Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

— Не все ли равно! — отвѣтила Марія-Антуанета, — чего мнѣ страшиться, даже если бы мои самыя сокровенныя мысли попали въ сердце нашей милой Полины?..

Есть души, точно созданныя для того, чтобы пріютить въ себѣ самыя тяжелыя признанія. Приходилось ли утѣшать королеву Франціи или бѣдную, маленькую графиню Вирье, въ нѣжности Полины и ея матери былъ тотъ же бальзамъ, который усыплялъ страданіе.

У нихъ жена Анри могла выплакаться, когда сердце ея изнемогало… Никого не раздражая, никому не надоѣдая, она при нихъ могла обожать мужа и говорить о своихъ дѣтяхъ. А дѣти эти были прелестны: Аймону было тогда два года, Стефани, его старшая сестра, блистала умомъ, а Эмили, младшая, приводила всѣхъ въ восторгъ своимъ добрымъ сердцемъ.

Ни недостатки, ни качества этого маленькаго міра не ускользали отъ наблюдательности m-me де-Турзелъ; у нея было удивительно много такта по отношенію къ детямъ, этого рѣдкаго такта, состоящаго изъ любви и твердости.

Инстинктивно дѣти любятъ такихъ женщинъ — матерей вдвойнѣ. Они какъ будто понимаютъ, что рядомъ съ любовью, которая ихъ убаюкиваетъ, въ нихъ есть сила, которая въ состояніи ихъ поддержать. Они часто, безсознательно, предпочитаютъ болѣе здоровую строгость разслабляющему баловству. И очень скоро чувствуютъ опору въ этой строгости и относятся съ презрѣніемъ къ излишнему баловству.

Хотя королева и писала герцогине Полиньякъ, "что le chou d'amour вспоминаетъ ее"… [39] тѣмъ не менѣе, Марія-Антуанетта должна была сознаться, что въ рукахъ m-me де-Турзель "дофинъ не такой злюка"…

Ребенокъ сперва боялся ее и называлъ маркизу "rame Severe"… Но затѣмъ, черезъ нѣсколько дней, онъ такъ подружился съ ней, что не отпускалъ ее отъ себя ни на шагъ. Она должна была присутствовать при его молитвѣ, при его ученіи, при играхъ. Съ ней все было въ радость дофину. И радость эта выражалась тѣмъ оживленнѣе, что воспитательница его обыкновенно изгоняла всякій этикетъ.

Былъ конецъ сентября — вчера, сегодня, завтра, все это сливалось въ одну угрозу.

Угрожали королю, людямъ, которые, какъ Вирье, отказывались сегодня повиноваться черни, только вчера разнузданной ими самими. Среди этихъ людей, Анри, по словамъ его дочери, былъ тотъ, котораго народная ненависть преслѣдовала особенно яростно.

Уже не ограничивались болѣе анонимными письмами, какъ въ то время, когда Анри отстаивалъ veto. Вслѣдъ за угрозами являлись дѣйствія. Въ одинъ изъ первыхъ дней октября, въ Собраніе явился де-Кошерель, совсѣмъ растерянный. Его приняли за "подлаго Вирье". И среди невообразимаго волненія Кошерель сообщилъ съ трибуны, какъ ему пришлось въ Севрѣ взяться за шпагу, чтобы спастись отъ шайки убійцъ.

Только Вирье, по словамъ его дочери, отнесся совершенно равнодушно къ этому разсказу. Онъ давно зналъ, что его жизнь въ опасности. Но онъ зналъ, что и другимъ жизнямъ, въ тысячу разъ болѣе драгоцѣннымъ, угрожала та же опасность.

Въ это самое время, дѣйствительно, два бандита, быть можетъ тѣ самые, за обѣдомъ, въ Севрѣ, разсуждали о политикѣ дня:

— Нѣтъ, нѣтъ, — говорилъ одинъ изъ нихъ, — я не могу рѣшиться убить короля… Но ее (дѣло шло о королевѣ) я убилъ бы съ удовольствіемъ [40]…

Въ Собраніи, со дня пиршества гардистовъ короля, ненависть высказывалась совершенно ясно.

