Сто страшных историй - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чай пить буду.
Хорошо ещё, что в эти дни, измотавшие меня сверх всякой меры, я носил одежду повседневную, обычную. Не хватало ещё испортить новьё, подаренное на службе, во время первого же дела. Матушка моя, конечно, способна отстирать что угодно, но тут меня брали сомнения.
Из ворот нашего дома выезжал сенсей Ясухиро. Гнедая лошадка под ним играла, фыркала, била копытом. У лошадки было прекрасное настроение. Что удивительно, сенсей тоже был в превосходном расположении духа.
— Здравствуйте, Рэйден-сан! — поприветствовал он меня, не покидая седла.
— Рад видеть вас в добром здравии, сенсей!
— Всё ли в порядке у вас на службе?
— Всё, сенсей, — гаркнул я, ничуть не покривив душой.
Заезжал к отцу по делам додзё, подумал я про сенсея. Странно, конечно: если дела, то уж скорее Ясухиро пригласил бы отца в додзё, а не сам заявился бы к нам в дом. Да и отец — если он сейчас дома, а не на службе или занятиях…
Два раза странно. Впрочем, я так устал, что мне было не до всех странностей мира. Упади небо на землю, я и глазом не моргнул бы.
— Я рад, что у вас всё хорошо, Рэйден-сан, — улыбнулся сенсей, сдерживая лошадь. — Вы не поверите, но у вас всё даже лучше, чем вы думаете. Вы просто ещё об этом не знаете.
Скверное подозрение закралось мне в душу. Переутомился, должно быть. Чего дурного я могу ждать от сенсея? Но Ясухиро уже оставил хорошие новости в покое и разглядывал моего слугу — пристальней, чем следовало бы самураю смотреть на безликого, пусть даже в маске.
— Отличное телосложение, — заметил сенсей. — Плечи, грудь. Просто замечательно. Человек с таким телосложением мог бы прославиться. Я имею в виду, настоящий человек. Тот, у которого есть лицо.
Я похолодел от страха. Зная гордыню Широно, умноженную на незаслуженное оскорбление, пусть даже сенсей и не знал, о чём говорит… Вот сейчас мой слуга завопит: «Я Барудзироку Широно, настоящий человек!..» — и как мне потом разнимать этих двоих? Полицию звать, что ли?!
— Да, господин, — прогудел Широно. — Вы совершенно правы.
— Что? — не понял Ясухиро.
— Если есть лицо, прославиться нетрудно.
— Не смей отвечать мне, каонай! Только из уважения к твоему хозяину…
— Да, господин.
Не сразу я понял уступчивость слуги. А когда понял…
Широно мог остаться незамеченным, этот талант — врождённый или приобретённый — у него никто не отнимал. Привалился бы к забору, сенсей и внимания бы не обратил. То, что Широно позволил сенсею увидеть себя, заинтересоваться, вслух оценить рост и стать — это уже было частичным вызовом. Что после высокой оценки сенсея смогло бы обидеть Широно? Ничего. В особенности оскорбительное упоминание о безликости, которой на самом деле не было. Уверен, слуга оценил повадки и телосложение сенсея в не меньшей степени, чем сенсей — его собственные.
Словно подслушав мои мысли, Широно отступил к забору — и Ясухиро утратил к нему интерес.
Мы распрощались и я вошёл во двор. Там мои дурные подозрения только усилились. Матушка сияла, будто монетка, начищенная песком. Ухмылялась О-Сузу, тайком подмигивая мне и корча уморительные рожи. Каори не кричала, какой я красивый, — напротив, она обеими ладошками зажимала себе рот, как если бы боялась выдать заветную тайну. Но самым подозрительным было то, что отец, мой угрюмый молчун-отец, тоже не скрывал своей радости. Хуже того, он нарядился словно на праздник — во всё то, что носить, откровенно говоря, ненавидел.
— Рэйден-сан! — воскликнул он, останавливая меня взмахом руки. — Вы исключительно вовремя! У меня к вам вопрос.
— Слушаю, Хидео-сан, — со всем возможным почтением откликнулся я.
— Скажите, вы никогда не задумывались…
Иногда задумываюсь, чуть не брякнул я. Начальство считает, я это делаю реже, чем следует.
— О чём? — вместо этого спросил я.
— О том, что вам пора жениться?
Ноги подкосились, в колени напихали ваты.
— Нет, Хидео-сан! Что вы! Я полагаю…
— Да-да, вы справедливо полагаете, что дела службы превыше всего. Долг самурая для вас не пустой звук. Это делает вам честь, Рэйден-сан. Я горжусь таким сыном.
— Но я…
— Поэтому я и сенсей Ясухиро подумали об этом важнейшем деле за вас. Можете не беспокоиться, всё уже сговорено. Прекрасная партия, это честь для нашей семьи…
Куда бежать, обречённо подумал я. Куда?!
Некуда.
Повесть о несчастном отшельнике и живом мертвеце
Все мы, в сущности, пища друг для друга.
Родители годами и десятилетиями поедают детей, дети — родителей. Злоязыкая свекровь с утра до вечера ест невестку. Сосед — соседа. Начальник — подчинённого. Жена — мужа, муж — жену. Мы едим даже мёртвых, не гнушаясь обгрызать их деяния и поступки, слова и помыслы, как мясо обгрызают с костей.
Это людоедство — рутина, обыденность. Мы так привыкли к нему, что не считаем грехом. Но хуже всего тем, кто знает, что это великий грех, испытывает невыносимое страдание от скверной пищи — и всё равно продолжает есть, потому что не может иначе.
У тех же, кто откажется от такого пропитания, наступает насыщение.
«Записки на облаках»
Содзю Иссэн из храма Вакаикуса
Глава первая
Продай последний котелок, но найди хорошую жену
1
Тень в ночи
Редкие колючие крупинки возникали словно из небытия.
На миг они тускло взблёскивали в мутном свете луны — и исчезали во мраке, подхваченные ветром. Ледяным языком ветер облизывал склоны, поросшие жёсткой тёмно-зелёной шевелюрой сосен и пихт. Путался в густо сплетённых ветвях, в хвойных шапках; воя от раздражения, срывал с них непрочный снежный покров — и, теряя силы, проваливался вниз. Скользил меж древесных стволов, с унылым посвистом гнал призрачные змеи позёмки по гладкой корке наста.
Луна, окружена туманным ореолом, подслеповато щурилась. Вглядывалась в разрывы туч, пыталась рассмотреть, что же происходит там, на земле.
Деревня пряталась в седловине меж двух пологих склонов, укрытая от досужих взглядов и буйства верховых ветров. Полсотни домов — основательных, с толстыми стенами. Такие строят на северном Эдзоти, где землю трясёт реже, чем на южных островах Чистой Земли, а вот замёрзнуть насмерть можно каждую зиму. Аккуратные прямоугольники огородов: ступенями лестницы они взбирались по склону позади домов. Узкие полоски полей, стылые и пустые в это время года, далеко вытянулись вдоль русла замёрзшего ручья.
