Тринадцатый Император. Часть 1 - Никита Сомов

А площадь, разделившаяся на две совершенно противоположные половины, бурлила. С одной стороны, цепочка добровольцев, передающих из рук в руки, громыхающие и хлюпающие вёдра с водой. Пашушие как проклятые, не замечающие ничего вокруг, они старались если не потушить, то хотя бы не дать пожару разрастись и перекинуться на соседние постройки. Руководил процессом мотающийся по площади как наскипидаренный толстый, заросший по самые глаза бородой, мужик в овчине. Отрывисто выкрикивая приказы, он безостановочно крыл матом каких-то нерадивцев и тщетно звал на помощь какого-то Василия.

С другой стороны, являя полную противоположность работающим в поте лица добровольцам, расположилась густая толпа зевак. Богатые и бедные, высокородные и сироты, в шубах или в обносках, все они собрались за одним – за зрелищем. Пожар уравнял их всех. Вот толстая, в бобровой шубе, купчиха судачит, сплёвывая сквозь зубы семечки, с укутанной в протёртый платок крестьянкой. Седовласый чиновник в форменном мундире неторопливо отвечает на вопросы юноши-газетчика в клетчатом пиджаке с блокнотом в руках. Рядом несколько мужчин среднего возраста азартно бьются о заклад, сколько ещё минут простоит объятое огнём здание. Тем, кто стоит ближе всех к огню, приходится неудобно задирать головы вверх, чтобы видеть, как огонь пожирает старое дерево ветхих складов. На лица им сыплется пепел, кожу кусают и жалят искры. Но никто не уходит. Ещё бы, пропустить такое зрелище!

– Что горит? – пробурившись в первые ряды, спросил я у ближайшего тушившего пожар мужичка в драном зипуне. Свите я на всякий случай велел оставаться позади.

Мужик обернулся. Из-под съехавшей на лоб шапки ручьями струился пот, заливая встрёпанную бороду и неподвижные, точно слепые, глаза. Уже почти сорвавшийся с губ трёхэтажный мат застыл, когда его остановивший взгляд уткнулся в богатый, украшенный орденами, мундир сопровождавшего меня Владимира.

– Хлеб, – сипло втянув носом воздух, бросил он.

– Много?

– Да, туй его знает, – тяжело перевёл дух мужик, с обречённой усталостью грохая на покрытую снегом и пеплом землю ведро. – Приказчика спрашивать надо, – он кивнул на руководившего тушением склада бородача. – А вот то, что наша артель теперь как пить дать десятку народу недосчитается, дело верное.

– Не понял? – я признаться не сразу осознал смысл этой фразы.

– Да, закрывают склады завсегда, если пожар, чтоб не разворовали. – скривился мужик, сплёвывая. – Там как раз дневная смена ночевала. Не повезло…

– Что??? …!!! – выругался я. Неожиданная злость, родившись в груди, заставила закипеть кровь. Опустив голову, словно бык на корриде, я, тяжёлой походкой, ринулся в сторону складов. Не успел я пройти и пары шагов, как меня со всех сторон облепили руки моих сопровождающих.

– Ваше Императорское Величество! Вам нельзя! Мы сейчас, мы сами, – раздавалось со всех сторон. Оставив меня на попечении трёх самых рослых и сильных гвардейцев, моя свита всей толпой ринулась к воротам склада. Однако, подбежав на несколько метров, не выдержав нестерпимого жара, бравые гвардейцы волной откатили назад. Самые умные тут же принялись искать руководившего тушением пожара бородача, чтобы распорядиться открыть склады, но тот как сквозь землю провалился.

Пока свита, не зная что делать, переминалась с ноги на ногу в нескольких метров от лениво потрескивающих брёвен склада, мой недавний собеседник кряхтя поднял с земли ведро. Перекрестясь и тихо пробормотав «С Богом!», он натянул шапку по самые брови и, вылив на себя ведро ледяной воды, тем самым приковав к себе всеобщее внимание, бросился к складу, заслонив рукавом зипуна лицо от нестерпимого жара.

– Куда! Стой, падла! – заорал не понятно откуда снова взявшийся бородач увидевший подбежавшего к самым воротам мужика. – Убью, суку!

Тем временем мужичек добежал до ворот и, присев, одним рывком приподнял и скинул тяжеленный брус, запирающий склад снаружи. Рванул дверь на себя и тут же бросился назад. Из двери повалил густой, жирный дым.

– Ах ты падаль! – заорал приказчик, подбегая к катающемуся по снегу в попытках сбить пламя храбрецу. Широко размахнувшись, бородач что есть мочи ударил лежачего ногой. – Я тебя покажу, как меня не слушаться, – сопровождая каждое слово пинком, все не унимался он, – да я тебя сгною, мразь! – не замечая ничего вокруг, самозабвенно надрывал глотку бородач.

