Шутки старых дев - Дарья Калинина

Тут соседка переключилась на службы срочной помощи. Досталось и пожарным, и «Скорой», и милиции. Майор молча слушал, но не потому, что ему нравилось слушать, а просто не видел возможности заткнуть рот противной бабе. Наконец в ее монологе проглянула брешь, и майор тут же попытался вернуть беседу в интересующее его русло.

– Так и что же оказалось с трубой? И в самом деле соседи виноваты?

– «Аварийка» сказала, что у них все в порядке, – неохотно признала бабка. – Но они наверняка все привели в порядок, пока я к ним несколько раз бегала. То-то мне все время мать открывала, а дочка головы даже от учебника не поднимала, как будто ее это и не касается вовсе. Притворялась, понятное дело, а папаша их в это время следы в ванной ликвидировал. Я потом к ним еще раз зашла, уже «аварийка» уехала, папаша смог наконец из ванной выйти, а дочка так и сидела над уроками. Вот ведь бывает же, что вся усидчивость досталась девчонке, а парень из соседней квартиры – полный оболтус. Связался с наркоманами и целыми днями музыку слушает.

Тут майор почувствовал, что если еще хоть ненадолго задержится возле сварливой бабки, то ему придется расследовать еще одной убийство, которое к тому же совершит он сам. Но бабка, несмотря на свою склочность и способность во всем видеть лишь скверную сторону, похоже, обладала цепкой памятью, и ей можно было довериться в том, что касалось алиби Светланы. Родители Светланы были типичными русичами, с русыми волосами и светлой кожей. Они казались весьма уравновешенными людьми. Отец Светланы был инженером и, похоже, очень тихим и скромным человеком. В общем, он не походил на отца, способного пришить особу, противившуюся счастью дочери. Нельзя было в этом заподозрить и мать Светланы, маленькую и такую же тихую, как и ее муж.

Разочарованный майор попытался пошуровать вокруг мужа убитой, но и там все было глухо: такого верного мужа и преданного отца – еще поискать. Вся его жизнь была посвящена семье, и теперь, потеряв ее, бедняга ушел в глубокий запой. Но пил дома. И один. Никакого женского пола вокруг него не наблюдалось, а речи он вел исключительно драматического содержания – о том, что жить ему теперь нет смысла, ведь рядом нет той, ради которой он и жил. Да еще и сын исчез в неизвестном направлении. Где его искать теперь? При этом чувствовалось: любящий отец не очень волнуется за сынка, что несколько удивляло. И майор заподозрил, что папаша в курсе того, куда направился сынок. Но так как извлечь информацию из проспиртованного папаши не представлялось возможным, то было решено: папашу оставить в покое до тех пор, пока он не выйдет из своего состояния. Ни о какой любовнице речи не было, Лешкин папаша все свободное время проводил дома один. Майор специально подсылал к нему в самые неподходящие часы своих людей, но те не обнаруживали в квартире никакого постороннего женского пола, если не считать жуткого вида домработницу. Но так как эта особа сильно смахивала на гренадера и к тому же обладала целой коллекцией бородавок, то майор исключил ее кандидатуру.

– А что с пулями, которые извлекли из двери той ненормальной, что изводила нас требованиями защитить ее от маньяка? – поинтересовался Жирков, вернувшись к себе после беседы с родителями Светланы.

– Похоже, что не такой уж он и мифический, – сообщил лейтенант Другарев, который, в отличие от своего шефа, был молод, подвижен и сухопар; поэтому майор его, конечно же, недолюбливал. – Пули, которые извлекли из двери, выпущены из того же оружия, из какого стреляли в детском садике. И из которого была убита пострадавшая. Так что убийца – тот парень, которого нам описала свидетельница.

Майор поморщился, он не терпел таких скоропалительных выводов, да еще от своего же подчиненного.

– Экий ты торопливый, – сказал он. – А как же быть с тем, что парень не смог попасть в девчонку, но с первого же выстрела прикончил другую? Что, пристрелялся он за час? И к тому же какой нормальный человек останется на месте преступления, если знает, что туда вот-вот может нагрянуть милиция? Девчонка же его честно предупредила, что она милицию вызовет.

– Так что же делать? – растерянно спросил лейтенант. – Узкоглазого не искать?

– Конечно, искать. Объявить в розыск, разослать его портреты по всем отделениям, он что-то должен знать в любом случае. А убийца ли он? Это мы сможем понять, когда поговорим с ним по душам.

