Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

„Александр убит взбунтованными рабочими. Шура”.

Вот это — дубиной в лоб!!

Ах ты мой братец меньшенький!! Ах ты мой обречённый!

А ведь это в твоих глазах отмалу было...

147

Это был искренний вопль отчаяния — позавчера, к фронтовым делегатам. Минута слабости. Обида и безнадёжность разрывали грудь, и переставал Керенский верить в восторженные крики людей и их клятвы. Всё казалось — почти потеряно, цветы революции — облетевшими до конца. (И буржуазная печать возликовала: вот, и сам Керенский подтверждает! кто теперь осмелится сказать, что тревогу вздувает „перепуганный обыватель”? А своя эсеровская была поражена и опечалена: крик переутомившегося человека, наш товарищ на миг попал под влияние мрачного гипноза, но, конечно, снова ступит на путь самоотверженной деятельности, — не дошла же нынешняя обстановка до хлыста и палки!)

И вдруг вчера два крупных освобождающих события — отставка Гучкова! и полупатриотическое воззвание Исполкома к солдатам фронта.

Отставка Гучкова — до чего же развязывала руки! сколько лишних усилий отпало. (Освобождение пришло с неожиданной стороны, всё искали, как отделаться от Милюкова.) Развязывала двояко: открывала свободным место военного и морского министра! — и травмировала Исполнительный Комитет в их затянувшихся колебаниях о коалиции.

И орлино увидел Керенский: теперь или никогда! Теперь или никогда будет спасена революция! Теперь или никогда будет пересоставлено неудобное правительство!

Текли часы — каждый алмазного веса. Был Керенский и на заседаниях кабинета — но не там, о, не там решалась судьба будущего. (Только надо было задержать возврат Милюкова, сколько можно, чтобы не мешал.) Временное правительство со всеми потрохами и так было у него в руках. Свой министерский перелёт надо было быстро готовить по линии ИК и по линии Ставки, чтоб они не оказали препятствий. Ставка не сразу давалась: тут не поможет телеграфный аппарат, а ехать некогда. (Но там служит свой шурин Барановский.) А вот как пригодился дальновидный мартовский шаг — тайная ночная встреча с младотурками из Генерального штаба: вот он, нужный мостик сейчас, и нужная помощь в дальнейшем!

Ещё одну такую встречу — вечером, вчера. Собрал их автомобилями под покровом воскресной ночи, к себе в министерство, опять — Якубовича и Туманова, а Половцов в отъезде. (Теперь — и без Ободовского: стоустая молва в первые же часы стала называть того кандидатом в военные министры.) И говорил с ними вполне откровенно: они будут ближайшими советниками военного министра. А от них требуется: в понедельник же утром отправиться в ИК: что военное министерство обезглавлено; по имеющимся в генштабе сведениям примеру Гучкова могут последовать и командующие фронтами — Гурко, Брусилов. И просят они Исполнительный Комитет обсудить и принять меры, чтобы кризис был разрешён наиболее безболезненно и быстро. Это будет сразу достигнуто, если место Гучкова займёт Керенский: сейчас важны не сугубо военные знания, а общерусская популярность фигуры. Военный министр и не должен быть военным лицом: он решает вопросы общей армейской политики. (А Гучкову не предложить ли стать помощником военного министра по техническому снабжению? Пригодился бы его опыт. Но не согласится ни за что.)

И сегодня Якубович и Туманов пошли утром, и так сработали, всё правильно. И Исполком был впечатлён.

Да даже лишние, может быть, предосторожности: с каждым часом Керенский видел, что нет ему реальных соперников, дорога открыта. Поливанов? Маниковский? — нет, им сегодня не пройти, их карьера отслужена.

Колотилось сердце от невиданной ответственности, но и предвидения невиданных побед! Вот тут и послужит воззвание ИК к солдатам — армия возродится, укрепится, и мы ещё повторим сказку французской революционной армии!

От одного, другого своего заместителя не скрыл и в министерстве, что скоро от них уйдёт. Пусть, слухи тоже работают.

Даже большая забота теперь была — не как приобрести пост, но чтоб Исполком вообще не сорвал коалиции.

Однако в министерстве юстиции вцепились свои дела: проклятые эти эпизоды с анархистами. Приехал Переверзев и докладывает. Из-за дома Лейхтенбергского долго спорили с коломенским комиссариатом. Комиссар милиции Харитонов не пускал внутрь представителей судебной власти, и даже герцогского управляющего, ссылаясь на слово, данное анархистам, а внутри дома, мол, всё в порядке, он знает. Наконец, после многих часов препирательств, вошли — и обнаружили всё разорение. Возвратившийся герцог оценивает убытки не меньше как в полмиллиона. Бриллиантовые кольца, коллекции табакерок, портсигаров — всё исчезло. И много буфетного серебра увезли. Уж не тащили в автомобиль тяжёлого серебряного ящика, но не упустили сорвать с него золотые монограммы. Похищены дорогие изделия мастеров 1812 года. На вскрытии несгораемых шкафов — работали профессиональные воры, и сейчас уголовная милиция уже знает личности троих, но задержать их не решается без специальных полномочий, опасаясь анархистов.