– Что ж ты сука делаешь! – резким рывком вырвался я из рук свитских, и пробежав несколько шагов с лету заехал кулаком в ухо ему я. Приказчик, сбитый ударом, рухнул на землю. Он был похож на распластавшуюся после дождя жабу. Огромный живот, нелепо разбросанные руки и ноги, и выпученные, на выкате, глаза. Перевернувшись, он попытался встать на четвереньки. – Лежать, тля! – я от души саданул сапогом ему по ребрам, опрокинув на спину. – Немедленно открыть все склады! – бросил я подбежавшей свите, и обведя бешеным взглядом замешкавшихся гвардейцев, добавил, – Бегом, я сказал! Свита бросилась в сторону пожарищ, увязая в рыхлом, грязно-сером снегу.

– Володя, давай с ними! – указал я оставшемуся со мной князю на только занимающийся огнем склад неподалеку. – А за этим моральным уродом я и сам присмотрю! – бросив презрительный взгляд лежащего приказчика добавил я.

Я огляделся. Среди складов по-прежнему метались немногочисленные фигурки людей с ведрами, добровольные пожарные команды и причитающие купцы. Склады, все как один, были заперты.

– Иди, сюда, – подозвал я уже поднявшегося мужика.

Выглядел тот не важно. Кровоподтек на скуле, опаленные брови и борода, все ещё поднимавшийся от одежды пар…

– Садись, – махнул я рукой, указывая на не смеющего поднять голову приказчика. Мужик не заставил себя долго упрашивать и, пинком перевернув бородача на живот, заставив уткнуться лицом в грязный от пепла и грязи снег, с видимым удовольствием уселся на него верхом.

– Руки дай, – приказал я. Мужик вытянул вперёд мозолистые ладони, на которых уже наливались пузыри ожогов. Присев на одно колено я оторвал от своего плаща широкую полосу и стал укутывать пострадавшие конечности. Зрелище было страшное. Все ладони один сплошной ожог второй и третьей степени. Впрочем, если б не грубые мозоли, могло бы быть ещё хуже. Как он смог удержать пылающий брус ума не приложу.

– Как зовут? – спохватившись спросил я.

– Петр.

– Так говоришь, Петр, всегда склады при пожаре запираются? – бинтуя мужицкие ладони, спросил я.

– Вестимо не всегда, – ответил, морщась от боли, недавний пожарный. – Добрые хозяева не закрывают. Да только мало их. Перевелись нынче такие. Всякий за копейку мать продаст и сам удавится. А уж простой народ и вовсе за скот считают.

Я до боли сжал челюсти. Это уже ни в какие ворота не лезет. Совсем совесть потеряли. Лишь бы товар не уперли, а то, что люди заживо горят это так, это не важно… Меня аж передернуло от такого обращения с работниками.

– Ну, вот и всё, – закончив бинтовать, я осмотрел свою работу. Вышло грубо, но вполне сносно. – Значит так, – обратился я к мужику, – тебе теперь к доктору надо.

Покопавшись в складках шинели, я снял с пояса кошель и молча засунул ему за пазуху:

– Это тебе на лечение, и за храбрость.

– Спаси вас Бог, ваше высокоблагородие, – Петр встал и низко поклонился, забинтованной рукой придерживая ворот зипуна, чтобы не вывалился кошель.

– Вообще-то не Ваше высокоблагородие, а Ваше Императорское Величество, – поднимаясь с колена улыбнулся я.

– Да мы народ тёмный, в титулах не разбираемся, – улыбнулся он, сквозь кустистую бороду, в ответ. – Всяк кто знатен, но не Царь – «высокоблагородие».

Я не выдержал и расхохотался. Громко, во весь голос, утирая слёзы грязным рукавом. Это был воистину горький смех. Я смотрел на Петра и видел весь русский народ. Покорный и бунтарский, боящийся начальства и не страшащийся смерти, способный смеяться, когда хочется плакать. Боже, дай мне сил, чтобы его не подвести.

Перестав, наконец, смеяться и утерев слезы, я подошёл к Петру вплотную и, положив ему руку на плечо, тихонько сказал:

– Я и есть Царь. Николай Александрович Романов. И как Царь я тебе обещаю, что никто больше не будет на Руси относится к людям как к скоту. Никто не сможет губить людей за монету и оставаться безнаказанным. Я всё для этого сделаю. Жизнь положу.

Петр уставился на меня не верящим взглядом, брови его поползли вверх так, будто хотели сбросить с головы шапку. Он побледнел, бухнулся на колени. Попеременно крестясь и долбя лбом землю он начал бормотать что-то невнятное.

– Склад открыли. Всех вывели, – доложился, шумно переводя дух, подбежавший тем временем Владимир Барятинский.

– Вот что Володя, – подумав, сказал я, – езжай-ка ты к Суворову, передай пусть сюда казаков и жандармерию подтягивает. Всех кого сможет. Нужно оцепить склады и провести расследование. Ну и чтоб взаправду все не разворовали, прибавил я спустя мгновение.