ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) - Пантелеймон Кулиш

мещане, до сих пор его поклонники и побратимы, запирали перед ним ворота. Когда

достиг он Пикова, не пустили его в город. Он перевел дух на голом поле, на тающем

снегу, и номчался к Брацлаву. Полевой гетман не спускал его с глаз: один только час

пути отделял неприятельские силы. Брацлавяне поступили так же, как и ИИиковцы.

Пронюхал царь Наливай зрйду издали, запек, что называется, в сердце обиду, и круто

повернул вправо к Прилукам, селу, лежащему под Собом, в нынешней Киевской губер-

.

95 .

ний. Эта колония, в конце XYI века, стояла на рубеже заселенного края: за нею к

востоку и югу простиралась пустыня.

„Наливайко укрылся в дуброве за селом. Выследил и там его Жовковский. Уже миль

30 бился он по весенней ростани, однакож наступил на Козаков тотчас же. Битва

продолжалась без видимой пользы до ночи. Противники были одинаково сильны и

одинаково надорваны. На другой день перед светом Северин был уже далеко, мчался в

ту сторону, гдї? лежат Синия Воды, и исчез в Диких Полях без вести.

Компания продолжалась уже две недели, и переходила в новую фазу. Наливайко

почти выскользнул из рук у Жовковского. Быстрота передвижения оказалась

безуспешною. Предстояло испытать иные способы. Но прежде всего Жювковскому был

нужен несколькодневпый отдых,—не для себя лично и не для людей, а для несчастных

лошадей, которые выбились из последних сил в бешеной гонитве. Кроме того, надобно

было ждать подкреплений: тысячью измученных жолнеров трудно было победить

летучего и стойкого противника.

От наступления на Козаков удерживало Жовковского так долго то, что ни

венгерская пехота, ни королевские жолнеры не получили жалованья за службу в

Волощине. Отчаянное положение, в какое поставили итолевого гетмана „скарбовые

люди11, вечно тормазнвгаие в Польше военное дело, заставило его броситься в поход

совершенно по-козацки — на удачу, чтобы, как говорит украинская боевая пословица:

„або добути, абб дома не бути®. Гоня изо дня в день домашнюю орду, полевой гетман

просил у великого гетмана королевских универсалов к панам „горных земель®,

Перемышльской, Львовской, Галицкой, а также земель Киевской, Волынской,

Брацлавской чтобы шли против своевольников (под которыми разумелись не одни

запорожцы, пе одни собственно так называемые козаки). Просил также и „позвовъ® на

соучастников Наливайка и Лободы. Как те, так и другие документы долженствовали

быть писаны „русским письмомъ®, согласно местному обычаю, подобно предыдущим,

уже разосланным. Боролось, как это мы видим, русское население края с разбойным

элементом своим, а не Поляки с Русью, как у нас представляют. Всего яснее

засвидетельствовали это приманенные к. козацкому промыслу и подверженные

козацкому террору города, запирая ворота свои перед бегущим царем Наливаем.

С загнанными до упаду коньми, при недостатке в огнестрельном оружии, только с

шестью фальконетами и несколькими куле-

96

.

вринами, не решался Жовковскии продолжать скифскую гонитву за реку Соб, в

таинственную Умангю, с её полусказочными Синими Водами. При том же ему хотелось

упредить в Киевщине Савулу, о котором узнал, что он готовится соединиться с Саском

и Лободою, хотелось также захватить челны и живность, которую козаки „призапасли

себе на Днепръ®. Всего больше рассчитывал польский полководец на православного

магната, князя Михаила Вишневецкого, который владел в Киевщине многими

имениями и разведывал о намерениях своевольников посредством своих слуг и

подданных.

Войско Жовковского увеличивалось медленно сверх квартяной кавалерии, которой

было у него теперь 1500 человек, в числе которых две роты, Темрюкова (татарская) и

Бекешова, пользовались установившеюся славою. Было у него также 300 человек

венгерской пехоты и кроме того несколько сот охотниковъ® из Бара, Константинова и

Хмельника.

Отдохнувши, двинулся Жовковский к Виннице, и послал оттуда одну хоругвь в

Брацлав. Славетники-мещане, освободясь от козацкого террора, воспреобладали над

своими анархистами, и выражали полную покорность представителям порядка. Им

предъявили королевский декрет, которым войт их, Тикович, и еще один из зачинщиков

бунта осуждались на смертную казнь. Эти наливайцы были выданы, отправлены в

Винницу и там обезглавлены „для примера®.