И — отказываются анархисты выезжать из дачи Дурново. И захватили особняк за Невской заставой у лакового завода, повсюду натыкали чёрные флаги, — и администрация бессильна их выселить.

О, дьявол, какая нудная, скандальная и, главное, несвоевременная история! Сейчас, когда взвешиваются судьбы государства, — только и разбирать эти базарные эпизоды и пятнать себе имя.

Хорошо, пусть пока, на несколько дней, всё останется так. Арестовывать — никого не надо. Мы (вы) уже и так наделали довольно ошибок с расследованием событий 21 апреля.

И ещё же событие в министерстве юстиции: старшему курьеру Тарасову — 25 лет службы, и министр обещал быть. Собрали всех курьеров, Керенский вышел в сопровождении своих заместителей, произнёс речь. Ещё один курьер — ответную речь.

И — ринулся на квартиру к князю Львову, где уже давно заседали министры. По грозности дня — оставили Мариинский дворец пустовать, отменили рядовые заседания, там покою не дадут военные делегации, текущие дела, — заседали тут приватно.

Но и сюда добрались: звонили князю служащие из дворца. Именно почему-то сегодня, как назло, явилась в Мариинский дворец группа ремонтных рабочих и заявила, что, по давнему распоряжению Исполнительного Комитета, во всех ведомствах, и в Мариинском дворце тоже, должны быть сняты портреты всех царей романовской династии. Князь Львов сперва расстроился, пытался по телефону остановить, он никогда не слышал о таком распоряжении, и почему именно сегодня, и при чём тут Пётр и Екатерина? Но старший рабочий настаивал — а тут явился Керенский и даже взорвался: о чём вы препираетесь, как не стыдно? Нам надо Россию спасать, а не эту рухлядь!

И — заседало правительство тут, а там — огромные золочёные рамы составляли пустыми в коридорах, а портреты уносили прочь.

Тут — второй день оспаривали и шлифовали ответное заявление правительства по поводу самовольного выхода Гучкова. Многое уже смягчили. Керенский бы не стал смягчать, но это — уже и не принципиально, всё время у всех — не тот масштаб. Правительство напоминало населению, что его Обращение 26 апреля, — государство в опасности и напрячь все живые силы страны, — было принято в полном согласии с Гучковым. Но не ожидая разрешения поставленных там вопросов, Гучков через три дня признал для себя возможным единоличный выход из правительства — и сложил с себя ответственность за судьбы России. Однако Временное правительство, по долгу совести, не считает себя вправе сложить бремя власти и остаётся на своём посту. Оно верит, что с привлечением к ответственной государственной работе новых представителей демократии — восстановится единство и полнота власти.

Вот именно. Министры — ничего не могли решить. (Да все — калеки, кроме Терещенки и Некрасова.) Из Москвы вернулся Мануйлов — ничем не помог. К восьми вечера ожидали Милюкова и Шингарёва из Ставки.

Ключ к проблеме ложился всё равно в руки Керенского. Оставил их заседать — и помчался к началу заседания ИК. Товарищ председателя Совета, два месяца Керенский игнорировал Исполком, если появлялся в Таврическом — то миновал их комнаты. А теперь вот — прямо к ним, со всем эффектом и всем весом.

С большим рыжим кожаным портфелем (серебряная накладка с гравированной дарственной надписью). Ни в прямом, ни в переносном смысле у членов ИК не было сравнимого портфеля. И Керенский положил его на стол как неопровержимый аргумент. И нервно щёлкал замками во время своего доклада.

Он — именно доклад сделал им, и обстоятельный. Что и сколько помнил (не готовился) о делах военных, морских, продовольственных, финансовых, промышленных, транспортных. Наш государственный долг — 40 миллиардов, одних процентов в год мы должны платить 2 с половиной миллиарда. Всё дальше падает наш рубль в Финляндии, и уже стал падать в Дании. Надо решаться на обложение военной прибыли, сверхприбылей, — а ИК отказал Терещенке в присылке своих сотрудников в комитет по реформам. Подписка на заём, несмотря на всю шумиху, дала очень скромные результаты. Да возможно придётся эвакуировать петроградские заводы на Юг. Сырья и топлива настолько остро не хватает — нет другого выхода как государственное вмешательство в частные торгово-промышленные отношения. Нужен государственный контроль, какого до сих пор не бывало. Уже объявили кожевенную монополию, угольную. Растут конфликты в промышленности — необходимо министерство труда. Из-за роста заработной платы — на миллиарды удорожается производство. Расстраиваются и водные пути от конфликтов о рабочем дне, о расценках. О солдатском самоуправстве на железных дорогах — вы знаете все. Железнодорожные тарифы приходится повысить на 200%. Обещанных американских паровозов мы в этом году на рельсы не поставим.