Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся

Замыкаю салон — до официального начала работы ещё два часа — и иду к машине. Отмечаю, что осенняя улица — пустынна. Конечно, ещё ранее утро. Но всё равно нынче как-то подозрительно тихо.

И тут раздаётся короткий резкий звук — так меня обычно «приветствует» WhatsApp, извещая о том, что кто-то написал мне. Я кладу букет на крышу «Жука», достаю из кармана ветровки айфон, открываю мессенджер и замираю, увидев, что связаться со мной пытались со знакомого номера. Дрожащими пальцами нажимаю заветную единичку в зелёном кружочке и клацаю на аудиосообщение. Раздаётся голос, прежде — обращённый ко мне — всегда такой тёплый и полный нежности, сейчас же — в нём арктическая стужа и презрение:

«Хорошо, что ты ушла сама. Всё не знал, как тебе сказать — ты мне надоела за вечность. Я устал от тебя. Ты слишком ограничивала мою свободу. Братья жили, как хотели, — любовницы, дети на стороне. Я же, как глупый смертный, сидел у твоей юбки. Позволял тебе чересчур много, вот ты и залезла на шею. Я рад, что ты, наконец, сама всё поняла и не пришлось выгонять тебя. Ты всегда была разумной. Потому тебя и уважал. Я не могу запретить тебе видеться с Загреем, только делайте это так, чтобы я не знал».

Слова падают ударами плети, сбивают с меня ног, вышибают дыхание. Я лишь могу хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

За что? Почему он так со мной? Разве я мало любила его?

Слёз нет, глаза мои сухи, пусты и разбиты. Там, за расколотыми зеркалами души, — темень и воет ветер. Сижу прямо на асфальте, нелепо раскинув ноги.

Сломанная кукла.

Игрушка, с которой развлеклись и выбросили.

Глупая богиня Весны, которая поверила, что под землёй могут расти цветы. Возомнила себя нужной и неповторимой.

Мне даже не больно, потому что сердце вырезали сердце. Всего лишь несколькими фразами — острыми и ядовитыми, как отравленные кинжалы.

Не тянись за нарциссом, ты умрёшь, Кора!

Я умерла. Мгновенно.

Даже не замечаю двух амбалов, которые вразвалочку приближаются ко мне.

— Эй, крошка, кто тебя обидел? — говорит один, склоняясь ко мне и довольно ухмыляясь. У него прозрачные глаза, лицо изрыто оспой, передние зубы — металлические. Он гадок, как смрад преисподней.

Но мне всё равно. Я продолжаю молча смотреть перед собой.

— Не разговорчивая, — тянет другой. Жирный, лысый, с серьгой в ухе. — Но красотка. Не соврал тот хмырь значит.

— Ага, — первый вертит меня, будто я и впрямь игрушка: наклоняет мне голову, заматывает и разматывает вокруг кулака мой хвостик, поднимает и роняет безвольную руку.

Сейчас я и захотела бы — не смогла защититься. Аид был прав, когда говорил: любовь — это сила. И меня лишили главной моей силы. К тому же к осени я и так теряю свой божественный потенциал.

А значит для этих уродов — не опаснее смертной: безвольной, сломленной, желающей умереть.

Я даже не бьюсь, когда один из них накидывает на меня тонкую золотую сеть. Второй — хватает и рывком ставит на ноги.

Равнодушно наблюдаю, как задетый им букет падает рядом со мной. Розы, ударяясь об асфальт, роняют на него свои атласные лепестки. И моё угасающее сознание отмечает — цветы очень красивы. Удивительные. В одном венчике — столько оттенков.

Розы цвета лжи…

Это последнее, о чём я думаю, спутанная, будто в коконе, в руки одного из верзил. И меня накрывает блаженная тьма…

______________________________________________________

[1] Профессиональный сленг флористов, означающий букет, собранный в спиральной технике.

Сон седьмой: Похищение как искусство

— Я бы хотела, чтобы меня похитили, — мечтательно проговорила Фено, откидываясь на траву. В её светло-серые глаза тут же опрокинулось лазурное небо, наполнив их удивительной синевой.

— Да, — подтвердила Иахе, томно закидывая руки за голову и опираясь на ствол дерева, — только пусть это будет красавчик вроде Аполлона.

