Тринадцатый Император. Часть 1 - Никита Сомов

Я глянул на часы. Вот черт! Аудиенции уже через шесть часов начнутся! Толку-то их проводить, не выспавшимся и с гудящей головой? Нет, определенно, к завтрашнему дню голова должна быть свежей. Ну, хотя бы настолько насколько это возможно за пять-шесть часов отдыха. 'Все же правильно, что я с Рейтерном откровенно поговорить решил – без помощников никак', – подумал я перед тем как провалиться в объятья Морфея.

Утро следующего дня началось с давно запланированного разговора с Александром Ивановичем Барятинским, недавно прибывшим из Дрездена. Родственником, а точнее родным дядей, моего друга и адъютанта Володи. Вообще как я посмотрел что-то много кругом Барятинских… но ладно.

– Рад видеть вас в России князь, – искренне обрадовался я его приезду. – Смею предполагать, что раз уж вы все же прервали свое затворничество и приехали на аудиенцию, мое предложение вами принято. Это так?

– Да. Ваше Величество, я целиком к вашим услугам, – доложился князь и по военному щелкнул каблуками.

– Что ж, отлично. На другой ответ я и не рассчитывал! Перед тем как мы продолжим наш разговор, и я введу вас в курс дела которое хочу вам поручить, считаю своим долгом признаться вам, что не нашел в России более достойной кандидатуры для осуществления своих замыслов, – точнее я не смог найти никого более подходящего, сколько не искал в дневнике. Заканчивать свои фразы про себя у меня уже начало входить в привычку. – Мне хотелось бы чтобы вы организовали генеральный штаб руководствуясь вот этим образцом, – я протянул ему папку описывающую устройства работавшего как часы немецкого генштаба. – Прошу вас ознакомиться с моими выкладками, – нагло присвоил я себе все достижения германских штабистов.

– Ваше Величество, разрешите мне быть с вами откровенным, – бегло просмотрев бумаги и отложив папку в сторону, обратился ко мне князь. – Если, мой вопрос покажется вам дерзким, то прошу заранее меня простить. Однако, откуда у вас такие познания в военном деле и столь смелые, я бы даже сказал самонадеянные, суждения? Я признаю ваше глубокое понимание в совершенно неожиданных для меня областях, но с другой стороны, многое для меня остается тайной. Мне непонятна, например, ваша уверенность в поражении Франции в войне с Пруссией. На чем она основана? Ведь, вам должно быть известно, что французская армия очень сильна и прусская не идет ни в какое сравнение с её мощью. Так чем подкреплены ваши… умозаключения? – не очень привыкший сдерживать себя в выражениях князь хотел выразиться покрепче, но сдержался, хотя 'фантазии' почти сорвалось с языка.

Действительно, со своими оценками в письме князю я был крайне неосмотрителен. Мне не приходилось сомневаться, что если Пруссия и Франция будут следовать проложенным моей прошлой реальностью руслом истории (а так оно и будет) то случится, то же что и в нашей истории. Однако, надо понимать, что все эти мои знания будущего вовсе не были доступны князю. И многие, если не все мои доводы о грядущем поражении Франции в будущей прусско-французской войне, казались ему по меньшей мере спорными.

– Это всего лишь мои домыслы и предположения, Александр Иванович, ничего более. А удивившие вас познания я почерпнул из книг и бесед с офицерами и солдатами во время своей последней поездки.

Тут я не завирался. Николай, во время своего обзорного путешествия по России разговаривал с огромным количеством простых людей. Поди проверь с кем именно и о чем!

– Что ж, ваш интерес к военному делу весьма похвален. Уж не собираетесь ли вы сейчас с кем-нибудь воевать? – вдруг задал мне в лоб вопрос князь.

– Нет, что вы! По крайней мере, точно не в ближайшие десять лет, – добавил я видя недоверчивую усмешку своего гостя. Я не врал. Гонять туркмен с киргизами по степям и пустыням Средней Азией войной не считалось.

– Это хорошо, что вы трезво оцениваете силы русской армии. А то признаюсь, я на мгновенье заволновался. Молодости свойственна горячность.

– Вы хотите сказать что русская армия слаба?

– Нет, Боже упаси! Русский офицер и солдат по прежнему храбр, решителен и находчив. Однако сейчас исходы сражений решают ружья и пушки. А наше вооружение, к сожалению, уступает оружию наших противников. Дайте русской армии пушки и винтовки хотя бы не уступающие вражеским и о противнике вы услышите только в день его капитуляции, – пылко закончил он.

