Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

После ужина Черчилль с Рузвельтом сошлись во мнении, что отправка нескольких дивизий польских пехотинцев в помощь партизанам Тито может стать «билетом на Балканы», где итальянские войска уже переходили на сторону союзников. Рузвельт сказал Черчиллю, что необходимо воспользоваться «любой возможностью», предоставленной на Балканах. По понятным причинам Черчилль расценил его слова как подтверждением своей балканской стратегии, хотя в начале недели, когда Рузвельт объявил о третьем военном займе, он ни словом не обмолвился о Балканах, Тито и поляках. Рузвельт сказал американцам, что их армии – их мальчики, наши мальчики – на пути к Берлину и Токио. В самом деле, на Тихом океане американцы овладели Порт-Морсби; их бомбардировщики наносили удары по Рабаулу, а авианосное ударное соединение готовилось нанести удар по острову Уэйк. В ноябре планировалось вторжение на атолл Тарава (острова Гилберта). Началось наступление на Токио. Учитывая, что китайцы не имели необходимого военного опыта, русские не объявляли войну Японии, а британцы не имели возможности перебросить войска из Индии к Токио, именно американцам, и никому другому, предстояло в один прекрасный день войти в Токио.

На Европейском фронте становилось все более очевидно, что русские, и только русские однажды вступят в Берлин. Если Красная армия будет с той же скоростью двигаться на запад, англо-американские войска если когда-либо и смогут войти в Берлин, то только по приглашению Сталина. Черчилль уже два года говорил о том, что если с Советами не будет заключено соглашение, что вопрос границ будет обсуждаться только после окончательной победы, то до достижения этих договоренностей будет действовать правило – кто первый захватит территорию, тот и будет ее контролировать. Это, в свою очередь, затрагивало извечный польский вопрос. Какова будет судьба Польши – и Чехословакии, стран Балтии, Австрии, Венгрии, Болгарии и Румынии, – после того как Красная армия пройдет через них к Берлину? Рузвельтовское предложение относительно кампании на Балканах несколько уменьшило растущее беспокойство Черчилля относительно России[1773].

Черчилль, довольный, что Рузвельт разделяет его мнение относительно операции на Балканах, ответил любезностью в том, что касалось вопроса разработки атомной бомбы. Ни конгресс, ни парламент не были поставлены в известность о том, что идет разработка атомной бомбы. Черчилль и Рузвельт в частном порядке договорились о том, что стороны будут делиться всеми секретными данными, касающимися разработки этого оружия, а также что ни одна из сторон не будет применять атомную бомбу против другой и что каждая из сторон будет информировать другую о намерении использовать это оружие против третьей стороны. Они договорились, что после войны Великобритания не будет использовать атомную энергию в коммерческих целях, основываясь на знаниях, полученных в процессе создания атомной бомбы. Это добавление было сделано в связи с опасениями американцев, что британцы могут попытаться извлечь коммерческую выгоду из проектов, которые разрабатывались в условиях жесткой экономии финансовых средств. Принятие Черчиллем этих условий повергло в шок руководителя отдела научно-технической разведки министерства авиации, профессора Реджинальда Виктора Джонса. Черчилль, позже написал Джонс, «отказался от нашего законного права на послевоенное развитие ядерной энергетики». Однако Джонс понимал, что, во-первых, у американцев есть рычаги давления, а во-вторых, Черчилль имел привычку делать «широкий жест» ради того, чтобы развеять страхи американцев. Черчилль вел себя подобным образом на обедах с Рузвельтом и Гопкинсом во время Квебекской конференции, где эти благородные джентльмены шли на взаимные уступки. В своем дневнике Кадоган подтверждает, что встреча проходила в дружеской атмосфере. Черчилль: «Эта вода такая странная на вкус»; Гопкинс: «Потому что она без виски. Вы удивительно разбираетесь в воде!» И Гарри сказал «господину премьер-министру», когда тот в волнении расхаживал по комнате, произнося очередной монолог: «Вы сейчас потеряете штаны». Однако Черчилль, предполагая, что дружеская атмосфера, царившая за столом, имела значение, понимал основной принцип американской политики: «одобрительные улыбки ни к чему не обязывают». Только конгресс Соединенных Штатов может принимать решения, и Черчилль не понимал, насколько сильное влияние имеет конгресс. В отличие от Клементины Черчилль поддался обаянию Рузвельта[1774].