Пока майор разбирался с целым скопищем личностей, подозреваемых в убийстве, мы с Инкой жили в монастыре уже третий день. И, честно сказать, с каждым днем мне все больше хотелось на турбазу. И уж, во всяком случае, не хотелось слушать Инку. Мне казалось, мы делаем что-то не то... Первое подозрение зародилось у меня в тот момент, когда мы вылезли из автобуса и остались стоять прямо перед идеально ровными, словно выверенными по веревочке, грядками с ранними посадками. Они выглядели как на картинке – так в жизни ни одна нормальная грядка выглядеть не может. Хотя мы выехали ночью, а сейчас было раннее утро, на грядках уже копошились женские фигуры в черных платьях. Но нас так быстро повлекли прочь, что я не успела в полной мере осмыслить увиденное.

Нашу экскурсию встретила пожилая и вроде бы добродушная монахиня, которая сразу же провела нас на службу, которая длилась без малого два часа. После службы нас обвели вокруг всего монастыря и потащили к священному источнику, который, по молитвам какого-то святого или целой группы святых, обладал чудодейственной силой. Хочу заметить: при каждом монастыре обязательно должен быть такой источник, а если нет источника, то тогда в дело пойдут мощи святых или людей, которые настолько прославились, что их вполне можно к таковым причислить. Если у монастыря нет ни того, ни другого, то участь его жалка и незавидна. Народ туда не поедет и денег не повезет, народу молитвы без интереса, ему чудеса подавай. Поэтому в источнике разрешали купаться и брать с собой воду. Мы с Инкой прихватили по скромной пластмассовой бутылке, а остальные тащили воду канистрами и даже бочками. Должно быть, на продажу.

Очередь выстроилась огромная, экскурсий за день прибывало несколько десятков. Ждать в очереди, пока нам удастся подставить свои бутылочки под струйку воды, было скучно и жарко. Майское солнышко припекало совсем по-летнему, и я с тоской смотрела на водоем, в котором так славно было бы выкупаться.

– Тебе не кажется, – обратилась я к Инке, – что несколько глотков воды не помогут? Давай искупаемся. Тебя, с твоей забинтованной головой, не осудят, а я с тобой за компанию.

Купаться было очень даже ничего. Правда, всю одежду мы с себя снимать не стали, решив пожертвовать футболками и нижними юбками в угоду общественному мнению. Когда мы вылезли на берег, выяснилось, что нашей группы уже и след простыл. Самое время было претворять наш план в жизнь. До вечера мы болтались по округе, а вечером пристроились к последней группе туристов и, не обращая внимания на их удивленные взгляды, отправились с ними к автобусу. К сожалению, шофер и экскурсовод проявили возмутительную халатность, и наше появление не вызвало комментариев. Нас могли бы увезти куда-нибудь в Эстонию или Латвию. Пришлось проявить инициативу.

– А куда это мы попали? – с удивлением спросила Инка. – Где наши соседи?

Услышав русскую речь, люди в автобусе заволновались. Стало ясно: одной фразой мы добились того, чего, собственно, и добивались. С торжеством посмотрели мы вслед укатившему автобусу. Затем постучали в ворота монастыря.

– Что вам? – спросила нас довольно миловидная девушка в черном платке и черном же платье.

Вообще-то в монастыре симпатичных женщин я не видела, должно быть, они что-то с собой делали, чтобы таковыми не казаться, или просто прятались. Но эта была вполне ничего. Мы ей изложили суть дела, которое сводилось к тому, что автобус наш ушел без нас, денег у нас нет, еды нет, пустите переночевать, а лучше пожить.

– Это к матери-настоятельнице, – решила девушка и провела нас назад, в храм.

Поселили нас в комнатке вдвоем. И почему-то эту комнатку упорно именовали кельей. На ужин мы с Инкой опоздали и ночь провели жуткую. Телевизора не было, книг тоже, одни иконки над изголовьем, и свечки при них.

– Зато нас здесь никто не найдет, – утешала меня Инка. – И общество приятное, все приветливые и в душу не лезут. Ходят все в себе.

– В себе или не в себе, а тоска тут жуткая, – сообщила я подруге, зарываясь в сырую постель.

Утром по случаю того, что поста не было (это вообще редкий случай в православии) и день был не постный, нам дали по стакану молока и две тарелки каши. Инка – она предпочитает на завтрак кукурузные хлопья с йогуртом – заскучала и поинтересовалась, что на обед. Ей сказали, что будут щи и каша с грибной подливкой. Тут уж заскучали мы обе. Я капусту не перевариваю ни в каком виде, а Инка просто не любит супов и каш. После этого нас отправили на огород. К середине дня, когда мы не посадили и половины из выданной нам рассады чего-то неудобоваримого, Инка начала поговаривать, что, пожалуй, нас уже в городе и не очень ищут. Вчера поискали, а сегодня уже не так.