Коронный полевой гетман подвигался к востоку через Пиков и Погребище. Входил

он в самое жерло украинного своевольства. Противники его также готовились к борьбе,

и беспрестанно переменяли позиции, стремясь, под влиянием общей беды, к

соединению своих сил. В так называемой Умании, то-есть в пустыпях за Белою

Церквою, скрывался Наливайко. В окрестностях Белой Церкви лежал на лежах Лобода.

В Киеве хозяйничал полковник Саскб, а по соседству с ним расположился Савула „со

всею арматою запорожскою®. Не удалось Жовковскому разъединить их силою;

оставалась надежда на искусные переговоры.

Наливайко прислал из-за Синих Вод козака к брацлавскому старосте Струсю, прося

его склонить коронного полевого гетмана к помилованию, и обещая возвратить пушки,

захваченные, как в брацлавском, так и в других замках. „Я отвечал (доносил полевой

гетман великому), что не жажду ни его крови, ни его соучастниковъ®. Это он может

видеть из того, что, имея в руках не мало его товарищества, не свирепствую (nie pastwiк

њiк) над ними.

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОИЫПИ.

97

Пускай только распустит свою купу да отдаст Максимилианово знамя и пушки.

Если это сделает, обещал ему ходатайствовать у его королевской милости о пощаде его

жизни. Раскаяние произошло в нем не от честности: привели Наливайка к нему, как

донесено мне, бунты дружины. Несколько раз едва не убили его. Укоряют его, что

погубил много людей своим неуменьем гетманить (za њw№zи№ spraw№), всех довел

до голод/ и поделал пешими. В самом деле (продолжает Жовковский) не подлежит

сомнению, что бунт им надоел, и немного с ним осталось Козаков; разбегаются от него

беспрестанно. Не думаю, однакож, чтоб его раскаяние возимело последствия. Стелет

себе он дорогу и на другую сторону. Гораздо вероятнее, что подобный подобному

скорее будут (взаимно) верить (taki s takiem richley sobie bкd№ wierzyж), нежели

отдаться на милосердие его королевской милости, зная за собой столько злодеяний. Но,

с другой стороны, он и козакам не доверяет: боится, чтобы отобрав у него все, не

выкупились его горлом: этим давно уже ему грозили*.

Таковы были паны-козаки, как назвал их князь Острожский. Но не лучше их были и

паны-жолнеры, которых, в том же донесении, Жовсковский просит Замойского не

распускать за недостатком жалованья, чтоб они не присоединились к товариществу

козацкому, как это сделали роты Плоского и Чонганского.

Безразличие знамени, под каким шляхта и все вольные люди искали боевого

заработка, равно как и желание разобщить неприятелей, заставили полевого гетмана

писать в Белую Церковь к Лободе, взваливая всю беду на Наливайка и обещая

лободинцам исходатайствовать у короля прощение, еелибы они прибегнули к его

милосердию, выдали Наливайка и жили на прежних местах „стародавним способомъ*.

В таборе Лободы знали уже о „погроме наливайцевъ*, знали все, что произошло с

Наливайком. Козацкая чернь хотела убить подателя письма, говоря, что он приехал на

соглядатайство. Лобода также досадовал при черни и говорил посланцу: „Разве не мог

ваш гетман прислать какого-нибудь знатного шляхтича, а не тебя, точно сказал этим,

что негодяя к негодяям посылаетъ*? Однакож отпустил его с миром и дал ему

червонец, а письмо оставил без ответа. От этого посланца и от шпиона, который

находился среди Козаков, Жовковский узнал, что они намерены выступить из Бедой

Церкви к Киеву. Чернь настаивала, чтобы Белую

13

98

.

Церковь разграбить и выжечь. Но Лобода, вместе с Саксом и Шостаком, отвлек

руиншгков от их намерения.

В это время у Жовковекого образовался род авангарда из дружины местных

жителей, предводительствуемой православным украинским землевладельцем, князем

Рожинским, товарищем нынешних бунтовщиков по козацкому ремеслу, и приятелем

памятного козакам бискупа Верещинсйого, весьма популярным в их среде под именем

князя Кирика. Мелкие и потому темные в истории князья Рожинские делаются

известны только в царствование Стефана Батория. В 1580 годах Остафий Рожинский

является владельцем Коростышева. Один из его сыновей, Михайло, был державцем