Рассказы и повести - Анатолий Безуглов

– Выясним, Захар Петрович. Свяжемся с участковым…

А на следующий день утром мне сообщили из Пролетарского РОВДа следующее:

первое: родители Калгашкиной действительно имели свой дом в Мокрой Ельмуте и продали его в начале 1981 года;

второе: Калгашкины-старшие, а также Рябченко А. Н. выписались из Мокрой Ельмуты в августе 1981 года в связи с выездом на другое место жительства. В декабре того же 1981 года они прописались в доме своей дочери Муравьевой Е. А.;

третье: на самом деле они все время жили на хуторе. Тем более что старуха Рябченко больна, почти не встает.

Итак, мне стало ясно, что вся эта катавасия с куплей-продажей дома, а также с выпиской и пропиской – махинация с целью незаконного получения Ириной Алексеевной Калгашкиной трехкомнатной квартиры.

Но только ли этим ограничивался круг ее незаконных действий? Почему горжилуправление и правление ЖСК «Салют» так благоволило к Калгашкиной? А человеку, имеющему все основания претендовать на трехкомнатную квартиру, то есть Бабаеву, отказали?

По-моему, всем этим пришло время заняться следователю.

Было возбуждено уголовное дело. Я поручил его Орлову Анатолию Васильевичу, молодому следователю. В помощь Орлову начальник городского отдела внутренних дел выделил инспектора ОБХСС старшего лейтенанта Владимира Гордеевича Фадеева, который, по просьбе следователя, срочно выехал в Мокрую Ельмуту.

Через два дня следователь и инспектор ОБХСС зашли ко мне поделиться первыми впечатлениями.

– Ну и фокусница эта Ирина Алексеевна Калгашкина,– рассказывал Фадеев.– Прямо Кио… Такого тумана напустила у своих родственников, что те ничего не поняли. И фокус готов! Я спрашиваю у бабки Рябченко: жили, мол, в Зорянске? Господь, говорит, сынок, с тобой, я уж со двора три года не выходила… Отцу Калгашкиной – тот же вопрос. Он в ответ: а чего я там не видел? Я говорю: так у вас в Зорянске трехкомнатная квартира, на ваши кровные деньги… Он прямо-таки опешил. Спрашиваю: вы дочери Ирине четыре тысячи давали? Смеется. Я, говорит, больше сотни в руках не держал… Вот так, Захар Петрович. Старики даже и не подозревают, что были жителями нашего города…

– Погодите, погодите,– остановил я инспектора ОБХСС.– Почему отец Калгашкиной говорит, что и сотни не держал в руках? Он же дом продал…

Фадеев усмехнулся.

– А знаете, кому старики продали свой дом? Своей же дочери, Муравьевой.

– Как дочери? – не понял я.

– Вот так. Своей родной дочери, которая родилась, выросла и до сих пор живет в этом доме.

– Странно,– удивился я.– А Муравьева заплатила им что-нибудь?

– В том-то и дело, что ни копейки не заплатила,– ответил Владимир Гордеевич.– А зять, то есть муж дочери, тот до сих пор так и считает стариков хозяевами дома и сада.

– Но для чего же все это понадобилось? – спросил я.

– А Муравьева, да и все остальные родственники сами не знают, какой смысл в этой купле-продаже,– продолжал Фадеев.– Говорят, Ирина Алексеевна примчалась на хутор, что-то напела с три короба и все сама с продажей и обстряпала.

– А за оформление продажи? Кто взял на себя эти расходы?

– Заведующая магазином наша разлюбезная, кто же еще? Сестра ее, то есть Муравьева, говорит, устроили семейное торжество. Обмыли, значит. Ирина Алексеевна и подарками всех своих наделила… Я считаю: это фиктивная сделка для отвода глаз.

– Ну, что скажете, Анатолий Васильевич? – обратился я к следователю.

– Вопрос с выпиской и пропиской ясен,– ответил Орлов.– Чтобы получить побольше площадь… С продажей дома – тоже…

– Да,– вспомнил я и снова спросил у Фадеева,– какая сумма фигурирует в документах о продаже дома?

– Четыре тысячи.

– Простите, Анатолий Васильевич, что перебил вас. Продолжайте.

– Вы задали старшему лейтенанту нужный вопрос,– сказал следователь.– Четыре тысячи… По-моему, Калгашкина хотела всех убедить, что большую часть денег для паевого взноса дали родители… Видимо, доходы у нее, мягко выражаясь, не совсем законные, вот она и решила замаскировать их. Владимиру Гордеевичу этим тоже нужно заняться по линии магазина «Овощи-фрукты». Я говорю «тоже» потому, что меня прежде всего волнует: якобы Калгашкина переплатила за получение квартиры пять тысяч. Попахивает взяткой…

– Помните, она жаловалась Бобошко, что из-за Бабаева ей пришлось еще дать кому-то две лишние тысячи?

– Не знаю, можно ли так безоговорочно верить этому парню,– высказал я свои сомнения.– Да и говорил он с Бабаевым, кажется, не совсем трезвый.

