Шутки старых дев - Дарья Калинина

Утром по случаю того, что поста не было (это вообще редкий случай в православии) и день был не постный, нам дали по стакану молока и две тарелки каши. Инка – она предпочитает на завтрак кукурузные хлопья с йогуртом – заскучала и поинтересовалась, что на обед. Ей сказали, что будут щи и каша с грибной подливкой. Тут уж заскучали мы обе. Я капусту не перевариваю ни в каком виде, а Инка просто не любит супов и каш. После этого нас отправили на огород. К середине дня, когда мы не посадили и половины из выданной нам рассады чего-то неудобоваримого, Инка начала поговаривать, что, пожалуй, нас уже в городе и не очень ищут. Вчера поискали, а сегодня уже не так.

– Как же, размечталась, – злорадно ответила я, заталкивая в землю кустик вверх ногами. – Сегодня они еще и не прочухали, что нас нет. Вот завтра начнут поиски. Сначала по знакомым, потом просто по городу, а потом возьмут твою квартиру (мою-то уже взяли) под наблюдение и будут ждать хоть до осени.

Инка с ужасом обвела глазами монастырские посадки, которые тянулись за горизонт. Заметила пасущихся коров, за которыми также надо будет кому-то ухаживать, и застонала.

– Уехать мы не можем, – добила я ее. – Куда мы поедем без паспортов? А паспорта остались у настоятельницы. Так она их нам и отдаст. Да и некуда нам ехать.

На следующий день настоятельница спохватилась, что нам до сих пор не выдали униформы, и нас обрядили в миленькие черненькие платьица. Туристы теперь могли быть довольны. Мы с Инкой не ожидали, что туристов тут будет так много, и сейчас мы все время опасались, что появится кто-нибудь знакомый, узнает нас, а потом растрезвонит о том, что видел, в городе.

– Все бы ничего, если бы не их мерзкая привычка вставать ни свет ни заря и тащиться в холодную церковь, – сокрушалась Инка. – Ты понимаешь хоть слово из того, что они говорят в церкви? Они нарочно так коверкают слова, чтобы «он» не разобрал, о чем они его просят?

– Они же дали тебе подстрочник, – заявила я, имея в виду молитвослов, – Кое-что понять можно.

– А как же «он»? – не успокаивалась Инка.

– Ты что – думаешь, что «он» только по-русски понимает, – не выдержала сестра, стоящая рядом и с интересом прислушивавшаяся к нашему разговору. – Он читает в сердцах.

– Зачем же тогда тратить столько времени на бесполезные разговоры? – удивилась Инка. – Вместо этого можно было бы заняться чем-нибудь повеселей.

Сестра раскрыла рот, подержала его немного открытым, потом вспомнила, где живет, и посоветовала нам после трапезы найти священника и обо всем с ним поговорить. Найти священника оказалось делом затруднительным, мы потратили на него целых пять дней. Священник был существом эфемерным, то он был в отъезде, то где-то на складе, то в храме, то в свинарнике, то в швейных мастерских. Мы побывали во всех этих местах и нигде не обнаружили даже следа его пребывания, но везде нам давали поручения и требовали их немедленного выполнения. Просто удивительно, сколько эти женщины взваливали на себя работы. По моим меркам, они за день переделывали столько, что хватило бы на целую неделю. И мало того, что сами работали, они и нас заставляли. Вот что было хуже всего.

– Я так думаю: если мы не погибли от вражеской пули, то нам суждено загнуться тут от непосильной работы и тоски, – заявила Инка, которую почему-то не развлекали душеспасительные беседы с обитательницами монастыря и чтение «правила» на ночь глядя. Она после него спала плохо, и ее мучили кошмары.

Глядеть, как она страдает, было невыносимо. И, должно быть, на небесах над ней сжалились и послали отца Серафима нам на выручку. Точнее, ни о чем таком он и не думал, а просто приехал в гости к местному священнику. Но Инка углядела в его приезде знак свыше и потребовала, чтобы он выслушал ее исповедь. Не знаю, что она ему там наплела, но на следующий день настоятельница сообщила нам, что отец Серафим берет нас к себе в монастырь, потому как он специализируется на бывших наркоманках.

Я потеряла дар речи, а когда снова обрела, уже некому было сообщить, что у моей подруги после удара об асфальт бывают необъяснимые помутнения рассудка, во время которых она полностью утрачивает связь с действительностью и воображает себя то жертвой преступной разборки, то больной неизлечимой болезнью, которой остались считанные денечки на этой земле, то выдающейся авантюристкой.

– Какой кошмар! – простонала я. – Где хоть его монастырь?

– Ты будешь довольна, – заявила мне Инка (и с чего она это взяла?). – Монастырь в такой глухомани, что туда не только туристы, а даже истовые паломники редко заглядывают. Где-то в лесах Комаровской области.

