История моей жизни - Александр Редигер

Состояние курса было таково, что Филатьев счел своим долгом дать новое издание руководства ко времени весенних экзаменов; он уже взялся за подготовку такого издания и я, по его просьбе, просматривал его в корректуре. К сожалению, он признал нужным печатать весь текст одним шрифтом, тогда как я печатал исторические и менее важные сведения мелким шрифтом. При этом условии курс уже должен был стать трудным для изучения, но он объяснял свою меру тем, что офицеры вовсе пропускают мелкий шрифт! В мое время это никогда не замечалось. В общем, издание получилось спешное и лишь подправленное, но не переработанное. В начале марта я получил по почте длинное анонимное письмо, в котором на Поливанова возводилось обвинение в сообщении австрийскому посольству сведений о мобилизации, намечавшейся у нас весной 1908 года против Турции. Обвинение это мне представлялось невероятным, но я, тем не менее, счел своим долгом отвезти это письмо министру внутренних дел Макарову; оказалось, что он уже получил от кого-то однородное письмо. У меня явилось подозрение, что письма эти разосланы по поручению Сухомлинова, чтобы опорочить Поливанова и избавиться от него. Больше я об этих письмах не слыхал, но помнится, что вскоре после того Поливанов был уволен от должности и стал членом Государственного Совета. Его (также как и Мышлаевского) Сухомлинов уволил предательски: уезжая для доклада к государю в Ливадию, он расстался с Поливановым вполне дружески, а по возвращении оттуда через неделю, заявил встретившему его на станции железной дороги Поливанову, что государь по неизвестным ему, Сухомлинову, причинам приказал уволить его от должности помощника министра. Такое увольнение привлекло к Поливанову симпатии даже тех лиц, которые вообще ему не сочувствовали. На его место был назначен Вернандер.

Какие причины побудили Сухомлинова устранить Поливанова, я не знаю; вернее всего, он опасался, что Поливанов приобретет чрезмерное влияние и может стать его заместителем. При Сухомлинове его помощник ведал всеми хозяйственными отделами, так что Сухомлинов не принимал докладов по интендантской, артиллерийской, инженерной, медицинской частям; это, конечно, до крайности облегчало его работу, но зато он мало знал дела Военного министерства, а его помощник приобретал большое значение и влияние. Человек способный, как Поливанов, при таких условиях мог, конечно, легко затмить Сухомлинова; со стороны Вернандера, человека с односторонней подготовкой, ему не приходилось опасаться такого рода конкуренции. По слухам, предлогом для увольнения Поливанова была выставлена его чрезмерная близость к Думе и особенно - к Гучкову.

На Пасху 1912 года я получил алмазные знаки Александра Невского - награду за работу по ревизии морского ведомства. Денежные мои дела были еще плохи, а потому я вернул полученные знаки в Кабинет его величества и попросил выдать мне стоимость их; при этом оказалось, что они были ценой лишь в две тысячи рублей, тогда как в военном ведомстве они давались лицам на высших должностях ценой три-четыре тысячи; взамен я купил знаки с поддельными алмазами. По случаю награды надо было представиться государю, но все представления были отложены на осень, и мне пришлось представиться лишь в ноябре.

Существенное улучшение финансового положения моего тестя и его детей обещал внести один хранившийся у него документ: заявка на разработку нефти на озере Челекен. Эта заявка, сделанная много лет тому назад от имени покойной Марии Густавовны, долго не получала никакого движения. Когда же стало известно, что на Челекене возобновили работу по отводу участков, а эти отводы имеют большую ценность, начались хлопоты по утверждению моего тестя, моей жены и ее брата в правах наследства и по получению отвода. Первое удалось выполнить в Петербургском окружном суде, после чего, в конце июля, отвод был разрешен. Однако, надежды на выгодную продажу его* оказались напрасными: по-видимому, предприниматели разочаровались в нефтяных богатствах Челекена, и никаких покупателей не оказалось. Для производства разведок своими средствами надо было затратить несколько тысяч рублей на работы, ведомые заглазно неведомыми людьми, на что мы не решались, и, таким образом, челекенское дело принесло, в конце концов, лишь хлопоты и разочарование.

Много хлопот и беспокойства причинил также неприятный инцидент с Володей: проезжая на извозчике по улице в Чугуеве, он встретил нижнего чина, который ему не отдал чести, по-видимому, умышленно. Соскочив с извозчика, он ударил солдата стеком и только потом увидел, что это был вольноопределяющийся пехотного полка. Начальник дивизии (граф Келлер) и командир корпуса (Сиверс) хотели предать его за это суду; пришлось просить командующего войсками (Иванова), его помощника (Рузского) и начальника штаба округа (Алексеева), чтобы дело окончили без суда. Тянулось оно с начала мая до середины августа и, наконец, разрешилось без суда арестом на тридцать суток. Волнений за это время было много.

Все это время Володя провел в Киеве, куда он был командирован для прохождения фехтовально-гимнастического курса. Осенью этого года он, благодаря содействию Остроградского, должен был поступить в Офицерскую кавалерийскую школу, но ближайшее его начальство отказало ему в командировании туда!

Единственным утешением во всех этих неудачах послужило Володе то, что он стал женихом Маруси Ильяшенко и получил от своего отца обещание нужной материальной поддержки для содержания семьи.

Нам надо было ехать на лето в Франценсбад, где жена должна была пройти курс лечения, но весну и осень мы решили провести на своей даче в Царском Селе. К середине мая ремонт дачи был закончен, и мы переехали в Царское, где прожили два месяца.

Мой браг в апреле тяжко заболел язвами в желудке, а затем инфлюэнцей; только в начале июня он оказался в состоянии переехать к нам, и тогда воздух Царского Села быстро помог восстановлению его сил.

За границу мы решили ехать в середине июля, два спальных купе были заранее заказаны и взяты на 17 июля; до отъезда мы на два дня поехали к И. В. в Перечицы, где провели именины жены. Вероятно, она во время этой поездки простудилась, потому что по возвращении в Царское серьезно заболела. Призванный местный врач признал, однако, наш отъезд возможным. Мы проехали в Франценсбад через Берлин, где провели лишь час с четвертью между поездами. Во Франценсбаде мы получили две отличные комнаты с балконом в Villa Imperiale и очень хорошего врача, Штейншнейдера. В Франценсбаде мы пробыли шесть недель, и он нам понравился как спокойный и уютный курорт, без давки публики и шумных увеселений. Конечно, и там, как на всех богемских курортах, еда была однообразна и безвкусна, так что приходилось восполнять ее отличной местной ветчиной. Никаких знакомых мы там не встречали и новых знакомств не завязывали*.