Мемуары - Франсуа Ларошфуко

Хотя из-за раздумий подобного рода Принц колебался, королева отнюдь не отказалась от своего замысла и так же горячо желала вступить с Принцем в переговоры, рассчитывая либо добиться его полного и окончательного перехода на ее сторону и тем самым обеспечить возвращение Кардинала, либо снова навлечь на него подозрения всех его друзей и приверженцев. В этих видах она поторопила принцессу Пфальцскую добиться от Принца разъяснений, чего он хотел бы для себя и своих друзей, и подала ей такую надежду на удовлетворение его пожеланий, что эта принцесса убедила его наконец решиться начать переговоры и тайно свидеться у нее с господами Сервьеном и де Лионном. Принц пожелал, чтобы при этом присутствовал и герцог Ларошфуко, что тот и сделал совместно с принцем Конти и г-жой де Лонгвиль.

Первый проект соглашения, представленный принцессою Пфальцской, предусматривал, что Принцу будет дана Гиень, {7} а должность генерального наместника в ней - тому из его приверженцев, кого он сам назовет, тогда как губернаторство Прованс - принцу Конти; {8} что будут розданы денежные награды всем, державшим сторону Принца; что от него потребуется только одно: выехать в свое губернаторство, взяв с собой для обеспечения безопасности те подразделения своих войск, какие он сам изберет; что, пребывая там, он не обязан содействовать возвращению кардинала Мазарини, но не должен вместе с тем и препятствовать этому, и уж во всяком случае Принц волен быть его другом или врагом, смотря по тому, что подскажет ему образ действий Кардинала. Эти условия были не только подтверждены, но и дополнены господами Сервьеном и де Лионном, ибо на выраженное Принцем желание, чтобы герцогу Ларошфуко была предоставлена должность генерального наместника Гиени с передачей в его ведение также Блэ, они ответили как нельзя более обнадеживающим образом. Правда, они попросили предоставить им время, чтобы договориться о губернаторстве Прованс с герцогом Ангулемским {9} и окончательно склонить королеву к согласию относительно Блэ, но, вероятно, это было сделано ими, чтобы доложить Кардиналу о ходе переговоров и получить от него дальнейшие указания. Они также коснулись причин неодобрения королевою женитьбы принца Конти на м-ль де Шеврез, но им не дали подробнее остановиться на этом и ограничились разъяснением, что обязательства, принятые на этот счет по отношению к г-же де Шеврез, слишком определенны, чтобы заниматься поисками благовидных предлогов для их нарушения. По этому пункту господа Сервьен и де Лионн не стали настаивать. Таким образом создалось впечатление, что соглашение между королевой и Принцем - дело, можно сказать, решенное.

Они оба в равной мере были заинтересованы в сохранении тайны этих переговоров. Королеве приходилось соблюдать осторожность, чтобы не усилить недоверия герцога Орлеанского и фрондеров, тем более что она готовилась вскоре поступить, и притом без всякого объяснения, вопреки своим же направленным Парламенту заявлениям, предусматривавшим Невозвращение Кардинала. {10} Принц со своей стороны должен был принимать не меньшие предосторожности, поскольку молва о его соглашении с королевою, заключенном, как справедливо сочли бы его друзья и приверженцы, за их спиною, могла явиться причиною отпадения от него герцога Буйонского и г-на де Тюренна. К тому же Принц опасался, как бы, наново порвав с фрондерами и г-жой де Шеврез, не оживить в памяти Парламента и народа страшных картин последней Парижской войны. Таким образом, эти переговоры в течение некоторого времени не получили огласки, но тот, кого избрали для их завершения, вскоре подал поводы к их разрыву и довел дело до крайностей, свидетелями которых мы впоследствии стали.

Между тем, хотя принцы были уже на свободе, собрание знати {11} не разошлось и продолжало заседать, используя для этого различные предлоги. Прежде всего дворянство потребовало восстановления своих привилегий и устранения кое-каких отдельных непорядков, но истинной его целью было добиться созыва Генеральных штатов, что и впрямь являлось бы самым надежным и безболезненным средством восстановления древних основ государства, с некоторых пор, как представлялось, вконец расшатанных чрезмерным могуществом временщиков. Последовавшие события с очевидностью показали, насколько этот исходивший от знати проект был бы полезен для королевства. Но герцог Орлеанский и Принц, не понимая своих подлинных интересов и стремясь угодить двору и Парламенту, в равной мере боявшихся влиятельности Генеральных штатов, не только не поддержали требований знати и не заслужили тем самым признательности за установление общественного спокойствия, но помышляли лишь о способах распустить собрание и сочли свой долг до конца исполненным, добившись от двора обещания созвать Генеральные штаты через полгода по достижении королем совершеннолетия. {12} За этим пустым обещанием последовал самороспуск собрания.

