Два полицейских. Дело о надувном матрасе - Серж Фабр

– А, может, Лоренце поищем?

– Да, ты прав.

22. 47. Ницца. Улица Префектюр. «Bar de la degustation»

– Мы в полиции не можем оперировать допущениями. Мы рассматриваем улики. И показания свидетелей. Улики…

– Утрачены.

– Потоп, кстати, хорошее средство для уничтожения улик. А свидетели…

– А свидетели – умерли.

– Но оставили свидетельства.. Вот тот – не похож?

– Да он на голову выше нашего.

– Да. И в тех свидетельства говориться, что павшие ангелы могли казаться людьми. И брать себе жен.

– Но с другой стороны… Батальон павших ангелов мог быть специально составлено только из мужчин. Кто его знает, как там было до потопа. Может у них сексизм процветал? И в десант брали только ангелов-мужчин.

– Тогда – в теории – у них где-то должны быть существа противоположного пола, не доступные на земле. То есть англы – женщины.

– И что это нам дает?

– А то, что будь состав разведбатальона смешанным, не дождались бы люди оружия, зеркал, косметики, умения делать ткани, обрабатывать драгоценные камни. А соответственно и торговли. Потому что всему этому их научил падший десантник Азазел, который судя по книге Еноха, был начальником штаба батальона.

– И какой отсюда вывод?

– Как какой? Обычный. Все зло от женщин.

– Ну, это ты хватил через край.

(Примечание. Да, я хватил. Но у меня сейчас такой период, когда простые решения кажутся самыми привлекательными. А что может быть проще, чем взять и переложить вину на противоположную сторону? Или на падших ангелов? Человечество всегда так поступало. А где Карир?)

22.59. Ницца. Улица Префектюр. «Lou Pastrouil»

– А знаешь, чему падшие ангелы не смогли научить людей?

– Чему? Там у меня за спиной, справа, нет от тебя слева.. Не похож?

– Нет, нос не тот совсем. Люди не научились веселиться.

– А эти все, что здесь сейчас делают?

– Они хотят веселиться. Им нравится думать, что они веселятся. Но что они при этом делают?

– Разговаривают, смеются, хлопают друг друга по плечам и спине…

– Нет… вот вошел… показалось. Они сначала добавляют в своей организм вещества, изменяющие восприятие действительности и ослабляющие ощущение опасности и только после этого…

– Зря мы здесь так долго…

– Это долго? Мне только принесли.

23. 21. Ницца. Улица Префектюр. Бар «Di Yar»

– И ты посмотри… нет не оглядывайся, мы ж наблюдение ведем. Ты вообще посмотри, как себя люди ведут при веселье. В застолье, на концерте… на футболе…

– В Новый Год.

…

(Примечание. Я люблю отмечать Новый год в каком-то незнакомом городе. И мы всегда находили там место, где собиралось большое количество людей, чтобы встреть новогоднюю полночь. Мосты в Будапеште и Кельне, одна из центральных площадей Вены (о Праге лучше не вспоминать, давка в центре жуткая), набережная рядом с верфью в Гамбурге. Где же еще искать веселья как не в этих местах.)

– Вот, в Новый год?

– А вот ты где…

– Везде люди демонстрируют, что им весело. Показывают это друг другу. А сам если в нем еще недостаточно стимуляторов второй реальности и он еще способен к рефлексии, задает себе два вопроса. Первый – мне весело?

– Да, я понял. А второй: если мне весело, и то почему же я этого не чувствую.

– Да. Животные не умеют веселиться. Собака может обрадоваться…

– Если это не Чипи.

– А кто такой Чипи?

– Не важно, пошли. У нас еще не весь маршрут…

23. 39. Ницца. Улица Префектюр. Бар «Master Home»

– Животные радуются. Принимают с восторгом то, что доставляет им удовольствие.

– Люди тоже умеют радоваться.

– Да. Но только люди, помимо радости, придумали себе отдельное занятие – веселье.

– А радоваться – не значит веселиться?

– Нет, радость внезапна и кратковременна. Вот если мы сейчас увидим Лоренце, ты обрадуешься.

– Еще бы.

– А потом что будет?

– А потом я буду его задерживать.

– А потом.

– Допрашивать.

– А веселиться когда будешь?

– Ну, когда настроение будет.

– В том то и дело, что люди, сначала договариваются повеселиться, потом долго собираются это делать, предвкушают и представляют себе веселье. А уж потом… Никакого отдельного веселья не получается. Мы только делаем вид.

– То есть, все они…

– Кто?

– Ну вот – они. Вокруг посмотри.

– А, ну да.

– Все они – делают вид?

