Мрачные сказки - Ши Эрншоу

Она приближается неспешно – без громких приветствий или раскинутых для объятий рук. Наоборот, старается не привлекать внимания. Бирди подходит ко мне с низко опущенной головой:

– Теплый выдался вечерок…

Уголки ее сжатых губ смотрят вниз. Нас с Бирди связывает тихая и нежная дружба. Я всегда чувствую себя в ее обществе легко и непринужденно. Именно Бирди научила меня шить из старых мужниных рубашек мешки для хранения муки и зерна, правильно укладывать компост и консервировать голубику в лимонном соке так, чтобы ягоды не размякли и компот не превратился в комковатую кашицу. Мы дружим, и наша дружба зиждется на простом, но действенном принципе: не отягощать друг друга обязательствами и претензиями.

Однако сейчас с Бирди что-то не так. Она обводит глазами площадку, людей, стоящих рядом с нами, а затем дотрагивается до старого шрама на левом локте, как будто хочет убедиться, на месте ли он. (Несколько лет назад во время уборки пшеницы Бирди порезалась о серп; рана затянулась, но на ее месте остался зазубренный, неровный валик наросшей розовой плоти.)

– Да, вечер теплый, – соглашаюсь я, надеясь, что Бирди быстро отойдет и не спросит у меня, почему Тео выглядит окаменевшим истуканом.

Но вместо этого она, отняв руку от шрама, прикасается к моей руке:

– Мне нужно переговорить с тобой.

Бирди не смотрит мне в глаза, лишь слегка, украдкой косится. Ее кожа – как поверхность скорлупы у грецкого ореха: вся обветренная и потрескавшаяся. И не успеваю я поинтересоваться, в чем дело, как она уводит меня от мужа на несколько шагов – назад, в тень вязов, где наши голоса никто не услышит.

– Как твой сад? – спрашивает Бирди, а мне бросается в глаза неестественная белизна ее белков.

И вопросом о моем летнем саде ей меня не сбить. Бирди явно что-то нужно!

– Сад в порядке.

– Тысячелистник еще не пора убирать?

– Через неделю будет самое время.

Некоторые члены нашей общины собирают свежий тысячелистник, едва его ростки пробиваются из земли, и вешают пучки зелени под потолком. Говорят, это растение способно уберечь от болезней, а чай с тысячелистником очищает тело от типичных для зимы простуд.

Правый глаз Бирди странно дергается, она снова начинает потирать свой шрам. Лучше бы ей этого не делать! Меня это раздражает, суставы вмиг пронзает невралгическая боль.

– Что-то случилось? – спрашиваю я напрямик.

Стоящий в нескольких метрах от нас Тео оборачивается. Он делает вид, будто не прислушивается, но я уверена: он мог уловить пару слов.

Рот Бирди раздосадованно кривится; кажется, что у нее вот-вот сдадут нервы и она уйдет, не сказав мне больше ни слова. Но Бирди прокашливается:

– Три дня назад Арвен слишком близко подошел к границе, – Бирди обводит глазами еще не рассевшуюся толпу и находит в ней своего сына.

Мальчик робко переминается с ноги на ногу подле ее мужа. Арвену всего десять лет, и он всегда был тихоней. Из тех застенчивых, молчаливых и задумчивых детей, что предпочитают забавам ровесников-сорванцов книги.

– Он сделал это не нарочно, так вышло. Арвен вешал белье на веревке, как вдруг порывом ветра сдуло один из моих кухонных половиков. Он улетел и зацепился за дерево. По ту сторону, – нервно втягивает воздух Бирди. – Я окрикнула Арвена, когда он уже протянул к нему руку. Я велела ему бросить половик, он послушался, но рука все же побывала за пограничной линией.

Протянув к Бирди руку, я сжимаю ладонь подруги.

– Это была только рука, Бирди. Я уверена, с Арвеном все в порядке.

Бирди быстро кивает; она явно одержима одной мыслью. И вместо того чтобы утихомирить дергающуюся ногу, прикусывает щеку. Бирди прожила в Пасторали большую часть своей жизни, почти с момента основания общины. И здесь же, в Пасторали, родила сына. Ей известны все риски. Бирди знает, что произойдет, если окажется, что Арвен занес сюда болезнь.

– Наш дом стоит слишком близко к границе, – продолжает она. – Она видна мне из окна спальни. – Внезапно Бирди резко успокаивается и наконец решается посмотреть мне прямо в глаза. – На днях деревья на границе начали расщепляться.

У меня перехватывает дыхание. Вот уже несколько месяцев мы не наблюдали, чтобы у пограничных деревьев отслаивалась кора. Порой закрадывалась даже мысль: уж не отступила ли болезнь от нашего леса? Может, он снова стал безопасным? А теперь кора опять начала растрескиваться, а по стволам потекла живица. Наши сомнения развеялись: гниль продолжает жить в лесу. Она всегда рядом. Меня подмывает обернуться, взглянуть на Тео, проверить, прислушивается ли он к нашему разговору, понять, удалось ли ему что-то расслышать. Но я не отвожу глаз от Бирди.

– Это не значит, что Арвен болен, – заверяю я подругу, но по спине пробегает леденящий холод. Наклонившись ближе к Бирди, я мягко уточняю: – Как он выглядит?

– Мы пока ничего не заметили. Никаких признаков болезни…

«Арвену не следовало приходить на собрание, – мелькает у меня в голове. – Лучше бы сидел дома, в своей комнате, изолировался от всех, пока мы не убедимся наверняка». Но мой муж тоже здесь, разве не так? А он сделал гораздо худшее. Тео сам, по доброй воле, дерзко переступал границу. Каждую ночь, множество раз! И целый год врал! Но он уцелел. Да и сейчас у него не наблюдается никаких симптомов болезни.

– Ты сказала Леви? – спрашиваю я Бирди.

Подруга опускает глаза:

– Я сказала ему о том, что деревья растрескиваются. А об Арвене не сказала. – Бирди вскидывает на меня глаза. – Не хочу никого пугать без причины.

Я снова сжимаю руку подруги. Слишком хорошо понимаю, почему она не хочет рассказывать о случившемся общине. Не стоит без необходимости вызывать панику.

– Мы постоянно повторяли ему: держись от границы подальше, – качает головой Бирди, а я боюсь, как бы из ее глаз не брызнули слезы. – Мы даже рассказали ему историю о фермерской дочке.

Я улыбаюсь подруге. Она хорошая мать. Делает все что может.

– Тысячелистник не излечит Арвена от болезни, если он уже заразился, – поясняю я Бирди, все еще не выпуская ее руку.

Тысячелистник годится для лечения легких простудных заболеваний, желудочных расстройств и затяжной лихорадки. Но я вижу, что подруга в отчаянии. В таком отчаянии, что даже решилась поделиться со мной в надежде на помощь. Увы, от вязовой ветрянки есть лишь одно-единственное средство, но я сознаю: Бирди прибегнуть к нему не захочет. И поэтому предлагаю ей совершенно безвредное средство, которое не спасет ее сына от гнили, но, возможно,