Третья причина - Николай Дмитриев

— Говорит Томбер.

Слышимость была отличная, ничего переспрашивать не пришлось, и уже через минуту полковник Иртеньев, выйдя из автомата, не спеша зашагал по тротуару, ничем не отличаясь от идущих по своим делам степенных бюргеров.

Рядом пробежал мальчишка-газетчик и с криком:

— Покупайте!.. Покупайте!.. Нападение русских броненосцев на английских рыбаков!.. — промчался дальше.

На ближайшем углу полковник купил газету и, свернув её в трубку, пошёл дальше. Примерно через полчаса, миновав контору «Германо-Американской линии», Иртеньев остановился у витрины магазина готового платья «Кнопф и сын».

В витринном стекле отражались вся улица и сам полковник, одетый по осеннему времени в демисезонное, французского кроя, пальто. Полюбовавшись на своё отражение, Иртеньев отвернулся от окна и, постукивая трубкой газеты о ладонь левой руки, принялся ждать.

Мимо торопились прохожие, среди которых полковник почти машинально отмечал симпатичных румяных немочек с обязательными корзинками или ридикюлями, не забывая, впрочем, поглядывать и вдоль улицы.

Чтобы не мешать общему потоку, он встал поближе к бордюру, и теперь совсем рядом с ним по мостовой ехали экипажи. Цокали подковы, фыркали лошади, и время от времени, рыча мотором, по брусчатке проносился автомобиль.

В общем потоке поражали мощные першероны, чаще всего запряжённые в украшенные яркими надписями фирменные фургоны или просто в большие, нагруженные до самого верха платформы.

Неожиданно внимание Иртеньева привлекла лёгкая машинка, неторопливо катившая у самой бровки. Бежевый автомобильчик имел всего два кожаных кресла-сиденья, одно из которых было свободным, а на втором восседал молодой человек в сдвинутых на лоб очках и кепочке «здравствуй-прощай».

Иртеньев проводил взглядом симпатичный экипажик, и тут кто-то подошедший сбоку, негромко сказал:

— Странно, я и не знал, что из газеты можно соорудить барабанную палочку.

— Как видите, — ничуть не удивился Иртеньев и, покосившись на гуттаперчевый воротничок незнакомца, отбил бумажной трубкой короткую дробь.

— По-моему, один такт лишний, — заметил незнакомец и придвинувшись ближе, спросил вполголоса. — Господин Томбер?

— Да, я, — быстро ответил Иртеньев и коротко бросил: — Выкладывайте!

— Вы уже читали газеты, — начал было владелец воротничка, но полковник тут же оборвал его:

— Я хочу знать не газетные домыслы, а суть.

— Слушаюсь… Получено сообщение. При выходе из Скагена с броненосца «Наварин» видели два воздушных шара, из-за чего на эскадре была пробита боевая тревога. Позже, на шедший отдельно транспорт «Камчатка» напали четыре миноносца, показав опознавательные сигналы за предыдущий день. Транспорт отстреливался, выпустив более сотни снарядов. Три миноносца погнались за эскадрой, а один огнём «Камчатки» повреждён. Потом неизвестная искровая станция запросила курс эскадры. Ей не ответили. Дальше при прохождении Доггер-банки с броненосца «Суворов» был замечен и обстрелян трёхтрубный миноносец, сближавшийся с эскадрой контр-галсом. Одновременно попали под обстрел рыбаки. Разбито как минимум два парохода. В крейсер «Аврора» попало пять снарядов. Похоже наших. Двое членов команды крейсера ранены. Вот, собственно, и всё.

— Ясно, благодарю вас.

Полковник, то ли прощаясь, то ли просто поправляя, тронул край своего котелка и, оставив собеседника на месте, не оборачиваясь, быстро пошёл по тротуару, определённо направившись в сторону порта.

Матросская гостиница «Золотой якорь», или бордингхауз, как назывались во всех портах мира эти заведения, пряталась в закоулке недалеко от пристани на левом берегу Эльбы.

Иртеньев толкнул потемневшую от времени массивную дверь, колокольчик под притолокой звякнул, и полковник вошёл внутрь, очутившись сразу же в общем зале, один угол которого занимала скромная буфетная стойка, а посередине стоял большой обеденный стол.

Стены были увешаны рисунками кораблей и флагами всех наций. Правда, ни французского триколора, ни андреевского флага здесь конечно же не было, но зато на самом видном месте красовался имперский штандарт, а чуть в стороне от него висел яркий «Юнион-Джек».

Несмотря на белый день, в зале было полно народу, в воздухе висел густой табачный дым, а многочисленные то ли посетители, то ли постояльцы дружно ругались, пели, пили, кричали и ели одновременно.