– Именно. Веселье – это всего лишь демонстрация отсутствия страха. И для этой демонстрации они собираются вместе. Ты видел когда-нибудь одиноко веселящегося вменяемого человека?

– Да. Совсем недавно. Это мсье Моги.

– Мсье Моги – пророк. Им управляет великое знание. У него не может быть ни страха, ни забот. А я говорю об обычных людях. Откуда взялось веселие?

– Из древних пиров, я думаю. Там куча обрядов, танцы всякие, песни застольные.

– Вот. Люди на пиру находились под защитой богов. Или духов, пока богов не было. Пока они на пиру, пока они выполняют обряды, им не о чем было беспокоиться. Демонстрируя покорность богам, они забывают о страхе. На время конечно. Вот и мы, как все здесь делаем вид, что нам весело. Но это только вид. Каждый, про себя знает: ему страшно и гонит этот страх от себя.

– А у тебя нет стихов к эту случаю.

– Да, пожалуйста:

Два полицейских в отчаянной спешкеПили вино и грызли орешки.Не покидало их горькое чувство,Что кончится скоро ночное дежурство.

Суббота. 13 сентября

00. 02. Ницца. Улица Префектюр. Бар «Wayne’s».

– Карир, ты поэт и мыслитель. Что ты делаешь в полиции?

– А я тебе отвечу…

– Погоди секунду. Нет опять не он.

– Да. Не будем залезать глубоко в историю, но ты мне скажи, чем занимались мыслители в XVII веке?

– У нас, во Франции?

– А где еще можно назвать себя мыслителем и не получить удар в лицо. В английском пабе?

– Ну… в Германии.

– В Германии все мыслители заняты только одним. Они сидят дома и, как заведенные, пишут книги.

– А знаешь зачем?

– Зачем.

– Философ напишет книгу и издаст ее. Потом те пять человек, которые осилят такую книгу, станут профессорами в университете и будут перевирать по-своему то, что в них написано. И у каждого из пяти будет по пятьдесят слушателей, пятеро из которых тоже станут профессорами. Так возникает рынок интеллектуального труда.

– Тебе виднее. Ты ведь осилил сколько-то таких книг.

– Немецких – три.

– Трудно было?

– Не трудно долго. Много текста.

– Вот. А во Франции мыслитель – это, в первую очередь, человек слова, а не текста. Говорения, а не писания. Особенно это было важно в семнадцатом веке, когда мыслительный процесс стал производить какое-то впечатление на людей. Причем это впечатление уже не приводило, в ста процентах случаев, к назначению времени и места поединка. Именно тогда…

– Появились салоны.

– Да Мыслители сидели в салонах и мыслили на виду у всех. Это было зачем-то необходимо.

– Это нравилось дамам.

– Не пойму почему.

– Я тоже.

– Идем дальше. В восемнадцатом веке мыслители стали советниками королей. Они разрабатывали (или им казалось, что они разрабатывают) правила.

– Как Вольтер.

– Ну, хотя бы.

– А это оказалось не так. Бедный Вольтер.

– Сколько помню, бедным его назвать было сложно.

– Я в метафизическом смысле. Он не мог радоваться. А веселиться ему было не интересно.

– Да уж. И в девятнадцатом веке мыслители, все как один, стали революционерами или бунтарями.

– А в чем разница.

– Маркс – революционер. Бакунин – бунтарь.

– Да понял. Но они – не французы.

– Начинали-то Фурье и Прудон. Это оказалось заразно. А последний великий мыслитель девятнадцатого века, Петр Кропоткин, по духу – чистый француз. Не пора нам?

– Пора.

00. 27. Ницца. Улица Префектюр. «King’s Pub»

– На первый взгляд не видно.

– Очень много народа. Надо осмотреться получше.

– Итак?

– Да. А в двадцатом веке, по крайней мере, в его второй половине, мыслители отказались от стратегии бунта. Они объявили себя сторонними наблюдателями. Они препарировали действительность, расчленяли ее и даже, как бактерии способствовали ее разложению, расторгая все имеющиеся культурные стереотипы и разрывая сложившиеся связи.

– «Природа три».

(Примечание. Я коротко пересказал Кариру то, что услышал от Жан-Жака на заправке. Тот согласно кивал. И заявил, что самая правильная позиция современного мыслителя – это позиция полицейского. Общество нуждается в восстановлении утраченных связей и сохранении тех общих ориентиров, которые еще сохранились. Вот он вернется из туалета и все доскажет.)

– В туалете тоже никого похожего. И в современном мире мыслить – это значит собирать воедино то, что человечество не успело подвергнуть деконструкции. И даже если успело. Мыслить, как полицейский – если ты не полицейский авторитарного государства, а полицейский в значении «полис», ты мыслишь во имя общего блага…