Два полицейских. Дело о надувном матрасе - Серж Фабр

Виктор Агапкин. Сим-карта активна с вечера пятницы, что соответствует сообщению Виктора о прилете в 21.05 и данным, полученным из авиакомпаний. Крайне малое количество звонков с этого телефона. И ни одного в роуминге. Видимо для звонков в Россию, если таковые были, он пользовался другим телефоном. С субботы до вечера понедельника всего три исходящих и семь входящих звонков. Все они показывают, что Виктор был в Капдае. Во вторник, в 04.02 зафиксирован исходящий звонок из Ниццы на номер Жанны. В 06. 48 – исходящий звонок из Арля, район городской больницы, на номер Владимира. Остался без ответа. Затем перерыв более чем на стуки и наконец, исходящий звонок на номер Ирины в среду в 18.49 Звонок сделан оттуда же, из больницы Арля.

Ирина Андрейчиков. В субботу, в 11.17 она звонит Владимиру из Мандельё-ла-Напуль (это за Каннами), в 12.44 – Виктору из Марселя, в 14. 21 —ему же из Арля. Далее в воскресенье шесть входящих и три исходящих звонка. Все общение Ирины в этот день – Владимир, Жанна и Виктор. Правда, еще семь входящих звонков остались без ответа. Еще два исходящих звонка зафиксированы поздним утром понедельника. В 11.01. и 11.12. Разговоры были, соответственно, с Виктором (шесть минут восемь секунд) и Владимиром (пятьдесят две секунды). После этого телефон Ирины становится неактивным на двое суток. В среду в 09.27. он сделала первый исходящий звонок – Владимиру. Он остался без ответа. В 09.31. она позвонила в жандармерию Капдая и сообщила о том, что нашла мертвой свою мачеху.

Пока я не готов сложить это в общую картину, да, скорее всего, лейтенант-колонель этого от меня и не ждет. Ему сейчас важнее погасить конфликт вокруг злобной игрушки по имени Чипи. Займусь этим прямо сейчас.

13.23. Капдай. Бар – лотерейная лавка «PMU» на проспекте «Третьего сентября».

Мне показалось или я видел, как шеф отсюда вышел?

Впрочем все пять посетителей здесь похожи на него. Им всем за пятьдесят, приземистые, чуть полноватые. Два лысых, два седых, а один бритый, так что непонятно в какую категорию его отнести. Усы у двоих. Складки под подбородком – у всех. Если надо кого-то поставить на опознание вместе с шефом – взял бы всех пятерых. Только одел бы их в костюмы, вместо этих рубашек поло и светлых летних брюк. Здесь на четырех экранах показывают скачки, и все посетители делают ставки. Кофе подают неплохой. Надо бы проверить, как-нибудь, что за пиццу здесь приносят откуда-то с улицы.

13.27. Там же.

Мадам Шарбонель опять не берет трубку.

13.41. Там же.

Что-то в разговоре с отцом… да не что-то, а все в этом разговоре было не так. Он не говорил со мной так уже много лет. И когда я пишу слово «так», я сам не знаю, что имею в виду. Хотя, пожалуй, знаю. Теперь – знаю. Мы много лет, с самого моего детства, не говорили с ним так, чтобы это был разговор «ни о чем». Так, чтобы просто говорить. Чтобы из этого разговора не нужно было делать выводы. Говорить просто потому, что хочется быть рядом и чувствовать друг друга. Я не могу сказать, что мне этого не доставало, хотя бы, просто потому, что я давным-давно забыл, что это такое, в общении с отцом. А вчера, в его словах не было никакой полезной информации. Это был просто разговор. Вот это и страшно.

Здесь играет радио. Шарль Азнавур:

«Hier encoreJ’avais vingt ansMais j’ai perdu mon tempsÀ faire des folies»42

Я позвонил маме. И она мне сказала, что на следующей неделе отец ложится в клинику. Мсье Готье – наш семейный врач – не доволен его последними анализами. К тому же отец, уже три недели почти ничего не есть. Говорит – не хочется. Ну, совсем не есть – этого быть не может. Да и обследование в клинике – это не…

13.57. Полицейское управление Капдая.

Так, завтра сложно вылететь, самое позднее в 18.00. Пересадка в Орли и в 21.40 я буду в Бордо, в аэропорту Мериньяк. А там до родительского дома в Сен-Жан-Д'Йяке пять километров, с небольшим. Доберусь на такси. Обратно, в воскресенье, прямой рейс в 18.20. Ну, да, триста евро. Переживу.

14.08. Там же.

Решил позвонить лейтенант-колонелю, а ткнул в номер Сильви. И черт меня дернул, записать своего шефа Simon Joubert. Получилось, что они у меня теперь рядом в списке контактов. И вот – пожалуйста. Сильви ответила, а я молчу. А что я могу ей сейчас сказать? И вот она знает, что это я ей позвонил. И она мне отвечает. Но я-то с ней не говорю. Потому что я звоню – шефу. И потому что не знаю, что ей сказать. Даже больше – я не знаю, буду ли я когда-нибудь знать, что ей сказать. Сбросил звонок, конечно.