Утром 12 сентября Черчилль узнал, что парашютисты и коммандос из ваффен СС освободили Бенито Муссолини, содержавшегося под стражей в высокогорном отеле. Как и опасался Черчилль, на севере Италии было сформировано марионеточное правительство, но он не представлял, что это правительство возглавит Муссолини, находившийся в заточении полтора месяца. Италия, позже написал Черчилль, «переживала в то время самые трагические моменты своей истории». В Италии активно работали геббельсовские пропагандисты. На юге Италии десятки тысяч итальянцев дезертировали и бежали с поля боя. Говоря о потоках «беженцев», Геббельс написал в дневнике, что «гигантские колонны итальянских военнопленных направлялись в рейх. Страна только выиграет от такого притока квалифицированной рабочей силы», если быть точными – «рабов»[1775].

На той неделе немецкая пропаганда получила хорошие известия из Италии, особенно о поражении Марка Кларка в Салерно, которое пропагандисты сравнили с Дюнкерком и Галлиполи. Однако битва за Салерно еще не была выиграна, и Геббельс отлично это понимал. Он предупредил военную пропаганду быть осторожнее в высказываниях; однако пропагандисты не последовали его совету. В своем дневнике он охарактеризовал эту ситуацию фразой, которую очень любил использовать Черчилль: «Я всегда придерживался мнения, что нельзя делить шкуру неубитого медведя»[1776].

Когда 14 сентября Черчилль ступил на борт корабля его величества «Ринаун», центральная и южная часть Атлантики была очищена от немецких подводных лодок, и только отдельные лодки время от времени появлялись у побережья Южной Америки и Африки. С конца мая 62 конвоя, 3246 торговых судов, прошли по северному маршруту между Америкой и Британией, и ни один корабль не был потоплен. В Южной и Центральной Атлантике, а также в Индийском океане (куда Дёниц направил несколько подводных лодок) потери за сентябрь составили порядка 208 тысяч тонн, недельные потери союзников в начале 1943 года. Потери союзников за октябрь составили менее 100 тысяч тонн, что стоило Дёницу двадцати трех подводных лодок. При этом в начале года Великобритания рассчитывала, что возможные потери в октябре составят 550 тысяч тонн. Все шло к тому, что потери союзников в 1943 году будут в два раза меньше, чем в прошлом году. Вместе с тем потери Дёница стали стремительно возрастать. Когда осень сменила лето, Дёницу пришлось отправить свой флот дальше на восток[1777].

В Арктике сохранялась ситуация, не позволявшая возобновить отправку конвоев в Россию: опасность представляли подводные лодки, линкоры «Шарнхорст» и «Тирпиц» и немецкие бомбардировщики дальнего радиуса действия. Гитлер сделал ставку на новые технологии, в авиации и флоте. Геббельс восторгался в дневнике новой немецкой торпедой (союзники назвали ее Gnat)[1778].

Торпеда, ее аппаратура самонаведения работала на частоте 24,5 кГц, эквивалентной «шуму» винтов эсминца, идущего на средней скорости, «прислушивалась», а затем устремлялась к цели. Из-за новой торпеды в сентябре союзники потеряли девять эсминцев (и более тысячи человек). Однако, учитывая, что Дёниц был вынужден передислоцировать свои подводные лодки на восток, у немцев не было возможности получить максимальную выгоду от использования смертоносного оружия. Теперь, когда морские пути стали безопасными, началась активная переброска войск и танков в Великобританию для проведения операции «Оверлорд». Гитлер долго удерживал контроль над Атлантикой, поскольку отлично понимал, что это наилучшая защита от нападения с запада. Теперь он лишился этой защиты[1779].