза. — И чего? И ни хера! «Быков» сколько положили? Считай, половины нет уже. Никто его не видел, никто ни разу в него не попал. Ни разу!

Молчавший до этого Тихомиров деликатно кашлянул в кулак.

— Я тут, извините, Федор Петрович, к бабушке к одной сходил. Слепенькой. Верная бабушка. Несколько раз своей ворожбой меня из такого говна вытаскивала… Ну так вот… — Глеб Федорович замялся. — Ерунда, конечно… но она говорит, нельзя его убить. Будто он… это… воин-ангел… как его, Серафим, что ли…

Пока Тихомиров говорил, Федор Петрович Кротов, опустив глаза, смотрел в свой наполовину пустой стакан. Лицо его неуловимо изменилось.

Сальная, тёмная челка низко нависла над лбом, толстые щечки обвисли брылями, набрякли лилово мешки под глазами, по лицу разлилась нездоровая желтизна. И даже отсутствие карикатурных усиков не умаляло жуткого сходства.

— Господи! — пробормотал в ужасе Толбоев.

Крот посмотрел на свою сжимавшую стакан правую руку. Она тряслась так, что хрустальное донышко звенело о полированную поверхность стола. Тогда он сжал пальцы, и тонкое стекло брызнуло в стороны, оставив глубокие порезы.

Бандит схватил что-то в ящике стола, вытянулся весь в сторону Тихомирова, и заплясала в его израненной руке тяжелая «беретта». Кровь, струящаяся из порезанных пальцев, залила рифленую рукоятку, отчего та стала мыльно-скользкой.

Пистолет был похож на страшного, черного, покрытого кровью зверька, который пытается вырваться из рук держащего его человека и убивать… убивать…

Глеб Федорович медленно поднял руку, чтобы перекреститься.

— Замри, падло! — прошипел Кротов. — Замри, упырь! Ишь, бабушка ему сказала! Гуся с удавкой к твоей бабушке слепенькой. Говорит много, — прохрипел он.

Пистолет оглушительно бахнул, и левое ухо Глеба Федоровича повисло мокрыми красными комочками. Тихомиров взвизгнул и, присев, закрылся. Между его пальцами обильно потекла кровь.

Словно в ответ на его крик, в дверь почтительно, но настойчиво постучали. Не дожидаясь разрешения, в кабинет быстро вошел один из телохранителей Крота, молодой и жестколицый, почтительно склонившись к сидящему бандиту, что-то коротко прошептал ему на ухо и поставил перед ним тяжелую спортивную сумку.

Федор Петрович с опаской расстегнул ее, недоверчиво посмотрел на телохранителя и не торопясь принялся вытаскивать из нее уже знакомые нам предметы: спальный мешок, похожий на батон варёной колбасы, лекарства в нерусских упаковках и оружие… оружие и патроны. И деньги. Много денег. Русских и нерусских.

— Ну что, мудаки, оборотень, говорите? Ангел Серафим, значит? — мягко рассмеялся Крот, и Толбоев поразился, как он мог принять этого улыбчивого бизнесмена за страшненького, кровавого автора «Майн кампф».

— Где нашли? — спросил Крот, с некоторым удивлением глядя на свою окровавленную руку с зажатым в ней пистолетом. — Он досадливо тряхнул рукой, и кровяные брызги упали на белоснежный палас.

— У старых домов на улице Королева. Помойка ещё там недалеко, — четко доложил жестколицый.

— Следы?

— Всю ночь мело. Сумку утром два бомжа из снега откопали. Там рядом Фоня Зверь живёт. У него «бээмвуха» старая, ну, с утра, конкретно, не заводится. Он, значит, пока с ней мудохался, бомжей и заприметил.

— Этот Фоня твой — местный?

— Я ж и говорю, у его подъезда сумку нашли.

— Так! Его старшим. В подхват десять человек. Нет! Двадцать! И чтобы каждый подвал, каждый чердак! Понял?! — И, когда телохранитель рванулся к двери, крикнул ему вслед: — И хирурга позови, мне и этому… — Крот с отвращением посмотрел на тихо кровящего в углу Тихомирова.

Уже взявшийся за ручку двери, жестколицый обернулся и с изумлением посмотрел на Крота.

— Хер ли уставился! — свирепея, рявкнул бандит. — Не нашего Хирурга! Из поликлиники! Обыкновенного. Или травматолога, там.

Глава 9

— Крестник сильно болен. Приказал уезжать мне с людьми из города… — Строитель-кавказец в испачканном побелкой ватнике и валенках, на которые были надеты рваные калоши, не договорив, отхлебнул молока из пакета, на котором была изображена благообразная старушка в съехавших на нос очках.

Двое его смуглых коллег, одетых так же колоритно, занимались тем, что свинчивали и развинчивали газовыми ключами одну и ту же трубу, идущую отвесно вверх по стене старого дома, около которого за щербатым, почерневшим от дождей забором и расположилась странная бригада строителей, насчитывающая человек десять.

— Ранен? — тревожно спросил голос из необычного вида сотового телефона в руке строителя.

— Нет, простудился сильно.

— Так… а ты, значит, не уехал? — по молчав, с напускной суровостью спросил Магомедов.