Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я только тогда и возмогу без понуды давать тебе дань, ежели в моей земле установится порядок добрый! Нижний надобен не токмо мне – и тебе надобно, чтобы исчезли бесконечные споры вокруг этого русского города, походы грабителей, разорения то от улусников твоих, то от мордвы, то от новгородских ушкуйников! Страдает торговля, гости торговые ропщут и, страшась за свое добро, вздувают цены в торгу. Ежели в Нижнем будет сидеть мой даруга и ратные мои, все сие исчезнет, яко роса исчезает при возвышении солнца. Нам двоим, тебе и мне, надобен порядок в Русской земле! Пото и прошу! А чем и как могу я тебя дарить, узришь сам и возможешь сравнить с дарением Бориса Кстиныча или Кирдяпы, который способен лишь пуще разорить Нижний, ограбив и меня и тебя!
Начинают вносить кожаные мешки с серебром, развертывают поставы дорогих сукон. Писцы со стороны хана записывают вес и стоимость русских сокровищ. Глаза Тохтамыша сверкают. «Сколь нескудна земля русичей при добром хозяине! – думает он. – Теперь будет чем противустать Тимуру!»
Василий сидит пригорбясь, тоже считает про себя. Не передал ли он? Нет, не передал! Одни мытные сборы в Нижнем должны, по расчетам бояр, в недолгом времени окупить этот серебряный водопад, обрушенный им на Тохтамыша… Должны окупить! Ежели хан отдаст ему город! Ежели почтет себя обязанным, а не заберет серебро просто так.
Идет торг, незримый, но упорный. Бояре будут торговаться с эмирами хана. Дарить дары. Кошка попросит в придачу к Нижнему Городец. Данило Феофаныч надоумит просить грамоты и ярлыки на Мещеру и Тарусу. Мещера хотя и купля московских князей, но доселе не укреплена за Москвою ханским ярлыком, также и Тарусское княжество, володетели коего давно уже держат руку Москвы…
Длится торг. Василий, приглашаемый Тохтамышем, ездит на ханские охоты. А стрелка часов, отсчитывающих годы и судьбы народов, упорно подталкиваемая московитами, неумолимо подползает к той черте, за которой суздальские князья теряют и власть, и право над своим самым значительным и богатым городом. Владимирская, а нынче уже Московская Русь неторопливо, но прочно «прирастает» новыми землями.
А на западе великой русской равнины идет в это время бешеная борьба Витовта с Ягайлой. Борьба, в которой Витовт, заложив немцам своих сыновей, сокрушил-таки Ягайлу, вырвав у двоюродника право стать прижизненно великим князем литовским (и то не сам Ягайло решил! Подсказали те же францисканцы, отлично понимавшие, что всякое пожизненное владение с жизнью и кончается).
Немцы, надо-таки отдать им справедливость, умели вызывать к себе стойкое отчуждение. Витовта они вежливо, но непреклонно не пускали в свою среду. Ему в нос пихали, что он чужой и никогда не станет среди них своим. И потому, совершив с помощью рыцарей несколько сокрушительных походов против Ягайлы, Витовт, лишь только получил весть, что Ягайло уступает ему Литву, вновь отторгся от ордена, взял и разорил три порубежных немецких замка и устремил к себе, в Литву. Обрадованные литвины вливались в его растущую, как река в половодье, рать тысячами.
И как знать, откажись он ныне от крещения – и вся Литва вернулась бы к древней языческой вере. Ведь еще жив укрытый в лесах верховный жрец Лиздейка, живы вайделоты и сигеноты, тилусоны и лингусоны… Но в Вильне половина жителей – православные, которых не повернешь к старой вере, но православные – вся Белая, Малая, Черная и Червонная Русь. Так, может, Витовту стоит вспомнить свое давнее крещение по православному обряду?! Но замки и турниры, но роскошь процессий, но изысканный этикет королевских и герцогских дворов, но надежда, пусть смутная надежда, что Ягайло умрет, так и не произведя потомка мужеска пола, и его, Витовта, поляки изберут королем… И потому Витовт остается католиком и католическою остается крещенная Ягайлой Литва, в которой язычество медленно гасло, отступая в леса и дебри, еще несколько долгих веков.
Рыцари в ярости уже собирают войско для нового похода на Вильну, меж тем как в далеком плену несчастные дети нового великого князя литовского только-только узнают от рыцарей об измене отца.
– Наш отец сильный, он всех разобьет! – говорит старший.
Мальчики сидят, тесно прижавшись друг к другу, в каменной сводчатой келье, скорее тюрьме, с забранным решеткою окном, поднятым так высоко, что в него ничего не видно, кроме неба да изредка пролетающих птиц.
– И Ягайлу? – спрашивает младший.
– И Ягайлу!
– И немцев?
– И немцев!
– А мы должны умереть?
– Давай умрем как герои! – супясь, говорит старший.
– Давай!
Наступает молчание.
– Брат, мне страшно! – тихонько говорит младший.
– Мне тоже! – отвечает старший. – Ты только не плачь! Когда придет палач, только не плачь! Литвин не должен страшиться смерти!
– А матушка наша узнает о том, как мы умерли?
– Узнает. И отец узнает. Он им отомстит!
– Брат, обними меня, не то я опять заплачу! Соня не видит нас сейчас!
– Соня теперь в Москве!
– Ее уже не достанут рыцари?
– Не достанут!
– Ты помнишь, какое у нашего рыцаря было злое лицо, когда он говорил о батюшке?
– Батюшка многих рыцарей убил и взял, говорят, два замка!
– Теперь они нас не простят?
– Не простят!
Опять наступает тишина.
– Я не хочу умирать! – вновь говорит младший.
– Я тоже не хочу, – угрюмо отвечает старший брат. – Но мы должны… Нам нельзя уронить честь нашего отца!
– Брат, а батюшка любит нас с тобой? Почему он нас не спас отсюдова? Выкрал бы сперва, потом убивал рыцарей!
– Любит! Только не говори об этом! – почти с отчаяньем отвечает старший. – Он не мог поступить иначе. И наверно, не мог нас спасти. Его бы самого убили тогда!
– Мы погибаем за него?
– Да.
– Когда нас придут убивать, ты обними меня крепче! Обещаешь?
– Да. И ты меня обними. Я тоже боюсь. Но немцы не должны этого видеть. Мы литвины!
Молчание. Долгое молчание, растянувшееся на часы, на дни, на целые годы. У Витовта больше не было детей мужеска пола. Он не бросил Анну, не завел себе новую жену. Не родил от нее. Дрался за королевскую корону, не имея наследников. И тут Ягайло оказался счастливее
