Гоголь в Москве (сборник) - Дмитрий Ястржембский

К этим же дням относится первое и, может быть, единственное, чтение заключительных глав его поэмы. С. Т. Аксаков рассказывает: «Гоголь точно привез с собой первый том „Мертвых душ“, совершенно конченный и отчасти отделанный. Он требовал от нас, чтобы мы никому об этом не говорили… Начались хлопоты с перепискою набело… Покуда переписывались первые шесть глав, Гоголь прочел мне, Константину и Погодину остальные пять глав. Он читал их у себя на квартире, т. е. в доме Погодина, и ни за что не соглашался, чтоб кто-нибудь слышал их, кроме нас троих. Он требовал от нас критических замечаний… Погодин заговорил… помню только, что он между прочим утверждал, что в первом томе содержание поэмы не двигается вперед; что Гоголь выстроил длинный коридор, по которому ведет своего читателя вместе с Чичиковым и, отворяя двери направо и налево, показывает сидящего в каждой комнате урода. Я принялся спорить с Погодиным… Но Гоголь был недоволен моим заступлением и, сказав мне: „Сами вы ничего заметить не хотите или не замечаете, а другому замечать мешаете…“ — просил Погодина продолжать… Я говорил Гоголю после, что, слушая „Мерт. д.“ в первый раз… никакой в свете критик, если только он способен принимать поэтические впечатления, не в состоянии будет замечать какие-нибудь недостатки»11. С. Т. Аксаков просил рукопись на дом, что Гоголь сделать не мог, так как торопился с перепиской. Впоследствии он пояснял, что выбор слушателей этой ответственнейшей читки перед поступлением книги в печать определялся не только личными отношениями. Он «положил прочесть» ее данным трем лицам, «как трем различным характерам, разнородно примущим первые впечатления»12. Разъясняя значение этого чтения для своей творческой работы над поэмой, Гоголь писал С. Т. Аксакову: «То, что я увидел в замечании их (слушателей. — Б. З.), в самом молчании и в легком движении недоуменья, ненароком и мельком проскальзывающего по лицам, то принесло мне уже на другой день пользу, хотя бы оно принесло мне несравненно большую пользу, если бы застенчивость не помешала каждому рассказать вполне характер своего впечатления» 13.

И действительно, многие места «Мертвых душ» были вновь подвергнуты Гоголем здесь же, в Москве, изменению, дополнению или даже коренной переработке. Н. С. Тихонравов, работавший для издания сочинений писателя в 1880х годах непосредственно над самой рукописью, обнаруживает даже «три периода» в московских переделках или доделках. Сохранившийся подлинник с правкой писателя дает возможность довольно точно установить их. Отбрасывая многочисленные мелкие стилистические поправки, в которых Гоголь искал большей точности и выразительности в слоге, отметим наново написанную повесть о капитане Копейкине, очень значительную переработку разговора двух дам (гл. IX), новую редакцию описания школьных лет Чичикова (гл. XI), то же рассказа о том, как он заключает купчие крепости (гл. VII), причем канва «рассказа распространена введением нового действующего лица — Ивана Антоновича, кувшинное рыло. Это лицо поэмы обязано своим происхождением — Москве». Это далеко не случайные, не «проходные» детали в книге. Белинский указывал: «Тем-то и велико создание „Мертвые души“, что в нем сокрыта и разанатомирована жизнь до мелочей, и мелочам этим придано общее значение. Конечно, какой-нибудь Иван Антонович, кувшинное рыло, очень смешон в книге Гоголя и очень мелкое явление в жизни; но если у вас случится до него дело, так вы и смеяться над ним потеряете охоту, и мелким его не найдете… Почему он так может показаться важным для вас в жизни — вот вопрос!»16

Тихонравов отмечает: «Одною из характеристических особенностей творчества Гоголя была медленность в разработке идеи и формы произведения: разработка и переработка написанного произведения совершалась в течение целых годов, по частям, отрывками, одновременно с работою над несколькими другими произведениями, в перекрестных направлениях». Начав еще в 1838 году создание новой редакции «Тараса Бульбы», он лишь в данное московское пребывание, одновременно с работой над «Мертвыми душами», заканчивает ее. Небезынтересно, что «…вся рукопись списана рукою того же писца, которым переписаны для цензуры последние девять глав первого тома „Мертвых душ“. К переписке набело последней редакции „Тараса Бульбы“ этот писец мог приступить не ранее января 1842 года, т. е. только по окончании копии „Мертвых душ“. Так, хотя и приближенно, определяется время завершения Гоголем окончательного текста этой, по словам Белинского, „дивной эпопеи“. Труд Гоголя не был только литературной правкой. Некоторые главы были кардинально переработаны наново, введены новые эпизоды, дополнены исторические детали. В числе других исторических трудов была использована тогда еще не напечатанная „История о козаках запорожских“ Мышецкого. С ней, считает Тихонравов, „Гоголь, может быть, познакомился в рукописи погодинского древлехранилища“»18. Так, в Москве после: заключительной доработки эпопея Гоголя стала, по определению Белинского, «вдвое обширнее и бесконечно прекраснее… Он исчерпал в ней всю жизнь исторической Малороссии и в дивном художественном создании навсегда запечатлел ее духовный образ… Вся поэма приняла еще более возвышенный тон…»19.

Примечательна необычайная работоспособность Гоголя в эти месяцы. Еще в 1837 году в Риме он начал работу над второй редакцией «Портрета». По мнению советских исследователей, именно в Москве в конце февраля — начале марта 1842 года он завершает окончательную отделку текста и посылает повесть в петербургский «Современник».

Связанный столь углубленной творческой работой, Гоголь в этот приезд реже посещает московских знакомых, за исключением, может быть, Аксаковых, у которых он по-прежнему бывает «очень часто, почти всякий день»20. Не менее часто его можно было видеть и у Хомяковых. «Я их люблю, у них я отдыхаю душой», — пишет он 10 февраля 1842 года М. М. Языкову, брату Е. М. Хомяковой21. Но, очевидно, попрежнему избегает принимать участие в салонных литературных боях и спорах. Еще в 1840 году Е. М. Хомякова писала брату: «Я люблю Гоголя… Все здесь нападают на Гоголя, говоря, что, слушая его разговор, нельзя предполагать в нем чего-нибудь необыкновенного… У них, кто не кричит, тот и глуп»22. Хомяковы в это время переехали в наемную квартиру в дом Нечаева на Арбате (не сохранился, ныне № 23)[19].

Алексей Степанович Хомяков

Екатерина Михайловна Хомякова (урожденная Языкова)

Виделся Гоголь также с Шевыревым, Щепкиным и, вероятно, с Павловым.