Бандитский век короток - Борис Шпилев

— Гром! — закричал Али, глядя как человек в красно-белом маскхалате, судорожно дёргаясь, ползёт, оставляя на снегу яркий алый след, к убогой детской площадке. Вот он приподнялся, помахал кому-то рукой и упал лицом в грязь.

Али деловито вщелкнул в автомат полный рожок, передернул затвор и, встав во весь рост, неторопливо пошёл к бандитским машинам, безостановочно поливая их свинцом. Он никому не приказывал идти за ним. Это было его личное дело. Однако его люди поднялись вслед за ним, волчьей стаей окружили огрызающиеся огнем джипы и в упор расстреляли их.

Подойдя к распростертому на окровавленном снегу неподвижному телу, Али перевернул мертвеца на спину и сдёрнул широкий клетчатый шарф. Минуту он бесстрастно смотрел. Лицо его, по обыкновению, ничего не выражало.

— Подгоняйте машины. Уходим, — коротко произнес он в рацию, а сам все всматривался в счастливо улыбавшееся лицо Аркадия Загаева.

Дмитрию Корнееву, холостому, беспартийному москвичу, было двадцать три года от роду. Его стаж работы в милиции составлял два года, но, несмотря на это, Диман, как звали его сослуживцы, уже успел поучаствовать в одной перестрелке и двух задержаниях и поэтому имел все основания считать себя уже матёрым, тертым ментом.

Однако сейчас он пребывал в растерянности, не зная, как относиться к заданию, которое выполнял в данный момент, сидя за рулем сине-белого милицейского «Форда».

Вчера, уже в конце рабочего дня, его вызвал в к себе в кабинет начальник отдела и включил Диму в группу сопровождения и охраны каких-то важных шишек из управления на время их поездки в маленький подмосковный Мухосранск.

Группа сопровождения и охраны состояла из самого Димы и флегматичного пожилого капитана Заикина.

Выехали с утра. Всю дорогу за окнами машины по обе стороны ухабистого под-. московного шоссе стеной стоял угрюмый, заснеженный лес…

Дима лихо крутил баранку, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида на идущие сзади два черных «мерса».

Он то увеличивал, то уменьшал скорость, проверяя, не висит ли кто на хвосте. Взревывал сиреной, распугивая с дороги частников.

— Н-не гони и не д-дёргайся. Начальство этого не любит, — невнятно сказал капитан Заикин. Как бы оправдывая свою фамилию, он действительно немного заикался. Помимо этого, в данный момент он завтракал.

Положив для удобства на колени автомат, капитан развернул фольгу, и в салоне сразу же разлился восхитительный запах жареной курицы.

Холостяк Дима, чей завтрак состоял сегодня из чашки кофе и сигареты, покосился на напарника, сглотнул слюну и спросил:

— Как думаешь, это… Нас наказали или поощрили?

— Не п-понял? — с набитым ртом ответил Заикин, удивленно глядя на Диму.

— Ну, вот эта, наша поездка, это нам доверие или что? Вот Кирюха с Митрофаном и ещё три опера едут сегодня в «Палас» Палёного с его братвой задерживать, а нас сюда.

— А-а, вон ты п-про что. — Заикин прожевал и ненадолго задумался. — Мне, например, точно поощрение. До выслуги, сам знаешь, всего ничего осталось, так я, чем Паленого ловить, лучше с тобой покатаюсь.

А тебе… Не знаю, тоже доверие, наверное. Высокое начальство охраняешь как-никак.

— Я тоже думаю, что доверие… — успокоился Дима. — А то с чего бы… — Он замолчал на полуслове и толкнул в бок сомлевшего после еды напарника: — Смотри-ка, чего это он, а?!

Капитан Заикин открыл слипавшиеся глаза и с удивлением увидел, что от стоящей на обочине «Волги», такой же бело-синей, как их «Форд», выходит на дорогу гаишник и помахивает жезлом, приказывая остановиться.

— Дурак он, что ли? — удивился капитан. — Видит же, что начальство едет. — Внезапно у капитана промелькнула в голове дикая мысль, что едущие сзади «Мерседесы» давно отстали и они несутся по шоссе одни-одинешеньки. Он испуганно оглянулся назад — чёрные машины чин-чинарём шли сзади.

— Включи мигалку, — посоветовал Заикин Диме, что тот и сделал, да ещё и пару раз рыкнул сиреной, мол, протри глаза, служивый.

Однако ненормальный гаишник не успокоился, а решительно, несколько раз указал жезлом на обочину.

— Тормози, — пожал плечами Заикин. — Сейчас ему начальство выдаст.

Дима Корнеев тоже пожал плечами и свернул к обочине. «Мерседесы», как привязанные, послушно последовали за ним.

Гаишник с характерной кавказской внешностью неторопливо обошёл машину и тихонько постучал в стекло водительской двери стволом автомата.