– Можно,– с уверенностью произнес Орлов.– Я с Юрой уже беседовал. На этот раз парень был совершенно трезвый и повторил почти слово в слово то, о чем писал в редакцию и говорил вам учитель географии.

– А не сводит ли Бобошко счеты с Калгашкиной?

– Нет, Захар Петрович, не похоже. Вообще, он производит неплохое впечатление. По-моему, Бобошко такой, как его характеризует Бабаев. Честный, искренний. Но какой-то потерянный, надломленный… Я помог ему устроиться лаборантом в санэпидстанцию. Пока ему там нравится… Так вот, мы с ним часа четыре беседовали. Между прочим, Юра очень скоро разобрался, что за женщина Калгашкина, и расстался с ней. Хотя она до сих пор заманивает его к себе.

– Это так,– подтвердил старший лейтенант.– Домой Юре звонит и через приятелей передает…

– Вы бы слышали, Захар Петрович, как Бобошко возмущался,– продолжал Орлов.– Рассказывал, что однажды полдня провел в магазине Калгашкиной. Вы, говорит, товарищ следователь, не поверите. К ней все время приходят блатовики. С черного хода. Калгашкина отпускает им дефицит. Она ведь и заведующая, и продавец. В магазине, кроме нее, только еще один продавец, уборщица да грузчик… За свой дефицит она имеет из-под прилавка в других магазинах разные вещи, деликатесы, книги. Представляете, собрание сочинений Фенимора Купера достала, три комплекта. Бобошко спрашивает Калгашкину: зачем? Она ему отвечает: комплект диспетчеру автобазы, чтобы у магазина не было перебоев с транспортом; комплект дочери директора совхоза, чтобы зелень всякую и овощи отпускали в первую очередь, посвежее и побольше. Третий – пригодится…

Я вспомнил, что жена частенько сетовала: в городе бывает невозможно купить помидоров или огурцов, а у Калгашкиной – пожалуйста…

– Так вот,– продолжал тем временем следователь,– этот Бобошко считает: вам, чтобы приобрести «Трех мушкетеров», надо полгода макулатуру собирать. А Калгашкина спокойно, без всякой макулатуры, купила двадцать пять экземпляров. И еще спрашивает: вы на Эдуарда Хиля ходили, когда в прошлом месяце он был на гастролях в Зорянске? Я отвечаю: нет, не попал, поздно позаботился о билетах… Юра говорит: не попали из-за таких, как Ирка,– у нее на концерт Хиля было пятнадцать билетов. Через кассиршу… В общем, как он выразился, это похоже на мафию. И честным людям из-за них ничего не достается. Поэтому кругом дефицит…

– Ну а через кого она устроила себе трехкомнатную квартиру, с Бобошко не делилась?– спросил я.

– Этого парень не знает,– ответил следователь.

Орлов вызвал на допрос Калгашкину. Посоветовавшись, мы решили, что мне тоже надо присутствовать.

Когда заведующая магазином «Овощи-фрукты» ознакомилась с показаниями отца, матери, бабушки и сестры, полученными Фадеевым в Мокрой Ельмуте, она совершенно растерялась.

После нескольких вопросов, заданных следователем, я спросил у нее:

– Как же получается, Ирина Алексеевна, мне вы говорили одно, а на самом деле…

– Хотела я своих забрать к себе, честное слово, хотела! – стала убеждать нас Калгашкина.– Ведь родная им, не приемная! Старые они у меня… Я вам тогда сказала, что мама испугалась; а вдруг им тут климат не подойдет. И знакомых нет никого, будут сидеть в четырех стенах, как неприкаянные. Я с утра до вечера на работе. Даже выходные дни приходится прихватывать. Материальная ответственность! Все тащат – уборщица, грузчик, шофера…

– Значит, то, что ваши родители дали вам часть денег на паевой взнос, неправда?– снова задал вопрос следователь.

– Деньги я сама накопила. Зарплата у меня приличная, плюс премиальные. И сколько мне одной надо? Вы не верите, да? Не верите?– с каким-то отчаянием проговорила она.– Конечно, если работник торговли, то ему верить нельзя… Вот поэтому и приходится…– Калгашкина замолчала, комкая в руках носовой платок.

– Что приходится?– спросил Орлов.

– Выдумывать,– вздохнула Калгашкина.– Якобы родители помогли на кооператив.

– Но зачем вам трехкомнатная?– продолжал Орлов.

– Личную жизнь хочу устроить. Как каждая женщина… А кто меня возьмет? Кому я нужна в тридцать пять лет? Вон, в газетах пишут, что нас, баб, куда больше, чем мужиков. А сколько вокруг молоденьких девчонок? Неужели я не имею права на семейное счастье?– Калгашкина неожиданно всхлипнула, приложила к глазам платочек.– Куда таким, как я, деваться? Это раньше мужчины шли к женщине с цветами да с шампанским. А нынче им самим пол-литра надо ставить… Вот добрые люди и надоумили, присоветовали. Что, говорят, Калгашкина, тебе однокомнатная? Семью заводить надо. Против трехкомнатной мужик не устоит…– Она вздохнула.