Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки - Василий Песков

Пытаемся сварить картошку…

Долину видели не очень много людей – геологи, туристы, ученые. Туристу, когда он вернется домой, все, что прошел и увидел, кажется удивительным, обо всем хочется рассказать с восклицательным знаком. Я слышал о гейзерах рассказы немолодых, степенных ученых – и среди всяких мудреных слов и названий все те же знаки восторга и удивления. И гейзеры этого стоят.

Когда нет извержения, гейзер узнаешь по накипи необычайно красивых солей: черных, розовато-белых, перламутровых. «Наледи» гейзерита похожи на окаменевшую губку, на кораллы, на застывшие бусы из перламутра. Любителям сувениров трудно тут удержаться, не отколоть «хоть кусочек». И то, что гейзеры накопили за тысячи лет, может исчезнуть по неразумности за два туристских сезона. Я обещал Юре Малюге выделить эти слова, обещал сказать всем, кто соберется в долину: «Удержитесь, не отколите». Гейзерит уже порядком околот. И все-таки сразу заметишь эти соляные оплывы, немножко похожие и на лед около водоразборной колонки. В центре надо смотреть грифон – отверстие, через которое подземный «котел» и пускает время от времени струю воды. Можно заглянуть в это отверстие и увидеть булькающую воду или ничего не увидеть. Но если наклонить голову – всегда услышишь характерное бульканье или гудение, как будто там, в земле, работает двигатель.

Крупных гейзеров в долине двадцать. У них любопытные имена, данные за свойства характера или за цвет гейзерита: Первенец, Сосед, Сахарный, Непостоянный, Большая Печка, Фонтан, Малахитовый Грот, Плачущий, Великан… Они расположены группами, но что до характера, то нет и двух похожих характером. Большинство держатся какого-нибудь «расписания», и можно заранее знать, когда, например, будет извержение у Тройного. Непостоянный продолжает оправдывать свое имя – может час промолчать, а то вдруг два раза подряд запустит фонтан. Первенец – самый крайний в долине гейзер. Его первым заметили люди двадцать пять лет назад. Тогда он был сильным. Сейчас Первенец постарел. Вода уже не летит вверх, а только хрипло булькает в грифоне. Из этого, конечно, не надо делать выводы о сроках жизни. Никто не может сказать, сколько лет живут гейзеры. Но, несомненно, они могут и умирать.

Если стать вблизи, можно заранее предсказать извержение. В грифоне все громче начинает булькать вода, начинает брызгать… и – взрыв! У одного столб воды, у другого струя, у третьего нет воды – выстрелил паром, у четвертого три наклонные струи. Очень точно назван Плачущий гейзер – издали слышно всхлипывание. В Сахарном вода несладкая, как и всюду, пахнет сероводородом. Гейзерит у него похож на розово-желтый вареный сахар. У Юры Малюги любимый гейзер – Фонтан. Этот не заставляет себя ожидать. Каждые семнадцать минут из грифона на двадцать метров взлетает столб пара и кипятка. Чуть ослабнув, струя рассыпается широким веером, блестит на солнце. Окончив работу, гейзер глухо рокочет. Буйные силы кипят в утробе этого молодца. Но «самый-самый» гейзер – это, конечно, Великан-гейзер. Я бы сравнил его с народным артистом. Он не роняет себя частым появлением перед публикой, но уж если явился, то во всем блеске. Надо пять часов ожидать, пока он накопит силы.

Усталые, мы вернулись в палатку, поставили варить кашу, а сами объективы наводим, глядим на часы. По расчетам, должен вот-вот. Каша сварилась, а он все медлит. Едим кашу, а сами глаз не спускаем с площадки, заваленной камнями. Вот, кажется, началась «репетиция» Великана – вода разливается по камням, валом поднимается над грифоном… Снимать, скорей снимать! Мы стоим в полкилометре от гейзера, и столб воды с паром едва помещается в рамке. Две минуты редкого зрелища. Метровой толщины столб воды не удается разглядеть из-за пара. Пар поднялся метров на триста и похож на атомный гриб. Полная тишина в долине. Только синица прыгает на рябине и внизу булькает красная глина…

