Гоголь в Москве (сборник) - Дмитрий Ястржембский

С. Т. Аксаков оставил нам подробное описание последних дней Гоголя в этот приезд в Москву: «9 мая сделал Гоголь такой же обед для своих друзей в саду у Погодина, как и в 1840 году. Погода стояла прекрасная; я был здоров, а потому присутствовал вместе со всеми на этом обеде. На нем были профессора: Григорьев… Армфельд, Редкин и Грановский. Был Ст. Вас. Перфильев (особенный почитатель Гоголя), Свербеев, Хомяков, Киреевские, Елагины, Нащокин… Загоскин, Н. Ф. Павлов, Ю. Самарин, Константин… Обед был шумный и веселый, хотя Погодин с Гоголем были в самых дурных отношениях и даже не говорили, чего, впрочем, нельзя было заметить в такой толпе. Гоголь шутил и смешил своих соседей…

Печатанье „М. д.“ приходило к концу, и к отъезду Гоголя успели переплесть десятка два экземпляров… Первые совсем готовые экземпляры были получены 21 мая, в день именин Константина, прямо к нам в дом… У нас было довольно гостей, и все обедали в саду. Были Погодин и Шевырев. Это был в то же время прощальный обед с Гоголем…

Гоголь, взявши место в дилижансе на 23 мая, сказал, что он едет из нашего дома…» Здесь с Гоголем простилась мать, сестры и Шереметева, проводившая затем Гоголя до Тверской заставы. «Я, Гоголь, Константин и Гриша сели в четырехместную коляску и поехали до первой станции, до Химок, куда еще прежде поехал Щепкин с сыном… Приехавши на станцию, мы… пошли все шестеро гулять. Мы ходили вверх по маленькой речке, бродили по березовой роще, сидели и лежали под тенью дерев… находились в каком-то принужденном состоянии… Увидев дилижанс, Гоголь торопливо встал, начал собираться и простился с нами… в эту минуту я все забыл и чувствовал только горесть, что великий художник покидает отечество и нас. Горькое чувство овладело мною, когда захлопнулись дверцы дилижанса; образ Гоголя, исчез, в нем, и дилижанс покатился по Петербургскому шоссе»59.

По словам А. И. Герцена, «„Мертвые души“ потрясли всю Россию»1. Один из современников писал, что «„Мертвые души“ появились разом, как неожиданный громовый удар среди безоблачного дня»2. Успех книги был необычаен. Толки о ней шли во всех слоях населения Москвы, приводя в растерянность власти. Всего через три недели после ее выхода попечитель московского учебного округа генерал-адъютант С. Г. Строганов встревоженно обращался к министру народного просвещения С. С. Уварову: «…Прочитывая новую поэму Гоголя „Похождения Чичикова, или Мертвые души“, я останавливался на многих местах, которые… не могли, как я думаю, быть дозволены к печатанию без особенного высшего разрешения и с какою-либо особенною целию… новое произведение Гоголя обратило на себя всеобщее внимание и, конечно, будет подвергнуто разным толкованиям и критике… для ограждения членов Московского цензурного комитета, покорнейше прошу ваше высокопревосходительство снабдить меня наставлением, какими условиями должно руководствоваться в случае представления рецензий и критик…»3

Чтобы понять ту историческую обстановку, в которой появилась книга Гоголя, следует вспомнить замечательную характеристику Москвы 1840-х годов, данную А. И. Герценом в «Былом и думах»: «Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни. Появление замечательной книги составляло событие; критики и антикритики читались и комментировались… Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть общества в книжный мир, и в нем одном, действительно, совершался глухо и полусловами протест против николаевского гнета…»4

Выход «Мертвых душ» вызвал огромный интерес к творчеству Гоголя. Московские друзья и знакомые писателя, и более всех М. С. Щепкин, широко популяризируют его сочинения. 19 марта 1843 года О. С. Аксакова писала матери Гоголя: «Сочинения его расходятся, а более всего слушаются и начинают узнавать его разные сословия. Сергей Т. читал во многих домах Шинель, Разъезд, Игроков и проч., а Константин совсем в других домах читал нового Тараса Бульбу и проч. Теперь Щепкин читал лично „Старосветские помещики“, а Садовский актер рассказ „Ко???кин“; у них устроились публичные чтения по 5 руб., им дал Новосильцев залу у Мясницких ворот в своем доме; тут еще читает Вальтер пофранцузски и m-lle Шамбери, но вообразите, после чтения Щепкина, когда он кончил Старосветских помещиков, никто не стал слушать. Слово Гоголя отдавалось во всех сердцах, оно заставляло задумываться о русской действительности, возбуждало общественное мнение».

Нет сомнений в том, что сведения обо всем происходившем в Москве доходили до Гоголя и постоянно обращали его мысли к далекой России. Покинув родину, Гоголь живет думами только о ней: «…для меня всех последних мелочей, что ни делается на Руси, теперь стало необыкновенно дорого и близко», — пишет он из Рима А. С. Данилевскому6. Через сколько дней — о том же Шевыреву: «…глаза мои все[го] чаще смотрят только в Россию и нет меры любви моей к ней…»7.

Гоголь живо интересуется, как принимаются его труды на родине. С особым нетерпением он ожидает статей Белинского. 15 июля 1842 писатель обращается к Н. Я. Прокоповичу: «…пожалуйста, попроси Белинского отпечатать для меня особенно листки критики „Мертвых душ“, если она будет в „Отечеств[енных] запис[ках]“, на бумаге, если можно, потонее, чтобы можно было прислать мне ее прямо в письмах, присылай мне по листам, по мере того как будет выходить»8.

Гоголь просит знакомых, находящихся в России, записывать мнения о «Мертвых душах» и сообщать ему. В статье «Четыре письма к разным лицам по поводу „Мертвых душ“» (1843 г.) он говорит: «У писателя только и есть один учитель: сами читатели»9. Это стремление к тесному контакту с читателем отмечал у Гоголя и П. В. Анненков: «…мнением публики Гоголь озабочивался гораздо более, чем мнениями знатоков, друзей и присяжных судей литературы — черта, общая всем деятелям, имеющим общественное значение»10.

24 октября 1842 года М. С. Щепкин сообщал Гоголю: «…о „Мертвых душах“ все идут толки, прения. Они разбудили Русь; она теперь как быль живет. Толков об них несчетное число…»11 Эти толки вокруг «Мертвых душ» становились вопросом столько же общественным, сколько литературным. Антикрепостническая книга Гоголя возбуждала в читателе ненависть к существующему социальному строю, звала бороться против барства. Знаменательна запись в дневнике крепостного лакея, москвича Ф. Д. Бобкова, после ознакомления с произведениями Гоголя и рукописным списком «Демона» М. Ю. Лермонтова: «Начитавшись, я стал считать себя обиженным… ходил мрачный»12. «Мысль о свободе крестьян тлеет между ними беспрерывно. Эти темные идеи мужиков все более и более развиваются и сулят нечто нехорошее», — доносило Николаю I в 1841 году III отделение13, то есть в том году, когда Гоголь завершал свою работу над первым томом «Мертвых душ».