Содержатель бордингхауза, грузный, уже пожилой мужчина в тельняшке и в застиранной когда-то белой куртке самолично торчал за стойкой. Увидев вошедшего Иртеньева, он с полминуты присматривался к новому посетителю, а потом вдруг громко захохотал:

— Ба, ба, ба!.. Да кого же это я вижу!..

Полковник вздрогнул и тут вдруг увидел, как содержатель красноречиво крутит вдетую в ухо большую серебряную серьгу. Память мгновенно отсчитала четырнадцать лет назад: Стамбул, полиция, пароход «Николай Вальяно»… И теперь уже Иртеньев, радостно воскликнул:

— Ну да, это я!.. И я рад, что ты не забыл меня!

— Да кто ж забывает старых друзей? — содержатель долго тряс над стойкой руку Иртеньева и только потом, придвинувшись ближе, шепнул: — Как называть?

— Как и тогда, господин Томбер…

Как ни в чём не бывало, бывший стамбульский матрос, а теперь владелец гамбургского бордингхауза, свистнул помощника и не чинясь провёл гостя прямо на хозяйскую половину. Там, налив полную чарку, он усадил Иртеньева за стол и спросил:

— Что, опять неприятности?.. Вроде стамбульских?

— Хуже. Только не у меня, у Рожественского…

— Наслышан…

— И что?.. — споловинив рюмку, Иртеньев отставил её в сторону. — Что-то конкретное?

— Куда конкретнее… — Хозяин гостиницы прокашлялся и обстоятельно доложил: — Командир немецкого миноносца якобы по своей инициативе решил сблизиться с эскадрой, чтобы понаблюдать, ну и, ясное дело, угодил под обстрел. Будто бы имеет повреждения, но то, что именно он спровоцировал стрельбу по рыбакам, вне сомнения.

— Вот так карамболь… — Полковник сокрушённо вздохнул. — В собственную инициативу немецкого капитана я ни на грош не верю, что касается наблюдения, то рыболовного бота было бы достаточно, но и наши конечно же хороши…

— Да уж, палили в белый свет, как в копеечку, — согласился хозяин и закончил: — А я вас давненько жду.

— Что, и документы нашлись? — оживился полковник.

— Конечно, — кивнул хозяин. — Американец. Бывший матрос, а сейчас африканский плантатор. Как, подходит?

— Ещё как! — при упоминании Африки Иртеньев на секунду вспомнил прошлое, и сам, не заметив того, улыбнулся…

Расположенный в двух уровнях пансионат фрау Кностер, в котором, чтобы не привлекать внимания, поселился Иртеньев, был, в общем-то, третьесортным. Сразу от входа начиналась темноватая лестница на второй этаж, где по обе стороны узкого коридора располагались небольшие, уютные комнатки, обставленные с некоторой претензией на шик. Во всяком случае, там кроме обязательных шкафа и кровати имелись столы, стулья и даже плюшевые диванчики, позволявшие пансионерам самостоятельно принимать гостей.

Первый этаж занимали столовая и гостиная, соединённые между собой арочным проёмом, причём венецианские окна этого сдвоенного помещения выходили во двор, и поэтому фрау Кностер старалась почаще закрывать их плотными бархатными шторами цвета морской волны.

К столу неизменно подавался фирменный картофельный «зупе» и шницель по-венски, но, при желании, естественно, за отдельную плату, каждый мог сделать заказ на кухню и в одиночку насладиться любимым блюдом. Возле каждого прибора обязательно лежала камчатная салфетка, аккуратно заправленная в серебряное кольцо.

Впрочем, главным украшением скромного пансионата фрау Кностер был портрет кайзера Вильгельма в обрамлении развешанных по стенам декоративных салфеток с вышитыми на них готической вязью расхожими сентенциями. Две из них приходились как раз напротив того места, которое облюбовал себе Иртеньев, и каждый раз, садясь к столу обедать, полковник мог прочитать: «Порядок в доме — порядок в государстве» или же «Трудись — и увидишь сладкие сны».

В этом, не лишённом своеобразного уюта заведении полковник прожил почти неделю, прежде чем у фрау Кностер появился ещё один постоялец. Едва оказавшись за табльдотом, молодой человек объявил, что он прибыл прямо с берегов Сены и незамедлительно принялся выкладывать свежие новости, начиная от моды на дамские шляпы и кончая нашумевшими автомобильными гонками «Париж — Руан».

Весь день Иртеньев присматривался к говорливому постояльцу и, только когда новичок остался один в гостиной, полковник, остановившись в арке соединявшей обе комнаты, вежливо спросил:

— Не помешаю?

— Нет, нет, прошу вас…