Дима опустил стекло и закричал:

— Ты что, лейтенант, охерел, не видишь, кого везу?!

— Выйдите из машины. Оба, — не повышая голоса, скомандовал гаишник. Дима посмотрел в его холодные глаза, цвета грязного весеннего льда, и торопливо полез из тёплого салона.

Заикин судорожно схватил лежащий у него на коленях автомат, но дверца с его стороны неожиданно распахнулась, и двое в форме ГИБДД сноровисто вытащили толстого капитана из машины, отобрали автомат, пару раз крепко приложив его лицом о капот, и оставили валяться на обочине.

— Отдайте мне пистолет, пожалуйста, — вежливо и вроде бы даже дружелюбно попросил Диму нерусский гаишник. Молодой мент на секунду заколебался, и тут дверца одного из «мерсов» распахнулась и из нее неуклюже выполз толстяк с отечным злым лицом. Корнеев узнал в нем зама начальника управления, которого видел только один раз, на празднике, посвященном Дню милиции.

— Ты кого тормозишь, сволочь тупая!! — заорал толстяк, тряся отвислыми красными щеками. — Ты кто такой?!

И тут Дима Корнеев услышал, как гаишник со страшными ледяными глазами ответил:

— Мы бойцы свободной Ичкерии. Вы все являетесь заложниками. В обмен на вашу свободу мы намерены требовать полной независимости для нашей республики.

Дима не поверил своим ушам. Где-нибудь на Кавказе — это ладно, это пусть… это может быть. Но здесь, в двадцати километрах от Москвы… это просто не могло происходить.

Однако, когда из придорожного леса на дорогу высыпали кавказцы в белых маскхалатах и, дав орущему заму оплеуху по его красной роже, быстренько запихали его обратно в «Мерседес», Корнеев больше не колебался. Дрожащей рукой он расстегнул кобуру и протянул гаишнику-террористу табельный «Макаров».

Гром нажал наугад пару кнопок, и в домофоне тихомировского подъезда женский голос спросил:

— Кто. там?

Алексей, недолго думая, туманно ответил:

— Это я.

— Кто это «я»? — раздраженно спросила женшина. — Наши все дома.

«Приятный голос», — подумал Гром и, нажав «сброс», набрал следующую комбинацию.

— Это я, — повторил он, нагнувшись к микрофону.

Домофон тирлинькнул, и пьяный мужской голос заорал:

— Витёк, блин, тебя только за смертью посылать.

Серая металлическая дверь, щелкнув, открылась.

В подъезде от Алексея снова начало попахивать дерьмом. Хотя незадолго перед этим он долго мылся в бане, потом в ближайшем магазине полностью переоделся, запах нечистот настойчиво преследовал его. Гром достал из сумки французский дезодорант, купленный там же, в магазине, и щедро окатил себя душистой волной с ног до головы. В воздухе разлился сладкий запах гниющей плоти. И хотя Алексей знал, что это его обоняние играет с ним в нехорошие игры, тошнота подступила к самому горлу и все поплыло в глазах.

Болезнь пожирала Грома. Выжигала его изнутри сухим, смертным жаром. Забавлялась с его чувствами и разумом, кутая реальность в тонкую паутину галлюцинаций. И хотя дьявольские американские таблетки наполняли мышцы мощью, они же и убивали Алексея, высасывая из его ослабевшего организма последние жизненные Силы.

Мысли текли масляно-плавно, ускользали. Гром чувствовал, что там, в подвале, он допустил ошибку, убив одного из искавших его в вонючей тьме и выбросив под бандитские пули другого. Может быть, это ему они несли сумку, набитую деньгами, лекарствами и оружием? Но Али уехал из города по его приказу. Рулев? Его люди?

В кармане сумки Гром нашел плоскую коробочку мобильника. Повертел ее в руках и сунул обратно, решив отложить решение этой загадки на потом.

Из подвала он ушел, услышав первые выстрелы. Побежал прочь от них, поскальзываясь на жидком, прихватив драгоценную сумку, набивая шишки о невидимые в темноте выступы и углы.

Не торопясь вышел из подвальной двери. Постоял, помаргивая, пока глаза не привыкли к казавшемуся ослепительно ярким хмурому зимнему дню, и пошел спокойно себе по улице, смердя каждой клеткой своего тела, каждой ниткой своей одежды так, что редкие прохожие шарахались от него.

И пришёл к подъезду Глеба Федоровича Тихомирова, который как раз сегодня должен был умереть.

Снова подступила тошнота и зарябило в глазах. Гром проглотил последнюю таблетку стимулятора, уже третью за этот день. Ему вдруг стало страшно. Он подумал, что перепутал число, что никакое не двенадцатое сегодня, что проспал он, как вонючая спящая красавица, целую вечность в подвале.