Я ужаснулась, название говорило само за себя. Я уже представила болота, населенные полчищами кровососущих насекомых, и нас с Инкой среди них.

– Одно утешает: теперь мы отправимся в мужской монастырь, – сказала я и посмотрела на Инку, которая при моих словах как-то подозрительно замялась.

– Ты знаешь, я не хотела тебе сразу говорить, – робко начала она. – Но монастырь женский. Только не понимаю: почему тебе так хочется попасть в мужской? Ты же никогда не отличалась особой любовью к мужикам. Вечно их ругала и издевалась над ними.

– При чем тут моя сексуальная жизнь?! – возмутилась я. – Если кто-нибудь проболтается о том, куда мы направились, то мой киллер и твои бандиты будут искать нас прежде всего в женских монастырях. Им и в голову не придет сунуться за нами в мужской. Ясно тебе? В лучшем случае, они заглянут на Валаам, там и в самом деле полно бабья, но это исключение из правил.

– Теперь понимаю... – протянула восхищенная Инка. – Но как же нам быть? Кто же нас пустит в мужской монастырь?

Но судьба неожиданно еще раз обратилась к нам своей светлой стороной, причем проделала это весьма странно, отправив нашего отца Серафима погостить к своему дяде. Нас он повез с собой. Сказав, что дядя прекрасный человек с широкой душой и широкими взглядами. Не знаю, что он имел в виду, но так как нам с Инкой поручили подрубить целую гору простыней или чего-то очень на них похожего, то мы согласны были ехать куда угодно и к какому угодно дяде, лишь бы это помогло избавиться от сидения в душной комнатке, когда за окном уже наступило самое настоящее лето.

Утром к воротам подали, микроавтобус, и мы в него загрузились вместе с отцом Серафимом и многочисленными коробками и свертками. Ехать нам пришлось долго, и мы с Инкой сами не заметили, как задремали. Перед этим Инка успела шепнуть мне на ухо с плохо скрытым торжеством:

– Теперь-то нас точно не найдут, даже если они припрутся за нами в Пюхтицы! Потому что настоятельница получила от нашего Серафима указание: никому, кроме наших родителей, не раскрывать, где мы будем. Они ведь думают, что за нами по пятам могут пожаловать продавцы наркотиков, жаждущие вернуть себе двух таких перспективных клиенток, поэтому будут молчать, словно рыбы. Вряд ли твой киллер за это время войдет в доверие к твоей мамочке, а у меня родственников вообще нет. Про Наташку же я настоятельницу предупредила. Если мои бандиты решат использовать ее для того, чтобы выманить нас с тобой, то настоятельница обещала взять девочку под свое крыло. Хотела бы я посмотреть, как они будут штурмовать монастырские стены! – с откровенным злорадством закончила Инка, еще явно не успевшая проникнуться духом всепрощения.

Когда я проснулась, мы уже стояли на берегу заливчика. Надо сказать, весьма грязного заливчика, берега которого были украшены грязненькими домиками и сарайчиками. Вдали просматривались катера и парусные лодки, стоявшие почему-то у противоположного берега. А у нашего берега было пришвартовано такое громадное и дырявое корыто, что у меня просто глаза на лоб полезли. Выглядело оно так, будто потерпело крушение черт знает сколько лет назад и за это время успело основательно проржаветь. Лично я на таком судне даже по лиману бы не согласилась проплыть, даже если бы меня обвешали индивидуальными спасательными средствами и пообещали бы солидную компенсацию моим близким в том случае, если я все-таки пойду ко дну. К тому же судно основательно вросло в землю и вообще не выглядело способным плыть.

– Миленький катерок, – пробурчала Инка.

– Да уж, катерок, – усмехнулась я. – Это же целый пароход!

– Ты что?! – удивилась Инка. – Да на него едва человек сорок поместятся.

Я обернулась и выяснила, что смотрит она в противоположную сторону, где и в самом деле стоял катер, возле которого бурлила жизнь, чего нельзя было сказать про мой ржавый лайнер.

– На нем и поплывем, – заявила мне осведомленная Инка.

– Куда это? – подозрительно спросила я у нее, вылезая из микроавтобуса.

– Не знаю, – честно ответила подруга, вылезая следом за мной.

По пирсу, на который ступить было страшно – такой он был прогнивший, деловито сновали фигуры в черных рясах. Фигуры был мужские, так как ни одна женская фигура по доброй воле не взвалит на себя такого размера мешки, которые они таскали, лихо перепрыгивая через дыры в пирсе и не обращая внимания на развевающиеся полы своих ряс. Что приятно радовало глаз после недели сплошных черных юбок, платков по самые уши и чинных бесед.