– Хорошо, – я улыбнулся. – Я рад, что вы понимаете важность современного вооружения, фельдмаршал. Собственно это один из моментов который я хотел с вами сейчас обсудить…

Распрощавшись с окрыленным князем, я попросил пригласить ко мне Милютина.

– Гадаете, отчего я пригласил Барятинского? – прервав церемониальный обмен приветствиями, озвучил я немой вопрос военного министра. – С радостью удовлетворю ваше любопытство. Отныне Барятинский Александр Иванович будет исполнять роль начальника генерального штаба. Который, в свою очередь, больше не будет являться придатком к военному министерству, а станет равнозначным ему ведомством. Теперь туда будут передаваться все вопросы, связанные с непосредственной военной подготовкой и ведением боевых действий.

– Но почему? – только и смог сказать министр, которому известие свалилось как снег на голову.

– Скажем так. Я вижу необходимость в разделении непосредственно армии, ведущей боевые действия, и её тылового обеспечения. Не переживайте Дмитрий Алексеевич на вас работы тоже хватит. В ведении военного министерства по-прежнему остается целый ряд обязанностей и забот. Более того, к ним добавится новая – постепенный переход на всеобщую воинскую повинность. Я ознакомился с вашими планами по военной реформе и хотел бы обсудить их с вами.

Разговор с Милютиным затянулся. Хотя известие о назначении Барятинского на новый пост и вбило его из колеи, он, что называется, был в материале и умело, аргументировано спорил по любому вопросу, если моих доводов ему оказывалось недостаточно. Так до конца и не договорившись по целому ряду позиций мы решили встретиться ещё раз спустя неделю.

А потом был разговор с Валуевым, министром внутренних дел, которому я неплохо урезал полномочия. Как ни странно тот не сильно сопротивлялся. И даже когда я поставил его в известность о запланированном мной переносе политсыска и борьбы с восстаниями в III и IV Отделения в Канцелярию, лишь вяло запротестовал ради приличия. Но зато как он закусил удила, лишь только речь дошла до цензуры! Правда потом все же чуть успокоился, когда я сообщил ему, что в его ведение передается медленно и тяжело продвигающаяся земская реформа. Ничего, мы её ускорим.

Затем плавно слетели со своих мест Зеленов и Головин, серые мышки в министерских креслах, откровенно не справляющиеся с возложенными на них надеждами. Градус в комнате ожидающих моего приема министров накалился до предела. Это было нетрудно заметить по вошедшему вслед за Головиным откровенно нервничающему Мельникову, министру путей сообщения. Однако с этим, весьма уважаемым мной ученым, изобретателем и инженером, разговор принял совершенно другой оборот. Я обнадежил министра скорым началом воплощения его планов по созданию железнодорожной сети в европейской части Российской империи, конечно, дополнив его некоторыми деталями. Мельников специалист высочайшего класса и на своем месте. За железные дороги я был спокоен. Лишь бы финансы раздобыть…

Особенно тяжело дался разговор с митрополитом Филаретом. Владыка, несмотря на преклонный возраст и пошатнувшееся от недавней болезни здоровье, прибыл в столицу настолько быстро, насколько позволяли его года и российские дороги. Я же, загрузив себя сразу десятком проблем, нашёл время принять его лишь через неделю после того, как прошение о встрече легло на мой рабочий стол. Признаться честно, я не совсем понимал чего хочу, и это наглядно доказала наша беседа. В письме я предлагал, практически прямым текстом, восстановить Патриаршество. Взамен я хотел от Церкви… самую малость: церковных земель, которые я планировал отдать крестьянам; чтобы церковь обходилась лишь пожертвованиями прихожан и отказалась от государственных дотаций; хотел, чтобы прекратились притеснения старообрядцев. В моём понимании, независимость от государства, возможность восстановить пост Патриарха были для Церкви достаточно лакомым куском, чтобы согласиться на мои требования.

Это убеждение сохранялось лишь первые минуты моего разговора с митрополитом. Мягко, иносказательно, чередуя вполне светскую беседу с библейскими притчами, владыка объяснил мне, как сильно я ошибался. Церковь, а более конкретно её иерархи, были совершенно не настроены что-либо кардинально менять. Их совершенно устраивало положение дел, при котором Церковь была подчинена государству. Государство защищало, кормило, избавляло от ответственности, требуя самую малость – поддерживать авторитет власти среди паствы. Причём требовало чисто формально и беззубо.