ОНО - Стивен Кинг

— Оставьте ее! — пронзительно закричала старая женщина.

Генри обнажил зубы и вдруг побежал к ее машине, волоча за собой за волосы Беверли. Она споткнулась, упала на одно колено, ее тошнило. Боль в волосах была чудовищной, непереносимой. Она чувствовала, что часть ее волос вырвана с корнем.

Пожилая женщина закричала и закрыла окно со своей стороны. Генри размахнулся, и лезвие разбило стекло. Нога женщины нажала на педаль сцепления маленького «Форда», и машина выехала на Канзас-стрит тремя большими рывками, влетев на обочину, где и застряла. Генри шел за машиной, все еще волоча Беверли за волосы. Виктор облизал губы и огляделся вокруг. Белч надвинул на лоб бейсбольную кепку, которую он носил — «Нью-Йорк Янкиз» и застыл, ничего не понимая.

Бев видела испуганное лицо пожилой женщины в течение какого-то мгновения, затем женщина схватилась за дверцу сначала со стороны пассажира, затем со своей стороны. Двигатель «форда» со скрежетом заработал и пошел. Генри поднял ногу в ботинке и ударил в задний фонарь.

— Убирайся отсюда, тощая старая сука!

Шины заскрипели, когда старая женщина снова выехала на улицу. Приближавшийся пикап свернул в сторону, чтобы не столкнуться с ней, он сигналил не умолкая. Генри повернулся к Беверли, снова начиная улыбаться, и тут она ногой в спортивном кеде ударила его прямо по яйцам.

Улыбка на лице Генри сменилась гримасой дикой боли. Нож выпал из рук и стукнулся о мостовую. Другая рука отпустила ее волосы (отпуская, дернула еще раз, очень сильно), и он упал на колени, крича и держась за пах. Она видела прядь своих собственных волос у него в руке, и в этот момент весь ее ужас превратился в бешеную ненависть. Она сделала глубокий, толчком, вздох и нанесла сильный удар по голове.

Затем повернулась и побежала.

Белч проковылял за ней три шага и остановился. Он и Виктор подошли к Генри, который отстранил их и пытался подняться на ноги, обеими руками все еще держась за яйца; не в первый раз в то лето его били в это место.

Он наклонился и подобрал лезвие.

— ...вай, — хрипел он.

— Что, Генри? — озабоченно спросил Белч.

Генри повернул к нему лицо, в котором было столько физической боли и неприкрытой ненависти, что Белч отступил на шаг.

— Я сказал… давай! — закричал он и неуклюже заковылял по улице за Беверли, держась за пах.

— Мы не сможем теперь ее поймать, Генри, — сказал Виктор озабоченно. — Черт, ты еле ходишь.

— Мы поймаем ее, — тяжело дышал Генри. Его верхняя губа поднималась и опускалась в бессознательной, собачьей ухмылке. Капли пота скопились у него на лбу и сбегали вниз по разгоряченным щекам. — Мы поймаем ее, да. Потому что я знаю, куда она идет. Она идет в Барренс к своим дерьмовым

Гостиница Дерри, 2.00

друзьям, — сказала Беверли.

— Хмм? — Билл посмотрел на нее. Его мысли были далеко. Они шли, держась за руки, молчание между ними было красноречивее слов — они были захвачены друг другом. Он уяснил только последнее слово из того, что она говорила. За квартал от них, в густом тумане светились огни гостиницы.

— Я говорю, что вы были моими лучшими друзьями. Единственными друзьями, которые у меня когда-либо были, — она улыбнулась. — Дружить я никогда не умела, как мне кажется, хотя у меня есть в Чикаго хороший друг. Женщина, которую зовут Кэй Макколл. Я думаю, тебе бы она понравилась, Билл.

— Возможно. Я сам никогда особенно не умел дружить, — он улыбнулся. — Тогда, тогда мы были всем, в чем мы нуждались.

Он увидел капельки влаги на ее волосах и подумал про себя, что свет образовал нимб вокруг ее головы. Ее серьезные глаза повернулись к нему.

— Мне сейчас что-то нужно, — сказала она.

— Чччто это?

— Мне нужно, чтобы ты поцеловал меня, — сказала она. Он подумал об Одре, и в первый раз ему пришло в голову, что она похожа на Беверли, Он подумал, что, может быть, это все время привязывало его к Одре, по этой причине он нашел достаточно смелости пригласить Одру к концу голливудской вечеринки, на которой они познакомились. Он почувствовал острую боль вины… и заключил Беверли, друга детства, в свои объятия.

Ее поцелуй был крепким, и теплым, и сладостным. Ее груди касались его открытого пальто, и бедра ее двигались к его… назад… и снова к его бедрам. Когда ее бедра отодвинулись назад во второй раз, он запустил обе руки в ее волосы и приблизился к ней. Когда она почувствовала, как она напрягается, она издала легкий стон и уткнулись лицом в его шею. Он почувствовал слезы на своей коже, теплые и таинственные.

— Пошли, — сказала она. — Быстро.

Он взял ее за руку и так они прошли до гостиницы. Вестибюль был старый, увитый растениями, на нем лежало какое-то увядающее очарование. Убранство очень напоминало девятнадцатый век. В этот час здесь не было никого, кроме администратора, который был едва виден за своей конторкой; он смотрел телевизор, постукивая ногами по столу. Билл нажал кнопку третьего этажа пальцем, который немного дрожал — возбуждение? нервозность? вина? все вместе? О, да, конечно, и еще какая-то безумная радость вместе со страхом. Это смешение чувств было неприятно, но чувства эти казались необходимыми. Он провел ее по коридору до своего номера, как-то смущенно решая, что если ему суждено быть неверным, то этот факт измены должен завершиться у него, а не у нее. Он понял вдруг, что вспоминает о Сьюзен Браун, своем первом литературном агенте и своей первой любовнице.

Обманывать. Обманывать свою жену. Он пытался обдумать это, но оно казалось одновременно и реальным, и нереальным. Что было самым сильным — так это несчастное чувство ностальгии, старомодное чувство измены. Одра была сейчас дома, варила кофе, сидя за кухонным столом в своем халате, может быть, учила роль, может, читала роман Дика Френсиса.

Его ключ задвигался в замке номера 311. Если бы они вошли в номер Беверли на пятом этаже, они бы увидели зажженный огонек на ее телефонном аппарате, администратор, который смотрел телевизор, оставил ей извещение позвонить подруге Кэй в Чикаго (после третьего неистового звонка Кэй он в конце концов вспомнил об этом), дело, возможно, приняло бы другой оборот: им пятерым можно было бы не скрываться от деррийской полиции, когда наступит тот день. Но они пошли в его номер — так, возможно, было предначертано.

Дверь открылась. Они были внутри. Она посмотрела на него. Глаза ее горели, щеки пылали, грудь быстро вздымалась и опускалась. Она взял ее руки и был ошеломлен чувством правдивости, справедливости — чувством соединения прошлого и настоящего, и на этом соединении не было никаких швов. Он неуклюже захлопнул дверь одной ногой, и она тепло улыбнулась ему.