Двор в ту пору разделялся на несколько группировок, но все они сходились в стремлении воспрепятствовать возвращению Кардинала. Однако их образ действий был различен: фрондеры открыто заявляли о своей враждебности к Кардиналу, но хранитель печати де Шатонеф выказывал преданность королеве, хотя и был смертельным врагом Кардинала. Он находил, что нет лучшего способа держать Кардинала вдали и занимать его место, как делая вид, что неизменно разделяешь мнения королевы. Она же во всем отдавала отчет пребывавшему в изгнании Кардиналу, {13} и его отсутствие служило лишь к усилению его власти. Но так как его указания доходили медленно и нередко одно отменялось другим, эта противоречивость вносила такую путаницу в государственные дела, что разобраться в ней не было ни малейшей возможности.

Между тем фрондеры торопили с заключением брака между принцем Конти и м-ль де Шеврез. Малейшие промедления в этом внушали им подозрения, и они стали подозревать г-жу де Лонгвиль и герцога Ларошфуко в намерении расстроить этот брак {14} из опасения, как бы принц Конти не ускользнул из их рук и не попал в руки г-жи де Шеврез и коадъютора Парижского. Принц искусно подогревал их подозрения насчет своей сестры и герцога Ларошфуко, рассчитывая, что, пока фрондерами будет владеть эта мысль, они никогда не доищутся истинной причины промедления, состоявшей в том, что Принц, не достигнув соглашения с королевою и вместе с тем не прекратив переговоров о нем, а также располагая сведениями, что г-н де Шатонеф будет смещен, хотел дождаться выяснения обстановки и лишь после этого или допустить этот брак, если г-н де Шатонеф возобладает над Кардиналом, или окончательно расстроить его, если Кардинал настоит на смещении г-на де Шатонефа.

Между тем отправили в Рим доверенных лиц хлопотать о дозволении этого брака между родственниками. Принц Конти с нетерпением ждал дозволения на него столько же потому, что м-ль де Шеврез ему нравилась, сколько и потому, что перемена в условиях существования привлекала его прелестью новизны. Это чувство, однако, он со всем присущим ему хитроумием тщательно скрывал от друзей; но более всего он опасался, как бы ого не заметила г-жа де Лонгвиль, что принизило бы и се глазах внешние проявления его необыкновенной и странной страсти, которую, как ему хотелось ее уверить, он к ней питает. В поисках выхода из этого затруднения он доверительно попросил президента Виоля, которому было, поручено составить статьи брачного договора, уступить по всем спорным пунктам и во что бы то ни стало преодолеть все помехи.

Тогда же г-на де Шатонефа отстранили от должности хранителя печати, назначив на его место Первого президента Моле. {15} Это событие застигло врасплох и привело в ярость фрондеров, и Коадъютор, личный враг Первого президента, поспешил в Люксембургский дворец сообщить о случившемся герцогу Орлеанскому и находившемуся вместе с ним Принцу. Он с такими преувеличениями и с такой злобой изобразил им образ действий двора, что тотчас же было созвано совещание, на котором присутствовало много знатных особ и которое занялось обсуждением вопроса о том, отправиться ли немедля во Дворец Правосудия и силою отобрать печать у Первого президента или сначала поднять народ, дабы он поддержал это насилие. Принц, однако, решительно воспротивился этому, побуждаемый то ли доводами рассудка, то ли соображениями личного интереса; он даже ввернул в свою речь легкую шутку, заявив, что недостаточно храбр, чтобы не дрогнуть перед опасностями войны, в которой противник станет их осыпать камнями и головешками. Фрондеров обидел этот ответ, и они еще больше укрепились в своем прежнем мнении, что Принц поддерживает тайные сношения со двором. Они решили, что отстранение г-на де Шатонефа и возвращение г-на де Шавиньи, в прошлом статс-секретаря и министра, в это самое время вызванного двором, были согласованы с Принцем, хотя в действительности он был к этому совсем не причастен. Королева между тем тотчас же предоставила г-ну де Шавиньи его прежнее место в Совете. Она сочла, что, вернувшись без чьего-либо заступничества, он будет обязан своим возвращением ей одной, и действительно, пока г-н де Шавиньи надеялся завоевать доверенность и расположение королевы, он старался держаться поодаль от Принца и всех своих главнейших друзей, но после того, как первые же дни показали ему, что пристрастие, питаемое королевою к Кардиналу, вытеснить из ее души невозможно, он тайно объединился с Принцем, сочтя, что этот союз вознесет его ко всему, чего он желал по чрезмерному своему честолюбию. Он начал с того, что побудил Принца ознакомить герцога Орлеанского с заключаемым между ним и королевою соглашением, дабы тот помог ему от него отступиться, и, хотя доверием, которое ему оказывал Принц, г-н де Шавиньи был обязан исключительно г-же де Лонгвиль и герцогу Ларошфуко, он настоятельно просил Принца не раскрывать своих намерений в точности и до конца ни той, ни другому.