Долина подарила нам золотой день. Такие дни редко бывают осенью, когда вот-вот должен повалить снег. Мы искупались на прощание у водопада. Тот самый ручей, о котором я говорил: «умещается на ладони», около речки Шумной, падает вниз с тридцатиметровой стены. Это в долине одно из самых красивых мест. Вода в ручье ледяная. Как раз тут у стены прямо в поток беспрерывно бьет струя гейзера Водопадного. Вода согревается. Юра Малюга уверяет даже: «Она совсем теплая». – «Ну хорошо, купайся, а мы поснимаем». Купается до посинения. Стоит потом на камне, обтирается полотенцем. А завтра-послезавтра выпадет снег…

925-й медведь

Переписи камчатских медведей не проводилось. Число их определяется одним словом: «много». Считают, что их здесь пока больше, чем людей. Медведи ходят по человеческим тропам, а геологи и охотники, меряя Камчатку ногами, пользуются медвежьими тропами. Встреча на этих тропах – обычное дело. За месяц путешествия я видел и любопытную морду, и испуганно мелькавший медвежий зад. Камчатские медведи редко покушаются на людей. В природе все уступает человеку дорогу. Только крокодил на охоте не делает различия между человеком и другой живностью. Но сибирские медведи, например, человека не уважают и норовят свести счеты. В Сибири встреча с медведем – дело опасное. На Камчатке же редкий человек медведя не видел. Зверь остается, конечно, зверем, и мудрый человек не пойдет в горы или в тундру без нарезного ружья. Но это только на всякий случай. Если у человека нет страсти убить «просто так», встречные расходятся полюбовно. Бывает, человек видит за день трех-четырех медведей. Бывает, одновременно видит десяток – «ходят, как лошади в тундре». Конечно, чем больше людей, тем меньше медведей. Живут еще старики, которые видели сорок – шестьдесят медведей за один раз. Такое скопление зверей происходит на Камчатке в силу особых причин.

Летом по речкам начинается рунный ход рыбы. Вода кипит, когда идут вверх по реке стада чавычи, кеты, горбуши, кижуча. Ловят рыбу все, кто может и не может ловить. Бросают все работы и устремляются к рекам люди. И все звери, какие есть, спускаются к речкам. Ловит рыбу лисица, росомаха ловит, вороны, волки, маленький соболишка ловят. Говорят, только заяц не ловит: не любит заяц рыбных блюд. Впрочем, вкус – странная штука. Коровы, например, на Камчатке привыкают есть рыбу. В Олюторском районе я видел: стоит корова около вороха рыбы и так спокойно, как будто силос, жует и жует… Медведь, конечно. Самый искусный из рыболовов, стоит по колено в воде, смотрит, смотрит. И вдруг лапой: раз! И вот уже в пасти рыба. Икра брызжет красной смородиной. Иногда начинает сразу жрать, а то кинет через себя на берег и опять смотрит, смотрит. Раз десять кинул на берег. Оглянулся – ничего нет. Украли! Рев, беготня по берегу, сцепился с соседом, которого заподозрил. Тут судей не бывает, кто сильнее – тот прав. К местам хорошей рыбалки собираются иногда по десятку медведей. Медведица учит несмышленое поколение, как надо ударить, как нырнуть на глубоком месте за рыбой. Медвежата дерутся из-за рыбины. Медведица отвлекается, дает шлепка тому и другому – и опять в воду. За день штук пятнадцать – двадцать лососей ухитряются выудить. Насытившись, медведи едят только икру, а рыбу таскают в яму неподалеку, и она там киснет дня три-четыре. Все лето медведи держатся у реки. Тут их и бьют. Но мясо в такое время – на любителя. Я ел без особого аппетита: рыбные запахи. Мясо вкуснее осенью, когда медведи поднимаются от речек в тундру на ягоду, или еще позже, когда поспеют рябина и кедровые орехи. С первым снегом медведи ложатся в берлогу и «сосут лапу» – пять месяцев живут только жиром, запасенным на рыбалках и ягодниках.