Гоголь в Москве (сборник) - Дмитрий Ястржембский

Отношение к «Мертвым душам» неминуемо означало и отношение к крепостному праву. В. Г. Белинский утверждал: «…мы в Гоголе видим более важное значение для русского общества, чем в Пушкине: ибо Гоголь более поэт социальный, следовательно, более поэт в духе времени»14. Вспыхнувшая вокруг книги Гоголя ожесточенная борьба стала борьбой общественных направлений и в то же время она была борьбой за Гоголя-художника. В этих горячих схватках «друзья» К. С. Аксаков и С. П. Шевырев оказались опаснее открытых врагов — Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча, О. И. Сенковского и других, объявивших книгу «клеветой» на Россию, грубой и уродливой карикатурой на нее. Не скупясь на похвалы, и К. С. Аксаков, и С. П. Шевырев в своих печатных выступлениях прилагали все усилия, чтобы «обезвредить» книгу, скрыть ее обличительную, антикрепостническую направленность. К. Аксаков напечатал брошюру «Несколько слов о поэме Гоголя „Похождения Чичикова, или Мертвые души“», в которой развивал мысль о том, что поэма Гоголя является возрождением древнего греческого гомеровского эпоса, принимающего окружающую действительность. В этой брошюре К. Аксаков утверждал, что писатель «открыл и проложил путь сочувствию человеческому и к этим людям и к этой жизни», и что даже к Манилову он относится якобы «без всякой досады, без всякого смеха, даже с участием»15. С. П. Шевырев в своих выступлениях в «Москвитянине» пытался переключить Гоголя на позиции официальной народности, толкал его на поиски «светлых сторон» в николаевской действительности, упрекал, что он жизнь берет лишь «в полобхвата» и умалчивает о «добрых чертах» своих героев. По Шевыреву, Коробочка, например, «непременно будет набожна и милостива к нищим»16. Показательно его письмо к писателю от 20 октября 1846, года, в котором он прямо звал Гоголя стать певцом николаевского режима: «Вгляделся ты глубоко в неразумную сторону России, с полною любовью к другой еще невидимой, не сознанной стороне, открытия которой в художественном мире мы все от тебя ожидаем…»17.

С рядом страстных статей в защиту поэмы выступил В. Г. Белинский. В них он разоблачил попытки выхолостить обличительную направленность книги Гоголя и раскрыл сущность и значение его творчества. В. Г. Белинский утвердил «Мертвые души», как «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовию к плодовитому зерну русской жизни; творение необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта, — и в то же время глубокое по мысли, социальное, „общественное и историческое…“»18.

Издание «Мертвых душ» несколько улучшило материальные дела Гоголя. Продажей их ведал С. П. Шевырев, обнаруживший своей деловитостью незаурядные издательские способности. 26 марта 1843 года он писал Гоголю: «…Настоящее твое не так дурно, как ты воображаешь: все зависит от скорейшей разделки с типографиею и от устроения дел твоих здесь, у нас… Контора твоих изданий будет у меня. Все счеты также. Не думай, что ты меня тем обременяешь. Могу ли я для тебя этого не сделать?»19 Любопытна приводимая им запись погашенных гоголевских долгов: «Свербееву 1500 р., Павлову 1500 р., Хомякову 1500 р., Аксакову 3500 р., Погодину 7500 р., мне 400 р.»20.

Тот же 1843 год ознаменовался в Москве постановкой в бенефис Щепкина (5 февраля) «Женитьбы» и «Игроков». Успеху спектакля много помог С. Т. Аксаков, присутствовавший на репетициях и разъяснявший актерам характеры гоголевских героев. Посетивший спектакль С. П. Шевырев писал об «Игроках» Гоголю: «Пиеса так была превосходно разыграна, как еще не была ни одна на московском театре. Тому содействовали первый С. Т. Аксаков превосходным чтением пиесы, второй М. С. Щепкин…»21 Последний играл в «Женитьбе» Подколесина, в «Игроках» — Утешительного.

12 сентября 1843 года Погодин написал Гоголю примирительное письмо, что, однако, не помешало ему в следующем, 1844 году сделать новую бестактность, очень тяжело пережитую Гоголем. Для привлечения большего внимания к своему «Москвитянину» он, даже не поставив в известность Гоголя, опубликовал в нем его портрет. Гоголь же сам намеревался издать его; вырученные деньги предназначал в пользу своего друга, художника Ал. Иванова, поглощенного работой над картиной «Явление Христа народу». Практическая неопытность художника и нужда ставили его почти в невозможность завершить труд всей жизни. Так средства, которые должны были обеспечить Иванову год или два нормальной творческой работы, были бесцеремонно положены в свой карман Погодиным.

В 1846 году Гоголь посылает в Москву «Развязку Ревизора». Небезынтересно, что в ней были использованы толки и мнения москвичей о творчестве писателя, сообщенные ему различными корреспондентами. В объяснительных примечаниях к «Развязке Ревизора», сделанных Гоголем М. С. Щепкину при отправлении пьесы, он указывает: «Играющему Петра Петровича нужно выговаривать свои слова особенно крупно, отчетливо, зернисто… Хорошо бы, если бы он мог несколько придерживаться Американца Толстого. Николаю Николаевичу должно, за неимением другого, придерживать[ся] Ник[олая] Филипповича Павл[ова]… Семену Семеновичу нужно дать более благородную замашку, чтобы не сказали, что он взят с Николая Миха[й]лов[ича] Заг[оскина]» 22.

Тяжело отражается на настроениях Гоголя все усиливающееся расстройство его здоровья. Еще в 1845 году он писал: «Не скрою, что признаки болезни моей меня сильно устрашили: сверх искуданья необыкновенного, боли во всем теле. Тело мое дошло до страшных охладеваний, ни днем, ни ночью я ничем не мог согреться. Лицо мое все пожелтело, а руки распухли и почернели и были ничем не согреваемый лед, так что прикосновение их ко мне меня пугало самого»23. Лечение помогает ему мало и ненадолго.

Болезненное состояние усиливает у Гоголя намечавшийся и ранее интерес к церковной литературе, способствует развитию в нем религиозных тяготений. Заграничное окружение писателя активно содействует развитию идейного кризиса Гоголя. «Этим знакомствам, — указывает Н. Г. Чернышевский, — надобно приписывать сильное участие в образовании у Гоголя того взгляда на жизнь, который выразился „Переписке; с друзьями“»24. Живя за границей, Гоголь находился в особенно близких отношениях с В. А. Жуковским, семейством царедворца М. Ю. Виельгорского, бывшей фрейлиной А. О. Смирновой. Особенно пагубным для него было знакомство в 1843 году с мракобесом-бюрократом А. П. Толстым, ставшим с 1856 года обер-прокурором синода. Он поддерживал в Гоголе ортодоксально церковные настроения, а впоследствии познакомил его с фанатиком протоиереем Матвеем Константиновским, сыгравшим зловещую роль в последние дни жизни писателя.