Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

Кстати, с помощью именно этого подразделения и неравнодушных людей, работавших в нем, Полине удалось впоследствии устраивать и проводить показы работ и других своих «подопечных».

Эту ободрившую ее мысль она додумывала на ходу, торопливо поднимаясь по лестнице в мастерскую, расположенную выше последнего этажа, в мансарде, имевшей свой отдельный выход на крышу старинного здания бывшей купеческой слободки Москвы. Туда Поля и ворвалась, запыхавшаяся и взволнованная до невозможности.

– Ты же говорил, что это всего лишь «пострелушки»?

Уже довольно давно она перешла со Званным на «ты», но исключительно по имени-отчеству, с почтеньем-уваженьем, как говаривает бабуля Василиса. И с порога потребовала разъяснений:

– Я просмотрела новостные ленты и послушала радио в машине, все говорят только о специальной военной операции.

– Ты охолони, Полин Пална, – остудил ее разгоряченность Званный, – давай-ка вот чайку попьем да поговорим, – указал он жестом на сервированный им в ожидании Полины стол.

– Давай, – согласилась, устало выдыхая, Поля, кинула сумку на видавшее виды потрепанное кресло, стоявшее у входной двери, и отправилась мыть руки в ванную комнату.

Ярослав Антонович приступать к разговору не спешил, не обращая внимания на нетерпенье Полины, неодобрительно сверлящей его взглядом. Неторопливо прихлебывал из огромной поллитровой кружки душистый горячущий чаек, усердно дуя на него перед каждым глотком и лукаво посматривая поверх края на Полину. Спросил про здоровье родных, поинтересовался, не нашлась ли пропавшая невестка, как идут ее поиски, как себя чувствует племянник Саввушка.

Разумеется, Поля не посвящала Ярослава Антоновича (как, впрочем, и никого другого) в подробности их беды, сказала лишь, что неизвестно куда пропала Настя и о том, что ее усиленно ищут, да и только. Но мудрому Званному ничего растолковывать и объяснять не требовалось, он и без того видел, чувствовал и понимал, что дело тут непростое, как понимал и то, что если бы имела Полина возможность, то непременно поведала бы ему про беду их семьи подробно и обстоятельно. Про жениха-то своего, Александра, она со Званным советовалась, делилась сомнениями и просила подсказать чего мудрого. Да только что он мог посоветовать, когда он этого Александра в глаза не видывал…

Кстати, удивительно, но Полина Александра с Ярославом Антоновичем не знакомила, да и с другими художниками, которых опекала, тоже. Она вообще мало что ему рассказывала, практически не посвящая Александра в свое «подпольно-нелегальное» арт-продюсирование, если можно эту ее деятельность причислить к таковым, поскольку продвигала их творчество исключительно благотворительно, из любви к искусству в самом что ни на есть прямом смысле этого понятия.

Лишь испив половину содержимого своей чашки, «аж до малого пота на лбу и благости в нутре», как любил выражаться Ярослав Антонович в той самой, почитаемой им народной манере, только тогда и приступил он к пояснениям.

– Я ж тебе про Донбасс уж не раз рассказывал, Поленька, – отставляя чашку на стол, начал Званный неспешное свое объяснение. – И про то, как и почему началось там противостояние и какое отношение к нему имеет Россия.

– Да помню я, Ярослав Антоныч, – подтвердила поспешно Полина.

– Во-о-от, – протянул он. – Мы с тобой давно не виделись да и о политике редко разговариваем, имея другие, гораздо более приятные темы для обсуждения, исключительно культурной направленности. Да и понимаю я, что барышня ты тонкой душевной организации, к военным делам не приспособленная, политикой не интересуешься, переживая все больше за художественно-изобразительное искусство. Но нынче, Поленька, наступило такое время, когда всем придется выбирать, с кем они – со страной или с «Антантой» англосаксонской. Такая вот канитель.

– Ничего я не поняла, Ярослав Антонович, – разнервничалась, растревожилась Полина. – Что выбирать? Кого и зачем? Какая, на хрен соленый, Антанта? – ругнулась она одним из его излюбленных эвфемизмов.

– Да того, девонька, – не пришлось по душе Званному ее недоумение и возмущение, – что вот ты, например, уж сколь лет работаешь на врага России, который благополучно и радостно продвигает в нашей стране свои либеральные идеи и так называемые демократические ценности через культурные учреждения и организации. Тебе же прекрасно известно, кто организовал ваш «Центр» и кто стоит за теми, кто его организовал, мы с тобой это уж не раз обсуждали. А какие направления в искусстве они продвигают и пропагандируют через этот ваш «Центр»? Сколько ты сама рыдала-страдала, когда тебя вынуждали да приказывали и приходилось всякую козлячью хрень соленую выставлять, Ержин Попаданыч! – ругнулся он, разнервничавшись. – А сколько боролась за каждого талантливого художника, любящего свою страну и рисующего про нее, о ней, о ее людях? Вот и придется выбирать: ты с ними или вон с нами, – указал он кивком головы на угол, где стояли рядами прислоненные друг к другу картины.

– Увольняться, что ли? – растерялась от столь гневливой отповеди обычно всегда спокойного и ироничного Званного Полина и уточнила: – Из-за того, что на Украине началось, увольняться?

– Да не из-за того, – расстроившись окончательно от непонимания девушки, отмахнулся Званный. Вздохнул и принялся растолковывать немного уставшим тоном: – Ты же понимаешь, что все эти западные фальшивые ценности насаждались во всех областях культуры: в кино, в театральном искусстве, в художественно-изобразительном, в литературе, на телевидении – везде. И продвигали его и лоббировали люди при власти и чинах, прикормленные западными «партнерами», Ержин их Попаданыч, – ругнулся он в сердцах еще разок. Подхватил кружку, громко хлебнул пару раз горячего чайку и раздраженно поставил обратно на стол.

Разнервничался, раздосадовался. Попыхтел, успокаиваясь, перевел дыхание и продолжил:

– Один дальновидный политик прошлого сказал, что Россию невозможно победить, ее можно только развалить изнутри. Не дурак был человек, сволота, конечно, и, понятное дело, ненавидевший нас европеец, козлищу его по рогам, но определенно не дурак. А другой, не менее умный, древний восточный деятель объяснил: «Хочешь победить врага – воспитай его детей». Вот тебе сколько лет?

– Тридцать три, – ответила Поля.

– Значит, родилась ты в начале развала страны и попала в число тех самых детей, которых усиленно пытались – и в большинстве случаев весьма успешно – воспитать враги России. Начиная со школы, где в учебниках по истории Сталинградская битва описана одним предложением, что-то типа: «позиционная военная операция за стратегически важный объект», где нет упоминания ни об одном выдающемся герое Отечественной войны, и так далее. Или учебнику русского языка, в котором разбираются иностранные слова-паразиты.

Званный встал, прошелся по мастерской. Полина смотрела на него, отчего-то внутренне пугаясь, чувствуя какую-то надвигающуюся неотвратимую беду. Ну пусть не беду бедовую, но что-то очень нехорошее, тревожное, тяжелое. Потому что она впервые видела,