— "Неприличная оргія", — тявкали Грегуаръ, Дюпоръ, Барреръ.

— "Недостойно, — говоритъ Вирье, — называть преступленіемъ празднество, въ которомъ выразился неподдѣльный энтузіазмъ…

— Оскорбленіе для бѣдности, — прерываетъ Мирабо, — тѣмъ болѣе неблагоразумное, что весьма возможно, что въ самомъ непродолжительномъ времени за него отомстятъ тѣмъ, кто его вызвалъ.

Д'Анбли и Монспэ требуютъ, чтобы трибунъ назвалъ, кого онъ при этомъ подразумѣваетъ…

— Я выдамъ королеву, — отвѣчалъ въ полголоса Мирабо.

— Какъ королеву? — восклицаетъ кто-то съ хоровъ, гдѣ была m-me деЖанлисъ съ дѣтьми герцога Орлеанскаго.

— Отчего же нѣтъ? — слышится чей-то голосъ изъ той же ложи, гдѣ, казалось, думали въ униссонъ съ площадью de la Grève…

И дѣйствительно, де-Круа, который часъ тому назадъ выѣхалъ изъ Парижа, объявляетъ, что Ратуша въ рукахъ всякаго сброда.

За своимъ коллегой выступаетъ Тарже и прибавляетъ, внѣ себя, что цѣлая шайка пуассардокъ и разбойниковъ, крича о голодѣ, вышла изъ Парижа и идетъ за нимъ. Этихъ мерзкихъ ободранцевъ до семи тысячъ. И чѣмъ болѣе потоки людей увеличиваются, тѣмъ болѣе они пѣнятся. Больше всего между ними женщинъ. Но въ этомъ чудовищномъ карнавалѣ всѣ-ли онѣ женщины? Изъ подъ кисейнаго чахла нерѣдко выглядываютъ большіе сапоги съ гвоздями. Изъ подъ вырѣзаннаго корсажа виднѣется грудь, обросшая волосами. И подъ вздымающейся косынкою можно было найти не то, что обыкновенно, — а приклады пистолетовъ.

Затрудненное пушками шествіе это тянется три часа между Парижемъ и Версалемъ, слѣдуя за булавою привратника Мальярда. Толпа движется на подобіе стада, а одинъ гражданинъ безъ шапки, въ сюртуке безъ воротника, идетъ рядомъ, точно собака пастуха. Этого гражданина подцѣпили въ Севрѣ, гдѣ собирались его повѣсить. Веревка еще болтается у него на шеѣ. Сквозь холодный туманъ порывами доносятся до Собранія пьяныя песни. Тамъ спрашиваютъ другъ друга, какія мѣры приняты, и предупредили-ли, по крайней мѣрѣ, министры короля.

Въ замкѣ никакого движенія. Въ страшномъ безпокойствѣ, будучи не въ силахъ выдержать болѣе, Анри бѣжитъ изъ Собранія и проситъ доложить о себѣ маркизѣ де-Турзель. Быть можетъ, она найдетъ средство добраться ему до короля.

Напрасная надежда… Съ часъ назадъ Людовикъ XVI уѣхалъ на охоту въ Мёдонъ. Ривароль сказалъ вѣрно: "У несчастнаго короля корона сползла съ головы на глаза"…

Де-Сенъ-Пристъ поспѣшно пишетъ нѣсколько строкъ и вручаетъ ихъ де-Кюбьеру. Этотъ немедленно мчится галопомъ въ Мёдонъ, чтобы застать короля, который весьма недоволенъ, что прерываютъ его охоту, и снова садится на лошадь, въ сопровожденіи герцога д'Айэнъ. Когда Людовикъ XVI пріѣзжаетъ во дворецъ, капитанъ его караула спрашиваетъ, какія будутъ его приказанія…

— Никакихъ приказаній не будетъ… Противъ женщинъ-то? Вы смѣетесь, monsieur de Luxembourg…

Вотъ какъ смотрѣлъ на вещи королъ въ то время, какъ Парижъ посягалъ на его свободу, пуассардки покушались на жизнь его жены, а Собраніе накладывало руку на его корону.

