Мемуары - Франсуа Ларошфуко

При всех этих противоречащих друг другу суждениях и побуждениях герцог Ларошфуко все же хотел избавить г-жу де Лонгвиль от поездки в Руан и вместе с тем убедить Принца договориться с двором. Положение дел, однако, крайне не благоприятствовало его намерению: спустя немного часов по прибытии в Сен-Мор Принц отказался от беседы наедине с маршалом Грамоном, который явился от имени короля спросить его о причине отъезда, пригласить возвратиться в Париж и пообещать ему полную безопасность. Принц в присутствии всех ответил ему, что, хотя кардинал Мазарини и удален от двора, а господа Сервьен, Летеллье и де Лионн покинули его по приказанию королевы, тем не менее дух и правила Кардинала царят в нем по-прежнему, и, претерпев столь суровое и несправедливое заключение, он испытал на себе, что отсутствие какой-либо вины отнюдь не достаточно для обеспечения безопасности, и надеется найти ее в уединении, где сохранит те же взгляды на благо государства и славу короля, которые уже многократно высказывал. Маршала Грамона эта речь поразила и уязвила. Он рассчитывал изложить Принцу содержание своего поручения и от имени двора начать с ним переговоры, но не мог, по справедливости, обижаться на Принца за отказ в доверии словам о его безопасности, которые он только что ему передал, поскольку г-н де Лионн по секрету рассказал ему о принятом у графа Монтрезора решении вторично арестовать Принца. Принцесса, принц Конти и г-жа де Лонгвиль прибыли в Сен-Мор вскоре после Принца, и в первые дни этот новый двор был полон знати не менее, чем королевский. Больше того, чтобы послужить политике, здесь оказались налицо всевозможные развлечения, и балы, спектакли, карты, охота и изысканный стол привлекали сюда бесчисленное множество тех подбитых ветром людей, которые всегда предлагают себя при образовании партий и обычно предают или покидают их в зависимости от своих страхов или выгод. Тем не менее нашли, что их многочисленность способна расстроить вполне возможные приготовления к нападению на Сен-Мор и что эта толпа, бесполезная и стеснительная при всех других обстоятельствах, в данных условиях может сослужить службу и произвести известное впечатление. Никогда еще двор не бывал возбужден столькими интригами, как тогда. Желания королевы, как я сказал, ограничивались возвращением Кардинала. Фрондеры домогались возвращения г-на де Шатонефа; он был им нужен для осуществления многих замыслов, ибо, будь он восстановлен в своей прежней должности, все было бы много проще: он мог бы исподволь и неприметно расстраивать замыслы Кардинала и занять его пост, если бы того удалось свалить. Маршал Вильруа старался, сколько мог, склонить королеву вернуть г-на де Шатонефа, но решить этот вопрос, как и все прочие, можно было только с согласия Кардинала.

Пока при дворе ожидали его распоряжений в связи с создавшейся обстановкой, Принц продолжал колебаться, как ему поступить, все еще не решив, чему отдать предпочтение, миру или войне. Герцог Ларошфуко, видя его нерешительность, нашел, что этим обстоятельством должно воспользоваться, дабы убедить Принца благожелательнее отнестись к предложениям о мирном разрешении спора, от чего, видимо, старалась отвратить его г-жа де Лонгвиль. Вместе с тем он хотел также располагать возможностью избавить ее от необходимости отправиться в Нормандию, и ничто лучше не отвечало обоим этим намерениям, как склонить ее перебраться в Мурон. Исходя из этих соображений, он указал г-же де Лонгвиль, что только ее отъезд из Парижа способен удовлетворить ее мужа и окончательно расстроить внушавшую ей такой страх поездку; что Принцу легко может наскучить оказывать ей, как он это делал до того времени, защиту и покровительство, тем более что он располагает столь благовидным предлогом, как примирение жены с мужем, в особенности если рассчитывает привлечь этим путем на свою сторону герцога Лонгвиля. Кроме того, герцог Ларошфуко сказал ей и о том, что ее одну обвиняют в подстрекательстве к беспорядкам и что во многих отношениях на нее ляжет ответственность и перед братом, и перед всеми за разжигание в королевстве войны, последствия которой окажутся пагубными для ее дома или для всего государства, тогда как она почти в равной степени заинтересована в сохранении того и другого. Он указал ей и на то, что огромные издержки, которые лягут на Принца, лишат его возможности, а может быть, и желания снабжать ее средствами, и, ничего не получая от г-на де Лонгвиля, она может быть доведена до нестерпимой нужды; наконец, он советовал ей, во избежание стольких трудностей, попросить Принца благожелательно отнестись к тому, чтобы Принцесса, принц Энгиенский и она удалились в Мурон, дабы не стеснять его в случае неожиданного похода, если он сочтет нужным выступить, и вместе с тем избавить себя от тягостной необходимости соучаствовать в принятии ответственного решения, накануне которого он находится, а именно: разжечь в королевстве пламя гражданской войны или доверить свою жизнь, свою свободу и свое имущество ненадежному слову кардинала Мазарини. Этот совет был одобрен г-жой де Лонгвиль, и Принц пожелал, чтобы он был возможно скорее осуществлен.

Горячность герцога Немура начала понемногу остывать, и, хотя все его страсти еще его не покинули, он не давал им увлечь себя с такой же неодолимостью, как это было прежде. Герцог Ларошфуко не преминул этим воспользоваться, чтобы приобщить его к своим взглядам. Он разъяснил ему, что гражданская война никоим образом не отвечает их интересам; что Принц и случае неудачи легко может довести их до потери всего имущества, тогда как извлечь для себя выгоду из его удач они едва ли когда-нибудь смогут, так как ослабление государства неминуемо повлечет за собой и их разорение; что если Принцу трудно решиться поднять оружие, то положить его, после того как он его поднял, ему будет еще труднее; что обеспечить себе при дворе безопасность, нанеся ему оскорбление, будет для Принца отнюдь не легко, поскольку он там не находит ее и ныне, хотя еще ничего против него не предпринял; и, наконец, что если герцог Немур вынужден считаться с некоторыми особенностями в характере Принца, то не следует забывать и о том, что, добившись его удаления из Парижа, он должен будет и сам из него удалиться и отдать свою судьбу в руки своего соперника.

Герцог Немур обнаружил готовность внять этим доводам и, то ли потому, что они открыли ему глаза на многое, чего он прежде не видел, то ли по обычному для людей его возраста легкомыслию, {25} проникся стремлениями, противоположными тем, которые владели им ранее, и, решив содействовать сохранению мира с тем же пылом, с каким прежде жаждал войны, условился с герцогом Ларошфуко о совместных действиях ради достижения этой цели.

Королеву все больше и больше охватывала враждебность к Принцу; фрондеры старались любыми способами ему отомстить и тем временем утрачивали свое влияние на народ из-за толков об их союзе с двором. Особую ненависть Коадъютор питал к герцогу Ларошфуко: он приписывал ему расстройство замужества м-ль де Шеврез и, считая, что для расправы с ним допустимы все средства, не забыл ничего, чтобы любыми способами натравить на герцога его личных врагов. На его карету за одну ночь было произведено три нападения, причем так и не удалось выяснить, кем они были учинены. Эти проявления злобности, однако, не помешали ему совместно с герцогом Немуром прилагать усилия к сохранению мира. Да и г-жа де Лонгвиль, лишь только твердо решила ехать в Мурон, также стала им в этом содействовать. Но люди были слишком возбуждены, чтобы прислушиваться к голосу разума, и впоследствии все явственно почувствовали, что никто не понимал своих истинных интересов. Даже двор, который поддержала сама судьба, часто допускал значительные ошибки, и позже все увидели, что каждая партия держалась скорее благодаря промахам той, которая с ней враждовала, чем благодаря собственному разумному образу действий.

Между тем Принц прилагал всяческие старания, чтобы оправдать свои взгляды в глазах Парламента и народа. Понимая, что войне, которую он собирался начать, недостает подобающего предлога, Принц пытался отыскать его в поведении королевы, снова призвавшей и приблизившей к себе господ Сервьена и Летеллье, удаленных ранее, дабы уважить его пожелания, и старался уверить всех в том, что их вернули не столько с целью нанести ему оскорбление, сколько затем, чтобы ускорить возвращение Кардинала. Этот слух, умышленно распространявшийся им в народе, произвел известное впечатление. Раскол в Парламенте достиг невиданных дотоле пределов: Первый президент Моле стал врагом Принца, считая, что тот способствовал отнятию у него печати, чтобы передать ее г-ну де Шатонефу. {26} Подкупленные двором примкнули к г-ну Моле. Фрондеры, однако, вели себя более осторожно: они не решались открыто выказывать свое сочувствие Кардиналу, тогда как в действительности хотели сослужить ему службу.