Подельник века - Денис Нижегородцев

Барон кивнул.

– Если все и так ясно, я не буду ни от кого бегать, а мы не будем ходить вокруг да около. Что от меня требуется, чтобы разрешить ситуацию?

Штемпель откинулся на мягкую обивку стула и, выдержав паузу, произнес:

– План Б.

– План Б? – Казак даже приподнял одну бровь. Из-за чего и его шрам стал заметнее.

– Именно так.

– Он согласован со всеми?

– Это уже моя забота.

– Если я правильно понимаю, мне предлагается некая амнистия…

– …только на период Романовских торжеств, – подхватил и уточнил барон.

– А взамен…

– …все боеспособные казаки временно перейдут в ведение нашей структуры… – снова продолжил Штемпель.

– …в качестве агентов с паспортами и всем необходимым довольствием и содержанием, – на этот раз инициативу перехватил Казак.

Но Штемпель не преминул возможностью его поправить:

– Пока что безо всякого довольствия и содержания, – немного резковато сказал он. Еще уголовный будет диктовать высокопоставленному офицеру Охранного отделения, как нужно вести себя с бандитами.

Казак вытянул с подставки зубочистку и засунул в щель между золотым и обычным зубами. Его прямой взгляд не отпускал барона. Но и Штемпель не подал виду, что волнуется или хоть как-то готов изменить свое решение.

– Какие гарантии? И что будет после торжеств? – снова заговорил бандит.

– Гарантия – мое слово, – ответил барон. – А после никаких.

Казак ухмыльнулся, ему было над чем задуматься. А Штемпель оглянулся, чтобы удостовериться, что рядом нет лишних ушей, и дал еще немного вводных:

– Полиция закроет глаза на грехи твоих казаков, но только тех, чьи руки не по локоть в крови. Думай, кого присылаешь для охраны первых лиц империи.

– Это уже другой извод, и цена у него другая. Одно дело – не отсвечивать несколько месяцев под формальным прикрытием, и совсем другое – охранять царя на самом деле!

В этот момент ротмистр мог бы сказать: «Тише!» Если бы перед ним сидел какой-нибудь другой преступник. Но не Казак. Тот был слишком крупной птицей и даже по официальной линии – герой нескольких войн, награжденный Георгиевским и Владимирским крестами. С такими легче договориться, чем воевать. Не говоря уже о том, что атаман и сотрудник охранки давно друг друга знали, и неизвестно, кто в этой паре был ведущим, а кто ведомым, кто начальником, а кто подчиненным…

Но барон все же попытался показать, что представляет официальную власть:

– Как любил говорить Макар Свинов, у человека всегда должен оставаться выбор, возможность. Я сделал свое предложение. Можно, конечно, и дальше играть в кошки-мышки. Но рано или поздно тебя поймают. – Он оглянулся. – А тут несколько месяцев благополучного существования, да еще и на благо царя и Отечества.

– Именно, что несколько месяцев, а не недель и не дней. Нашли бесплатную рабочую силу… А что, у вас фараонов для этого мало?

– Фараоны в Египте. Казак усмехнулся:

– Да согласен я, согласен… Мне договор кровью скрепить али как?

– Али как. – Штемпель поднялся.

– Связь через?.. – решил уточнить атаман.

– Как обычно.

Скурихин кивнул и потер шрам, который слегка зудел под слоем пудры.

– Надеюсь, вы меня не обманете, – бросил он вслед уходящему сотруднику охранки.

– Это уж как решит… Николай Александрович. Казак даже осклабился:

– Да уж, при Михал Саныче я бы уже развернулся…

Барон оставил реплику без ответа.

Вышеупомянутый великий князь Михаил Александрович Романов отмечал долгожданную свадьбу тихо и даже тайно, в кругу самых близких. Прежде всего со своей не совсем уже молодой и морганатической супругой – дважды разведенной Натальей Шереметьевской-Вульферт-Брасовой, которую остальные члены династии на дух не переносили и называли не иначе как «эта женщина».

А также с подрастающим сыном от этой женщины Георгием – здоровым и шустрым мальчиком двух с половиной лет, который был не просто единственным отпрыском последнего выжившего брата действующего императора, но успел появиться на свет даже до морганатического, то есть неравного брака своих родителей.

13 ноября 1910 года Николай Второй издал по его поводу закрытый указ, где предписывал правительствующему Сенату «сына состоявшей в разводе Наталии Сергеевны Вульферт, родившегося 24 июля 1910 года, Всемилостивейше возвести в потомственное дворянское Российской Империи достоинство, с предоставлением ему фамилии Брасов и отчества Михайлович».

Однако спустя почти ровно два года император подписал другой документ. И тон его был намного жестче. Указом от 15 декабря 1912 года самодержец увольнял брата со всех постов в армии и по гражданской части, лишал чинов, конфисковывал имущество, запрещал возвращаться из Европы в Россию, ну а главное – лишал Михаила Александровича права на регентство в случае собственной смерти и при малолетнем цесаревиче Алексее Николаевиче.

Впоследствии историки будут спорить, какие права на престол еще оставались у великого князя, когда спустя пять лет старший брат отречется в его пользу. Пока же выходило, что Михаил никогда уже не будет обладать сколько-нибудь серьезной властью, не сможет передать ее своим незаконнорожденным потомкам, вряд ли когда-нибудь вернется в Россию в принципе и уж точно не поучаствует в главных событиях следующего года – беспрецедентных торжествах в честь 300-летия династии Романовых.

– Не грусти. – Жена бывшего наследника престола, а Михаил Александрович официально им и был с 1899 по 1904 год, села к нему на колени и погладила его небритую щеку.

– Легко сказать… – вздохнул великий князь. Современники отзывались о нем как о весьма добром и даже мягком человеке. Но только в определенном кругу, например с женой или царственным братом. Потому что в армии, где он командовал дивизией, его знали уже как четкого, справедливого офицера с хорошо поставленным командным голосом.

– Все наладится, – добавила Наталья.

– Угу.

– В конце концов, мы долго к этому шли. И не будем слушать других.

– Да.

Жена повисла на его шее. А великий князь задумчиво посмотрел в окно французской гостиницы. Он понятия не имел, что ждет его дальше…

«Между мной и им сейчас все кончено, потому что он нарушил свое слово. Сколько раз он сам мне говорил, не я его просил, а он сам давал слово, что на ней не женится. И я ему безгранично верил! Ему дела нет ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в России…» – писал уже Николай Второй матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне.

А мать усиленно крестилась, стоя на коленях перед иконостасом домашней церкви Зимнего дворца. «Эта женщина» – Шереметьевская, Вульферт, Брасова или уже Романова! – удивительно напоминала ей Марию Мещерскую, ту, ради которой ее покойный муж, почивший император Александр Третий, в свое время едва не отрекся от престола.

Не лучшие настроения наблюдались и в Царском Селе – загородной резиденции Романовых. Супруга действующего императора Александра Федоровна периодически конфликтовала со свекровью, но по отношению к женитьбе Михаила Александровича взгляды двух женщин полностью совпадали. «Эта женщина» и даже «эта властная женщина» – не пара мягкому Мише. Своим поступком она не только принижала честь семьи, но ставила под сомнение