Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Неосторожное исключение Сталина из переговоров по Италии вновь сделало актуальной необходимость встречи «Большой тройки», чтобы, по мнению Рузвельта, рассмотреть не только военные вопросы, но вопросы, имевшие отношение е послевоенному миру. Рузвельт, считавший, что победа над Гитлером не только неизбежна, но и будет достигнута в течение года (хотя считал, что японцы могут продержаться до 1946 или 1947 года), предоставил военачальникам решать военные вопросы, а сам переключил внимание на послевоенные проблемы мира. В тот месяц Гопкинс написал Уайнанту, что наступление русских «вместе с нашими бомбардировками Германии усложнит положение Гитлера и я не вижу, как он сможет выстоять более восьми месяцев». Именно столько времени, считал генерал Карл Спаатс, потребуется его стратегической авиации для того, чтобы Гитлер оказался на грани поражения, после чего через несколько месяцев Германия капитулирует. Если бы Гопкинс и Спаатс оказались правы, то крах Германии наступил бы в мае 1944 года и операция «Оверлорд» стала ненужной. Американский сенатор от штата Калифорния Шеридан Дауни был настроен еще более оптимистично, предсказав, что с помощью десяти крупномасштабных налетов в месяц с Германией будет покончено к февралю. Рузвельт и Гопкинс публично заключили пари, но, по мнению Рузвельта, пришло время найти дипломатические средства, с помощью которых военный союз, известный как Объединенные Нации, мог после войны стать влиятельным международным органом, основу которого будут составлять четыре державы – Америка, Британия, Китай и Россия. Пришло время начать диалог со Сталиным о послевоенном мире, мире, до которого, возможно, остался всего год[1748].

Черчилль с Иденом считали, что преждевременно обсуждать эту тему на встрече со Сталиным, и сказали Рузвельту, что обсудят вопрос послевоенной лиги государств с военным кабинетом (в том числе участие Китая, сказал за ужином Черчилль, если «они стали нацией»). Иден сказал, что Сталина волнуют всего два вопроса: «второй фронт и восточные границы [России]». Вопрос границ косвенно затрагивал вопрос о послевоенных границах Германии, то есть вопрос, как наилучшим образом расчленить Германию. Иден считал, что встреча министров иностранных дел «наверняка нанесет сейчас больше вреда, чем пользы», поскольку в этом году второй фронт не будет открыт и решение о границах будет приниматься после войны. Однако необходимость встречи трех Больших мальчиков (как их называл Кадоган) была очевидна, особенно с учетом того, что в 1943 году не будет открыт второй фронт. В Москву отправили приглашение. В качестве места проведения конференции министров иностранных дел, а вскоре и «Большой тройки» были предложены Анкоридж, Лондон и Скапа-Флоу. Когда закончился «Квадрант», Сталин согласился встретиться в конце 1943 года, настояв на том, чтобы сначала для определения повестки дня для трех лидеров встретились министры иностранных дел. Он предложил провести встречу министров иностранных дел в Москве, а встречу «Большой тройки» там же или в Тегеране. Черчилль лоббировал Лондон; он уже ездил в Москву один раз, а сейчас к концу подходило его четвертое путешествие в Вашингтон. Обсуждение потенциальных мест проведения конференции тянулось почти три недели, после чего Рузвельт наконец согласился с предложением Сталина по организации встречи министров иностранных дел в Москве. Черчиллю ничего не оставалось, как согласиться. Уменьшение британского влияния в альянсе беспокоило Идена, который считал, что Рузвельт вышел на первый план: «Я очень хочу, чтобы у нас были хорошие отношения с Соединенными Штатами, но мне не нравится подчиняться им… Мы создаем впечатление, чему они, естественно, только рады, что с военной точки зрения все успехи принадлежат им»[1749].