— Вряд ли Аполлон посмотрит на тебя, — не без ехидства заметила Каллигенейя, вплетая белые и голубые цветы в ярко-рыжие волосы юной богини, — он к нашей Коре сватался.

— Да!? — одновременно воскликнули обе нимфы, подаваясь вперёд. — Кора! И ты не сказала!

Богиня Весны лишь пожала хрупкими плечами:

— Да там рассказывать не о чем. Мама отказала ему.

— Отказала? — удивлённо протянули Фено и Иахе.

— Угу, дала такой от ворот поворот, что Сребролукий бежал, не оглядываясь.

— А ты?

Кора опустила глаза:

— А что я? Я, может, тоже хочу, как вы…

— Как мы?

— Ну да, чтобы меня похитили.

И всё вместе дружно расхохотались. Лишь Каллигенейя оставалась печальной и осуждающе качала головой.

— Не понимаю, что в этом хорошего? — честно призналась она, стряхивая цветы со светлого хитона. — Незнакомец утаскивает тебя в своё логово, трогает тебя везде. Он — твой хозяин, ты — в его воле. Вряд ли он будет нежен. Фу…

Кора однако вскинула зелёные, как растущая вокруг трава, глаза и спросила прямо:

— А если бы он похитил тебя, потому, что сходит с ума от страсти?

Каллигенейя мотнула головой:

— Не бывает страстно влюблённых похитителей. Это — бредни аэдов. Если что-то близкое к чувствам и движет вором, то только похоть. И когда он удовлетворит её — похищенное перестаёт иметь ценность. Становится ненужным, надоедает.

В глазах стражницы — холодный огонь тёмного знания.

— Идём, — сказала она, вскакивая и окончательно стряхивая на землю цветы, в её карих глазах, обычно — таких тёплых, сейчас почти отчаянная решимость, — идём, Кора. Я кое-что тебе покажу.

Взяла Кору за руку и направилась к гроту, где они обычно всем девичьим коллективом прятались от жары.

Фено и Иахе, было, потянулись следом, но Каллигенейя так зыркнула на них, что подруги попятились и отстали.

Когда они с Корой оказались в гроте, Каллигенейя набросила на вход запирающие и отвлекающие заклинания, чтобы никто посторонний не потревожил их уединение и не помешал разговору.

Кора была удивлена и взволнована всем происходящим. Она никогда раньше не видела старшую подругу такой решительной и сосредоточенной.

Нимфа усадила её на поросший мхом камень, примостилась напротив, взяла за руки и, взглянув Коре прямо в глаза, сказала:

— Помнишь, ты однажды спросила, почему я ношу так много браслетов?

Кора кивнула — слова не шли, а дурное предчувствие мешало связно мыслить.

— Сейчас покажу, — отозвалась Каллигенейя и начала спешно снимать украшения, обнажая тонкие запястья. — Вот, смотри.

И Кора увидела, ахнув, — смуглую кожу подруги расчерчивали узкие белёсые шрамы.

— Это мне на память о похищении… — тихо уронила она и закрыла лицо руками. — Их было двое. Неразлучные друзья, они всё делали вместе. Они и меня захотели оба. Увидели совсем ещё юную нимфочку и решили поразвлечься.

Она остановилась перевести дыхание, и Кора, подавшись вперёд, обняла её.

— Бедная ты…

Каллигенейя горько улыбнулась:

— Ты не представляешь — настолько. Они утащили меня с цветущего луга в дом одного из них — он стоял на отшибе, в горах. Туда так просто не добраться. И в ту же ночь овладели мной, вместе… Они всё так делали…

Каллигенейя сжала кулаки.

— Желаю тебе, Кора, никогда не познать, каково это — когда тебя берут одновременно сразу двое мужчин. То, что я нимфа, оказалось скорее проклятием. Я быстро восстанавливалась, и это побуждало их вовсе не церемониться со мной. Эти шрамы, — она кивнула на свои руки, — они хотели так оставить на мне отметины, заклеймить, показать, что я — их. А ещё им было интересно, что испытает божество природы, если к его нежной коже прикоснётся раскалённое железо.

Кора вздрогнула, а потом — замотала головой: