ОНО - Стивен Кинг

Майк обернулся к Генри, угрюмо сознавая, что его обманули, устало соображая, чью голову видел Генри. Стэна? Виктора Крисса? Может, своего отца?

Генри взревел и бросился на Майка, лезвие двигалось вверх-вниз, как игла швейной машинки.

— Гей, ниггер! — кричал Генри. — Геееей, ниггер! гееей, ниггер!

Майк отступил, и порезанная нога почти тотчас же подогнулась, и он упал на пол. Он вообще вряд ли чувствовал что-либо в этой ноге. Она была холодной и чужой. Посмотрев вниз, он увидел, что его кремовые туфли теперь стали ярко-красными.

Лезвие Генри мелькало у него перед носом.

Майк нанес удар ножиком для вскрытия писем «ИИСУС СПАСАЕТ», когда Генри сделал вторую попытку. Генри напоролся на него, как жук на булавку. Теплая кровь брызнула на руку Майка. Раздался треск, и, когда он вытащил свою руку, у него была только половина ножика. Остальная часть торчала из живота Генри.

— Геееей, ниггер! — орал Генри, схватившись за сломанное острие. Кровь текла у него по пальцам. Он смотрел на нее округлившимися, непонимающими глазами. Голова в конце ящика, со скрипом подскакивающая на пружине, пронзительно кричала и смеялась. Майк, чувствуя теперь боль и головокружение, обернулся и увидел голову Белча Хаггинса, — это была пробка от шампанского в человеческом обличье, на ней была бейсбольная шапочка Нью-йоркских «Янкиз», повернутая назад. Он громко застонал, и звук улетел в пространство, отдаваясь эхом в собственных ушах. Он сознавал, что он сидит в луже теплой крови. Если я не наложу жгут на ногу, я умру.

— Гееей! Нигггеееееррррр! — кричал Генри. Все еще сжимая свой кровоточащий живот одной рукой и лезвие другой, он, спотыкаясь, пошел от Майка к библиотечным дверям. Он, как пьяный, шатаясь из стороны в сторону, шел по главной комнате. Генри задел один из пустых стульев и опрокинул его. Дрожащей рукой свалил стопку газет на пол. Он дошел до двери, открыл ее скрюченной рукой и растворился в ночи.

Сознание оставляло Майка. Он старался расстегнуть пряжку своего ремня пальцами, которые он едва чувствовал. Наконец ему удалось открыть ее и вытащить пояс из штанов. Он наложил ремень на кровоточащую ногу прямо под пахом и сильно затянул его. Держа его одной рукой, он пополз к абонементному столу. Там был телефон. Он не знал, как он доберется до него, но в данный момент это не имело значения. Надо было просто добраться туда. Все кругом качалось, стиралось, скрывалось в серых волнах. Он нащупал зубами язык и сильно укусил его. Боль была немедленной и сильной. Все снова вошло в фокус. Он стал сознавать, что все еще держит сломанную ручку ножика для вскрытия писем, и отбросил ее. Вот, наконец, и абонементный стол — высокий, как Эверест.

Майк поджал здоровую ногу и оттолкнулся вверх, держась за край стола рукой, которая не была на ремне. Его рот растянулся в дрожащую гримасу, глаза сощурились. Наконец ему удалось подняться. Он стоял там, похожий на аиста, и подтягивал к себе телефон. На ленте сбоку были три номера: пожарная, полиция, больница. Дрожащим пальцем Майк набрал номер больницы: 555-3711. Он закрыл глаза, когда телефон начал давать гудки и… затем они широко открылись, так как ответил голос клоуна Пеннивайза.

— Привет, ниггер! — крикнул Пеннивайз и затем его острый, как разбитое стекло, смех проник в ухо Майка. — Что ты говоришь? Как у тебя? Мне кажется, ты мертв, как ты думаешь? Я думаю, Генри сделал с тобой дело! Хочешь шарик, Майки? Хочешь шарик? Как у тебя? Эй, эй!

Глаза Майка поднялись к циферблату старинных мюллеровских часов, и он увидел без всякого удивления, что их циферблат сменился лицом его отца, серым и осунувшимся от рака. Глаза были обращены наверх, показывая только выпученные белки. Вдруг отец высунул язык, и часы начали бить.

Майк выпустил край абонементного стола. Он качнулся на здоровой ноге и снова упал. Трубка болталась перед ним на проводе, как амулет духовидца. Становилось очень трудно держаться за ремень.

— Привет тебе, Амсс! — кричал Пеннивайз из висящей телефонной трубки. — Вот Король-Рыболов! Я и есть Король-Рыболов так или иначе, и это правда. Ты не знал этого, мальчик?

— Если кто-нибудь там есть, — слабо сказал Майк, — настоящий голос за тем, который я слышу, пожалуйста, помогите мне. Меня зовут Майк Хэнлон, и я в общественной библиотеке Дерри. Я опасно ранен и истекаю кровью. Если вы там, я не могу вас слышать. Мне не дают слышать вас… Если вы там, пожалуйста, поспешите.

Он лег на бок и подтянул ноги так, что оказался в положении плода во чреве матери. Потом два раза обернул правую руку ремнем и сосредоточился на том, чтобы держать ее, в то время как мир уплывал в хлопковых, похожих на воздушные шарики, облаках серого цвета.

— Привет, эй там! — кричал Пеннивайз из свистящего, качающегося телефона. — Как ты, грязный черномазый? Привет

Канзас-стрит, 12.30

тебе, — сказал Генри Бауэрc. — Как дела, маленькая сука? Беверли моментально среагировала, пустившись бежать. Это была более быстрая реакция, чем они ожидали. Она действительно смогла бы убежать, если бы не ее волосы. Генри схватил их длинную прядь и потянул назад. Он ухмыльнулся ей в лицо. Его дыхание было густым, теплым и вонючим.

— Привет! — сказал Генри. — Куда идешь? Снова играть со своими вшивыми дружками? Я думаю, что отрежу твой нос и заставлю его съесть. Тебе это нравится?

Она пыталась освободиться. Генри смеялся, таская ее за волосы взад-вперед. Опасно блеснул нож на подернутом дымкой августовском солнце.

Внезапно просигналила машина — длинным гудком.

— Эй! Эй! Что вы, ребята, делаете? А ну отпустите девчонку! За рулем хорошо сохранившегося «Форда» марки 1950 года сидела пожилая дама. Она подъехала к обочине и облокотилась на покрытое одеялом сиденье, пристально всматриваясь через окно со стороны пассажира. При виде ее сердитого честного лица ошеломленный взгляд Виктора Крисса переключился на Генри.

— Что…

— Помогите! — закричала пронзительно Бев. — У него нож. Нож! Гнев пожилой леди обернулся беспокойством, удивлением и даже ужасом.

— Что вы, мальчики, делаете? Отпустите ее!

Через улицу — Бев видела это совершенно отчетливо — Герберт Росс встал со своего шезлонга на крыльце, подошел к перилам и посмотрел окрест. Его лицо было таким же отсутствующим, как у Белча Хаггинса. Он свернул газету, повернулся и спокойно пошел в дом.

— Оставьте ее! — пронзительно закричала старая женщина.

Генри обнажил зубы и вдруг побежал к ее машине, волоча за собой за волосы Беверли. Она споткнулась, упала на одно колено, ее тошнило. Боль в волосах была чудовищной, непереносимой. Она чувствовала, что часть ее волос вырвана с корнем.