Какъ не разбудилъ несчастнаго Людовика XVI, по крайней мѣре, припѣвъ "Vive Henry IV!", который во все горло орали мегеры, совращая его Фландрскій полкъ? Парижскія Сабинянки мстили за своихъ предковъ Рима.

— …Ага! вотъ онѣ парижанки, — говорили солдаты, слѣдуя за ними, — то-то будетъ у насъ съ ними утѣха… — И одинъ за другимъ шли за развратными бабами.

Солдаты и гражданки предавались тому веселью, которое указалъ имъ Мальярдъ, прибывъ въ Версаль.

Вся эта сволочь весело требовала, чтобы ее впустили въ Собраніе.

Мунье, который предсѣдательствовалъ, приказалъ раскрыть двери и впустить депутацію гражданокъ съ ихъ ораторомъ, Мальярдомъ.

Выступаетъ Мальярдъ, худой въ дрянномъ сюртучишкѣ съ чужаго плеча. Онъ размахиваетъ длинною рапирою, а его жалонеры, дворничиха маркизы д'Алигръ, слѣдуетъ за нимъ съ бубнами вздѣтыми на палку.

— Мы пришли къ вамъ за хлѣбомъ! — кричитъ Мальярдъ, выпрямляясь въ своемъ отрепьѣ. Затѣмъ, не стѣсняясь быстрымъ переходомъ: — мы требуемъ, — кричитъ онъ еще громче, — чтобы вашъ караулъ прицѣпилъ себѣ трехцвѣтную кокарду…

Громкимъ ропотомъ была встрѣчена эта дерзость.

— Это что значитъ? — продолжаетъ Мальярдъ. — Развѣ мы не братья?..

Этотъ голодный ободранецъ весьма кстати напомнилъ этимъ сеньорамъ революціонерамъ о братствѣ съ Каиномъ.

Умѣстенъ былъ и отвѣтъ той женщины, которая, на предложеніе одного либеральнаго епископа поцѣловать кольцо на его рукѣ, воскликнула: "я не изъ такихъ, чтобъ цѣловать собачью лапу!.."

Во время обмѣна такихъ рѣчей, говоритъ Анри, вся ватага женщинъ взломала двери и со всѣхъ сторонъ нахлынула въ залу,

— Я, — прибавляетъ онъ, — подлежалъ спеціально ихъ ненависти.

Во все время путешествія, эти женщины клялись, что будутъ "играть въ шары головою Вирье". За нимъ сохранилось названіе "petit moineau" ("маленькій воробей") со времени его знаменитой фразы о воробьѣ Катулла. И многія изъ этихъ женщинъ, не имѣвшихъ ничего общаго съ Лезбіей, громко требовали "маленькаго воробья", чтобы его повѣсить. Тѣ, которымъ не было дѣла до Вирье, тѣмъ временемъ садились на колѣни депутатовъ и, смотря по тому, нравилось ли имъ лицо или нѣтъ, кричали: "говори, депутатъ!" или: "молчи, депутатъ!"… А Мальярдъ продолжалъ визгливымъ голосомъ отчитывать гардистовъ. Но, въ то самое время, какъ онъ достигъ апогея ругани, появился привратникъ съ подношеніемъ женщинамъ Парижа трехцвѣтной кокарды отъ гардистовъ.

О, тутъ ихъ восторгамъ не было предела, патріотическія изліянія полились рѣкою. Всѣ онѣ набрасываются на депутатовъ, обнимаютъ ихъ, срываютъ ихъ кокарды и украшаютъ ими свои лифы, чепцы, юбки…