Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

другой стране вражеских агентов, которые за них готовы будут порвать-продать и даже убить-устранить. И ваша Галерея есть не что иное, как один из элементов этой пропаганды и продвижения такого рода ценностей. Ты вспомни, какие картины и работы вы выставляли последние годы, чему давали приоритет и как много среди них было настоящих, сильных работ, пусть не пропагандирующих, но хотя бы раскрывающих красоту России, ее народа. А?

И вздохнул, отметив, как напряглась девушка.

– Вот то-то и оно. Вижу, что ты, Полюшка Пална, прекрасно это понимаешь. Тогда почему ты до сих пор работаешь в этом «Центре»?

– Ну, – вздохнув тягостно, сказала она повинно, – должен же там работать хоть кто-то, кто может не пропустить муху на куче или изображение расчленения человека, садизм или извращение. Кто будет бороться и продвигать других художников-неформалов, ну хоть немного.

И, вспомнив о еще одной важной причине, удерживающей ее на этом месте, начала предательски заливаться румянцем.

– А чего смутилась-то? – подивился Званный, – Я тебе верю, ты все правильно сказала. Или что-то еще? – И усмехнулся. – А-а-а, понятно, денежки? Так и не тушуйся, чего стыдиться, куда ж без них, без денег вездесущих, жить-то всем надо. Но ты бы поискала другое какое место себе, Пална, не надо тебе в этом участвовать. – И повторил: – Не надо.

Он посмотрел в окно. Помолчал, явно о чем-то задумавшись, вздохнул и поделился с Полиной размышлениями:

– Увы, но Россия стремительно теряет свой культурный суверенитет, становясь колониальным придатком общеевропейских ценностей. Тебе же наверняка известно, как работает закон внедрения в сознание того, что оно отторгает и не воспринимает как не совпадающее с его культурным кодом и нравственностью? Думаю, что вас этому учили в университете. Чем чаще человеку предъявляют какое-то произведение или мысль-идею, тем больше и больше он его смотрит, слушает и запоминает и тем больше оно востребовано, вскоре становясь неотъемлемой частью его интеллектуального мира. И ваш «Центр» занимается именно этим: перекодирует эстетически-нравственное восприятие граждан нашей страны. А ты часть этого переформатирования, как бы ты ни старалась идти против течения и за что-то там бороться.

– Это очень непростой вопрос, – уклонилась от прямого ответа Полина.

Не во всем с ним согласившись, спорить и отстаивать свое мнение тогда она не стала, не чувствуя силы убежденности в себе и серьезной уверенности в своих аргументах, понимая, что надо бы глубже разбираться в предмете для столь непростого спора.

Та их знаковая встреча у картины в Галерее и тот их первый разговор в милом уютном кафе отпечатались в памяти Полины с какой-то странной, поминутной ясностью и четкостью.

В столице Званный появлялся редко, как правило, дня на два-три, раза четыре в году и всегда проездом, большую часть времени проводя на Донбассе. Иногда на месяц-полтора уезжал перевести дух и отдохнуть домой в Сибирь, откуда был родом и где проживал постоянно до четырнадцатого года, или куда-нибудь к друзьям в Карелию, в Питер… да и бог знает куда и где носила неугомонная душа этого талантливого художника.

И всякий раз Ярослав Антонович приезжал неожиданно, заставая Полину врасплох. Звонил по прилете из аэропорта или с железнодорожной станции, а то и вовсе кто-нибудь подвозил его прямо к дому, где располагалась приютившая их мастерская «психоделиста».

Полинка сразу же бросала все дела, срывалась и мчалась на встречу с любимым художником. И замирала от восторга, переживая и испытывая нечто непередаваемое, когда рассматривала его новые работы, которые тот привозил. Иногда, редко, но бывало, они о чем-то да и спорили. Ярослав Антонович пытался «образовывать» девицу недальновидную, разъясняя той реалии большой политики, а Поля, каждый раз после их встречи дававшая себе обещание непременно подготовиться к следующему диспуту, изучить-проштудировать вопрос поглубже, чтобы аргументированно возражать (и всегда благополучно забывая про то свое давнее обещание), все же втягивалась эмоционально в разговор, принимаясь спорить, не соглашаясь с некоторыми его утверждениями.

И, конечно, никогда ничего не могла доказать и переспорить художника-философа, но справедливости ради надо заметить, что все же больше слушала его рассуждения, вникала, поражаясь и удивляясь.

– Зачем вам нужна эта операция? – каждый раз возмущенно попрекала она его. – Вы великий художник, необыкновенный талант, вам надо работать, писать картины, а вы рискуете, подставляетесь. Там же стреляют и убивают людей, а вы большой, в вас все пули и осколки, наверное, летят, – распалялась она под конец своей речи, волнуясь за него ужасно.

– Да какое, – отмахивался беспечно Званный, – так, пострелушки с двух сторон.

– Тем более, – кипятилась Полина, – вам-то оно зачем?

– Так там русские люди, Полюшка, – дивился ее непониманию Ярослав Антонович, – разные по национальности, но русские же. Люди, которым запретили быть русскими, у которых захотели отобрать их язык, их память, их предков, их победы, их идентичность. Приказали стать иными и забыть о своих корнях и о своей истории. А когда они отказались подчиняться этим запретам, их начали уничтожать. Реально уничтожать, без дураков.

– Но это все геополитика, – возражала Полина.

– Геополитика, Полюшка, а то что же. Но это же не значит, что надо отдавать своих родных людей на убой каким-то упырям. Нацистам, которые стреляют по мирным жителям, по старикам и детям.

– Да, – соглашалась Поля, – это дико, это неправильно, это просто жесть какая-то, согласна. Но ваше оружие – кисть, сила вашей пропаганды в тех произведениях, что вы творите. Говорите, протестуйте искусством.

– Так я и говорю, – кивнул Званный и рассмеялся. – Только, как известно, Полин Пална, доброе слово, подкрепленное автоматом Калашникова, оно куда как более весомо и доходчиво, чем просто доброе слово. Тем более что даже такому замечательному специалисту, как ты, ох как сложно протолкнуть, предъявить и представить миру мое «доброе слово».

Это да. Тут Званный был прав… как он говорит: «Чтоб им всем ядрен-батоном подавиться».

Полине стоило неимоверных усилий организовать первую выставку Званного в Москве. И пусть та прошла в частной галерее, «пропускная возможность» которой была весьма ограничена, но, подняв все свои связи и знакомства, дойдя до того самого внука бабушкиной подруги, служившего в Министерстве культуры, что устроил когда-то ее в экскурсбюро, Полине таки удалось представить работы Званного на ознакомление зрителей и ценителей искусства.

И выставка прошла выше всяких ожиданий и похвал. Многие работы Ярослава Антоновича купили, но это оказалось не единственным результатом. За время, что Полина продвигала и организовывала выставку, она приобрела круг единомышленников, приверженцев классического, реалистического искусства, через которых вышла на подразделение некого комитета при Госдуме, который был ориентирован, условно говоря, на сохранность культурного фонда России. Название и заявка громкие, а по сути все на