Иден сделал эту запись в дневнике 10 сентября, добавив, что «Уинстон, продлив свое пребывание в Вашингтоне, только подкрепляет [это] утверждение». «Квадрант» закончился 24 августа. На следующий день большинство штабных офицеров отбыли в Лондон и Вашингтон на поездах, самолетах и кораблях. Начальники штабов, Исмей, Иден, Кадоган, Черчилль, его секретари и члены семьи задержались на шесть дней, чтобы отдохнуть и порыбачить. Черчилль наслаждался отдыхом на берегу озера Лак-де-Нейгес, а Иден и его люди – на озере Жак-Картье, примерно в часе езды от Черчилля и на 3 тысячи футов выше, в Лаврентийских горах. Когда 27 августа Иден заехал к Черчиллю, чтобы попрощаться перед отъездом в Лондон, Моран сказал ему, что премьер-министр устал и не может справиться с проблемами, известными ему одному. Черчилль принимал ванну, и Иден нашел, что премьер-министр выглядел «неважно, у него был нездоровый цвет лица». Когда Черчилль изъявил желание продлить отпуск в горах, Иден посоветовал ему так и сделать. Затем, продолжая плескаться в ванне, Черчилль сказал: «Не знаю, что бы я сделал, если бы потерял вас всех. Я бы перерезал себе горло. И это не только любовь к вам, хотя я вас люблю, но вы моя военная машина. Бруки, Портал, вы и Дики, мне просто некем вас заменить»[1750].

Эта передышка на берегу озера была просто необходима Черчиллю. В большом каменном камине горели поленья. По слухам, поблизости бродили медведи и волки. Днем Черчилль с лодки ловил форель, «рассказывая о правилах ловили рыбы» Морану, который не выловил ни одной рыбы. На озере плавали, ныряли и кричали гагары, которых в Британии называли «нырками». Поздно вечером прогуливался по пирсу, чтобы посмотреть на северное сияние. На завтрак и ужин подавали запеченную форель. Они подсчитали, что уменьшили местную популяцию форели более чем на триста особей. Клементина, которая «слишком устала, чтобы наслаждаться отдыхом», через день вернулась в Квебек. Ее «нервное состояние», позже написала Мэри, привело к тому, что у нее все вызывало волнение. Чего нельзя было сказать о Черчилле. Отдых творил чудеса. К 29 августа он вернулся «в прекрасную форму», написал Кадоган, «распевал песни Дона Лено и другие любимые песни наряду с последними хитами Ноэля Кауарда». К 29 августа все разъехались, кроме Кадогана, Исмея и Дидли Паунда, которого беспокоили мучительные боли, из-за чего он не мог улететь вместе со всеми[1751].

У Паунда, которого Брук в течение многих месяцев критиковал в своем дневнике за то, что он засыпал во время совещаний, на самом деле была недиагностированная опухоль головного мозга, и он перенес малый инсульт. Месяц назад умерла его жена, с которой он прожил более трех десятилетий, но он поехал в Квебек. Когда он пожаловался Черчиллю на головные боли и онемение ног, Старик настоял, чтобы вместе отправиться в Англию на борту «Ринаун». 1 сентября Черчилль и его заметно поредевшая компания вернулись в Квебек. Там к ним присоединились Мэри и Клементина, и они отправились в Вашингтон. Его отпуск только начался. «Спокойная жизнь хорошо влияет на него, – написал Моран, – но он чувствует себя словно школьник, прогуливающий уроки»[1752].

Так и было. К 10 сентября подчиненные Черчилля согласились с мнением Морана, включая Идена, который написал в дневнике, что находился в депрессии и чувствовал себя плохо, «отчасти, я думаю, потому, что, пока Уинстон находился по ту сторону Атлантики, было очень сложно вести с ним дела». Брук тоже отметил отсутствие Черчилля. После заседания кабинета под председательством Эттли он написал, что, хотя заседание прошло с большей эффективностью, чем под председательством Черчилля, это было заседание «обезглавленного кабинета». Брук, который всегда стремился представить Черчилля в неблагоприятном свете в своем дневнике, заметно смягчил свою позицию во время длительного отсутствия премьер-министра. Описав противоречивые черты характера и неудачи – «сверхъестественные способности сочетаются порой с удивительной способностью не видеть очевидное», – Брук признался, что, хотя Черчилль «самый тяжелый человек, с каким приходилось работать… Я ни за что на свете не упустил бы возможность работать с ним»[1753].