Рыжеволосая девушка - Тейн Фрис

Несколько минут ходила я так позади дома, как вдруг кто-то осторожно отворил дверь и вышел наружу. Я пошла навстречу. Судя по короткой широкой тени, это был Том. Он остановился; я услышала характерный звук — на револьвере был спущен предохранитель. Я засмеялась — ведь я знала, что мне-то нечего бояться. Еловая ветка — сигнал безопасности — торчала в заборе, отделявшем сад от дороги; когда я проезжала на велосипеде, я мимоходом задела ее.

— Эй, это я, «дитя человеческое»! — сказала я.

— Господи Иисусе! — воскликнул незнакомый мужской голос. — Да это девчонка! — Затем человек понизил голос, в котором прозвучало скрытое любопытство: — A-а, понимаю, вы — новенькая.

Я ничуть не обиделась на слова незнакомца и последовала за ним в дом. Очевидно, он был здесь гостем, но таким гостем, который чувствует себя как дома. Он, конечно, слышал и о том, что я принята в группу Сопротивления. В большой комнате, где сидело человек пять моих товарищей, я разглядела этого незнакомца.

Он встал посреди комнаты под лампой и откровенно и внимательно рассматривал меня. Своей широкой коренастой фигурой он и в самом деле походил на Тома, а роста был такого же, как я; в профиль он казался даже худощавым. Светлые волосы были коротко острижены, а надо лбом и висками немного вились. Брови и ресницы были заметно более темные и густые; лицо, освещенное лампой, было покрыто теплым золотисто-коричневым загаром, отчего взгляд голубых глаз казался более твердым и выразительным.

Он был одет в свободную куртку с застежкой «молния», под курткой — белая рубашка; на ногах — черные спортивные туфли. У него был вид рабочего, который в свободное время занимается спортом; возможно, он бегун или велосипедист. Когда он неожиданно улыбнулся мне, как бы удовлетворенный сделанными им наблюдениями; все лицо его просветлело; но твердость и уверенность взора оставались прежними. Он протянул мне загорелою руку.

— Меня зовут Хюго, — сказал он с таким знакомым мне акцентом уроженца Кеннемерланда. Его имя упоминалось в штабе гораздо чаще, чем имена других отсутствовавших членов группы; здесь Хюго ценили очень высоко.

— А я — Ханна, — заявила я.

— «Дитя человеческое», — повторил он и снова засмеялся, обнажив свои мелкие белые зубы. — Недурная шутка. Как будто бы мы, остальные, дети ангелов…

Франс подошел к нам; на его гладко выбритом лице было написано самодовольство.

— Хюго — наш старый товарищ, Ханна, — обратился он ко мне. — Он на короткое время отлучался кое-куда… Ну, и там произошла заварушка, знаешь, майская забастовка. Хюго работал тогда на электростанции. Ну, а поел# того, как там тарарахнуло, с ним захотели перемолвиться словечком эсэсовцы. А Хюго счел это слишком большой честью для себя и сказал: «будьте здоровы»!

Все мы наконец сели. Свет переливался в волосах Хюго и сгущал золотистые тени на его лице.

— Да, в самом деле, слишком большая честь! — повторил Хюго. — Пришлось оттуда смыться. Целое лето я просидел в Лимбургской пустоши… вот! — И он шутливо выругался. — Для дачников в хорошие времена, быть может, оно и красивое место. Но только не для Хюго. Поговорить не с кем, только старая крестьянская чета да католический священник, который иногда забегал к нам, чтобы раздобыть сала, масла и фасоли и, между прочим, наставить меня на путь истинный. И так день за днем, ничего не делая, с двумя стариками, а ночью — между коровой и козой…

Лишь ради заработка пошел я на земляные работы в пустоши. Право, беднякам трудно заработать себе на хлеб.

— Что ж, наставили тебя на путь истинный? — спросила я Хюго.

Он засмеялся и начал крутить сигарету.

— Как бы не так. Я нашел путь истинный еще до войны. Жаль нашего славного сельского патера; он старался изо всех сил!

Мне незачем было спрашивать, что Хюго называл «путем истинным». Я невольно поглядела на его пальцы: каждое движение его рук было ловким, законченным и вполне естественным и непринужденным; жесты — в меру сдержанными. Я подумала: вот передо мной рабочий, борец Сопротивления; он никогда не сделает лишнего жеста. И вместе с тем подвижность и непринужденность, казалось, были неотъемлемым свойством его натуры.

— Хюго решил, что пришло для него время вновь вставлять нацистам палки в колеса, — сказал Франс. — Ну что ж, найдем применение его искусству. Людей нам не хватает.

Затем Франс понизил голос: в нем снова послышалось знакомое мне добродушное самодовольство.

— У меня есть пара хороших «задачек» для тебя, Хюго… все там же, в твоей старой «вотчине».