14.18. Там же.

Лейтенант-колонель дал согласие на то, чтобы я отсутствовал на службе во второй половине субботы и в воскресенье. Сказал, что пока не поставил меня в график дежурств. Мне даже не пришлось вдаваться в подробности. Просто сказал, что отца кладут в клинику, и я хотел бы повидаться с ним перед этим. Но дело Чипи я должен форсировать. И в начале следующей недели – кха – подготовить рапорт по проведенному дознанию. Я обещал. А еще – рассказал о том, что, возможно удастся найти Лоренце, правда, не вдаваясь в подробности: где и как. Шеф, ответил:

– Давай, ищи, су-лейтенант. Но сначала – закрой Чипи.

Да я бы и закрыл, если бы жители юга, те, которым за сорок, научились бы пользоваться телефоном. Не мобильным конечно, «Bi-Bop», всего только в девяносто третьем запустили в Париже, для нас время еще не прошло. Мы только что отказались от другого изобретения девяносто третьего года – гильотины43. Куда нам помнить, что мобильный телефон – это тот который с тобой везде. И на улице – тоже. Но можно, хотя бы, привыкнуть снимать трубку домашнего телефона? Иногда? Только когда он звонит?

15.14. Там же.

Зря я так на всех. Вот же – дозвонился до мадам Ронсо. И она любезно ответила на мои вопросы. Я решил расспросить ее о Викторе. И кое-что узнал.

Да, он видела его несколько раз за последний год. Он прилетал на выходные, останавливался на вилле на один-три дня. Да, они с Владимиром большие друзья. Проводили время вместе. Да. Выпивали. Нет. Песен в их исполнении она не слышала. Но, правда, по выходным она, чаще всего, уезжала к себе домой и о том, что происходило на вилле в ночи с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник, точно знать не может. Но соседи ей никогда не жаловались. А она, слава Богу, многих из них знает по нескольку лет. И не только постоянных жильцов Чесночного замка, и соседних вилл, но и тех, кто приезжает сюда каждый год по нескольку раз из Германии, Англии, России. Никто из них ничего ней не высказывал.

Я уже проверил по нашему текущему архиву и сделал запрос в жандармерию. Жалоб на шум и непристойное поведение кого-либо из обитателей виллы «Палома» за последний год не поступало.

Мадам Ронсо описала Виктора как стройного, подтянутого, мужчину средних лет, с открытым «славянским» лицом, может быть чуть-чуть начавшего полнеть в талии. Держится прямо. Слегка редеющие, светлые волосы зачесывает назад. Носит костюмы. По крайней мере, прилетал и улетал всегда в костюме. На шее – золотая цепочка.

Цепочку я при личной встрече не заметил, а так все совпадает. Разве, что волосы у него не были не зализаны, а слегка растрепаны. Но, с учетом, обстоятельств, это несущественно.

Похожи ли они с Владимиром? Ну, как выразилась, мадам Ронсо, близнецами их не назовешь. Да, рост и фигура у них почти одинаковы, но Владимир подтянутым был таким, может быть, год назад. А сейчас он какой-то «расплывшийся». Это опять-таки выражение мадам Ронсо. Я так понимаю, что «расплывшийся» – это бесформенный и, может быть, даже – опустившийся. В сочетании с информацией о том, что у него неприятности в России это говорит и о состоянии духа и о том, что он стал терять физическую форму. Но, видимо не хотел себе в этом признаваться. Вот и занялся плаванием. А так – в привычках, жестах, выражении лиц – о Виктора с Владимиром много общего, по крайней мере, на взгляд француза. Мало улыбаются. Смотрят пристально. Готовы быстро и демонстративно перейти от веселия к грубости. Это в отношениях друг с другом. С ней, Виктор был безукоризненно вежлив. Когда замечал. А Владимир – до недавнего времени вел себя как-то запросто, как будто она его тетушка или какая-нибудь еще дальняя родственница.

Тут мадам Ронсо опять замкнулась и дальше на вопросы отвечала не так охотно, как в начале. Я спросил о Викторе и Ирине. Она сказала, что никакой особой любви, она, по крайней мере, между ними не наблюдала. Нет, поправилась она, не было страсти, любви, которая притягивает людей друг к другу. А так, да, отношения были самые теплые. А вот с Жанной непонятно. Мадам Ронсо назвала отношения между супругами Андрейчиков «отстраненной корректностью». Как будто они боялись при встречах друг с другом о чем-то проговориться. Или как будто у них в прошлом было что-то общее, но они не хотели это показывать. Владимир, последний год предпочитал проводить время с дочерью. Он поселил ее на вилле, хотя у нее была и своя квартирка в Ницце, где-то на улице Пасторель. Время от времени они вместе куда-то уезжали, а Жанна оставалась дома. Или, наоборот, Жанна уезжала одна.