— Ого, Франс, ты, как всегда, полон блестящих планов! — сказал Хюго. Его губы тронула дружеская насмешливая улыбка, которую я уловила. — За мной дело не станет, ребята… если только задача выполнимая.

Франс тоже как будто заметил его беглую улыбку и легкий укол в его словах. Он втянул голову в плечи. Так улитка прячется в раковину, когда ее рожки натыкаются на что-нибудь неприятное. Я видела, что Хюго противопоставлял свою практическую сметку склонности Франса к фантастическим планам. Я с удовольствием констатировала этот факт; мне на всю жизнь запомнился первый урок стрельбы в «Испанских дубах»… Я подошла к Франсу и увела его к старому дивану — слишком тягостным стало молчание.

— Мне нужно поговорить с тобой, Франс, — сказала я. — По важному вопросу.

Остальные продолжали разговор.

В первый момент Франс был недоволен, что я прервала его объяснение с Хюго. Но когда я начала говорить о Тане, он все внимательнее слушал меня, в особенности когда я сказала, что ее постоянное пребывание в нашем доме, по моему мнению, может быть помехой для нашего дела и даже оказаться опасным. Франс некоторое время напряженно раздумывал над моими словами и наконец сказал:

— Я не встречал девушек подобного типа, но могу приблизительно себе представить, что это такое. Если дело действительно обстоит так, как ты рассказываешь, то тебе нельзя жить с ней под одной крышей. Ей придется переменить адрес, Ханна.

— Мы не можем устроить ее у первых попавшихся людей, — пояснила я. — Нужно найти ей покровителей, которые в случае необходимости могли бы выступить в роли надсмотрщиков. Но как это сделать?

Этим летом мы не одному подпольщику предоставляли кров. Порой это бывало очень трудно; но по сравнению с Таниным случаем все остальные были несложными. Однако теперь, когда Франс определенно сказал мне, что Тане надо от нас уехать, ее безрассудство, которое могло подвести всех нас, стало казаться мне более опасным, чем когда-либо. Я подумала об Аде. И сказала Франсу, что в Амстердаме у меня есть подруга, у которой я, пожалуй, могу попросить совета. Ей известно, кто такая Таня, добавила я. Франс кивнул, выражая свое согласие. Я видела, что он настроен очень серьезно: ведь он, конечно, в первую очередь подумал обо мне, о безопасности своего бойца.

В этот вечер я пробыла в штабе недолго. Я догадывалась, что Франс сгорает от желания поделиться своими планами с Хюго. Все товарищи и Хюго вместе с ними весело крикнули мне «до свидания!», когда я, стоя в дверях, помахала им рукой. Мной овладела какая-то глупая ревность, хоть я и понимала, что должна ее побороть. То была легкая зависть к Хюго, который неожиданно появился в штабе и будет делать то, о чем я уже давно мечтаю. Я была почти уверена, что разговор, который состоится после моего ухода, будет своего рода мужским заговором, тайным соглашением всячески щадить меня и не давать опасных поручений только потому, что я девушка. Совершая на велосипеде обратный путь в душной, черной, как бархат, ночной темноте, я почувствовала, что нервное напряжение, о котором я в штабе как-то позабыла, охватило меня с новой силой, как только я осталась одна. Однако теперь эта напряженность вылилась в острую потребность перейти к действиям, оправдать свое назначение. Не все ли равно, девушка я или мужчина, я больше не хочу, чтобы меня щадили!

Записка

Ада уже знала о Танином побеге и возвращении; я рассказала ей все подробности, когда приезжала в Амстердам, чтобы взять денег для Юдифи и Тани; один верный старик-коммерсант хранил у себя их деньги. Теперь мне необходимо было снова повидаться с Адой.

Когда я сообщила ей, по какому поводу я приехала, то заметила, что она сразу стала серьезной, как будто только сейчас поняла, какой опасности подвергает меня Таня своим присутствием; а я уже раньше намекала Аде насчет группы Сопротивления, и для нее этих намеков было совершенно достаточно, чтобы все понять. Впрочем, и на этот раз Ада, с ее обычной сдержанностью, не хотела ничего обещать мне, но я знала, что она не оставит меня в беде и постарается чем-нибудь помочь. Договорились, что в случае, если будут какие-либо новости, Ада пришлет открытку с видом.

Возвращаясь домой, я испытывала неприятное чувство от того, что собираюсь устраивать Танину судьбу так, как это удобно для меня самой, и устраиваю без нее, через ее голову. Я решила внести полную ясность в этот вопрос; тогда моя совесть будет спокойна; я откровенно объясню Тане, почему для нее и для меня будет лучше, если она не останется дольше в доме моих родителей. Добиралась я домой окольной дорогой, пешком, репетируя в уме, как я все расскажу Тане, не обидев ее. В доме царила необычная тишина, когда я переступила порог передней. Я побежала в гостиную и, увидев свет в маленькой боковой комнатке, бросилась туда… Я сразу заметила, что Тани нет.