Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

"Если вы хотите взять на себя эти обязательства отъ имени всего народа, то въ присутствіи Высшаго Существа мы, представители этого народа, обязаны признать его права неотъемлимыми…".

Философы возмущаются. Даже всѣ вѣрующіе кричатъ со всѣхъ сторонъ, что… "такъ какъ Высшее Существо вездѣсуще, безполезно говорить объ этомъ въ предисловіи конституціи".

Но Вирье желаетъ подтвержденія своей вѣры въ основномъ актѣ Революціи. "Для великаго акта, который нація собирается совершить, нужна печать Божья".

И Вирье заклинаетъ, требуетъ, уговариваетъ, и въ концѣ концовъ добивается того, что это исповѣданіе вѣры принимается конституціоннымъ Собраніемъ. Благодаря ему, оно заявляетъ себя христіанскимъ [34].

Вступающимъ въ битву обыкновенно сперва везетъ счастье. Анри отнынѣ попалъ въ ораторы правой. Его талантъ, который сегодня еще оспаривался, былъ признанъ по первому успѣху. И человѣкъ, котораго m-me де-Роганъ заклеймила именемъ перебѣжчика, сдѣлался защитникомъ самаго благороднаго дѣла.

Но если Анри на минуту самъ не поддался революціонерному комизму революціи, то для того, чтобы вскорѣ въ свою очередь вынести на себѣ самыя забавныя выходки этого комизма. Собраніе, которое, помимо своей воли, подъ его вліяніемъ, увлеклось такимъ высокимъ полетомъ, на другой же день отмстило ему, назначивъ его делегатомъ для пріема даровъ патріотизма.

Ему пришлось возсѣсть за маленькій столъ, покрытый ковромъ съ галунами… И вотъ онъ священнодѣйствовалъ, такъ какъ это называлось "жертвенникомъ отечества". На жертвенникъ отечества старый маршалъ де-Малье первый принесъ жертву — свои золотыя пряжки… За нимъ послѣдовалъ башмачникъ изъ Пуатье. "Эти пряжки, — говоритъ онъ, — служили подпорою для клюшей моихъ башмаковъ, теперь они послужатъ на избіеніе тирановъ, враговъ свободы" [35].

Другой гражданинъ, еще болѣе патріотъ, объявилъ, подойдя подъ руку съ своей супругою, что "хотя съ него требуется всего одна четвертая часть, онъ жертвуетъ свою половину"… Наконецъ Анри могъ умилиться великодушіемъ тѣхъ граждановъ, которыя "имѣя сердце, чтобы любить, несли отечеству плоды своей любви"…

Сегюру должно было принадлежать послѣднее слово объ этой революціонной буфонадѣ:

"Всѣ, рѣшительно всѣ, желали этой революціи. Одни позволили ей добраться до пряжекъ башмаковъ, другіе до подвязокъ, третьи до пояса. Найдутся и такіе, которые останутся довольны только тогда, когда сложатъ головы"…

Тѣмъ временемъ герцогиня де-Роганъ поспѣшно направлялась въ Бургундію. Чѣмъ дальше она отъѣзжала отъ Парижа, тѣмъ болѣе усиливалась ея ненависть въ революціи.

Герцогиня, что называется, бѣжала безъ оглядки. Она бѣжала даже отъ своихъ сожалѣній. M-me де-Валль, сопровождавшая ее въ этомъ путешествіи, сознавалась позже, что во все время этого длиннаго путешествія она не смѣла упомянуть имени Анри и его жены.

Ея отношеніе къ нимъ еще ухудшилось послѣ нѣсколькихъ дней, проведенныхъ у графа де-Жокуръ. Роялизмъ ея хозяевъ усилилъ ея гнѣвъ.

"Не только, — пишетъ Анри, — матеріальное разстояніе усилило нравственное разстояніе, но у меня не можетъ быть никакихъ иллюзій насчетъ состоянія ея души, разъ я узналъ объ ея откровенности съ людьми, которые ей въ настоящее время дороги"… И онъ прибавляетъ съ грустью: "Партійный духъ убиваетъ одновременно и добродѣтель, и логику"…

Развѣ это не всегда такъ было? Пристрастіе превращаетъ въ покушенія самыя великодушныя дѣянія и облачаетъ въ героизмъ безразсудство и глупость.

Для того, чтобы попасть въ униссонъ съ извѣстною средою, приходилось проклинать или отлучать отъ церкви… Приходилось быть почти палачемъ.

А вотъ что произошло, однажды, на одномъ ужинѣ, наканунѣ эмиграціи: смѣялись, издѣвались надъ дѣйствіями Собранія, затѣмъ кто-то вздумалъ оспаривать достоинства новаго изобрѣтенія, "столь человѣчнаго", доктора Гильотина.

Сейчасъ же было послано за маленькою моделью машины. Она изъ краснаго дерева. Хотятъ испробовать ее. Принесли одновременно и маленъкихъ куколъ, изображающихъ Байльи, Ламета, Лафайетта… Хорошенькія ручки кладутъ ихъ головы подъ плаху… Она опускается. Голова катится. Изъ обезглавленнаго трупа истекаетъ какая-то красная жидкость. Каждый, посмѣиваясь, смачиваетъ ею свой платокъ. Кукла эта — флаконъ, а кровь — благовонная вода [36].

Такимъ образомъ, гильотинировали тѣ, которымъ потомъ предстояло самимъ быть гильотинированными; играли въ изгнаніе раньше, чѣмъ подвергнуться ссылкѣ.

Нечего упоминать о томъ, что m-me де-Роганъ раздѣляла такъ же мало эти безразсудства, какъ и ослѣпленіе партіи эмигрантовъ. Для нея не было ничего забавнаго въ томъ, что дѣлалось. Если изъ глубины Бургундіи, какъ и съ высотъ Авентинской горы, она желала, чтобы все французское дворянство послѣдовало за нею, то единственно потому, что въ такомъ исходѣ заключалась, по ея мнѣнію, послѣдняя надежда монархіи.

Замѣтьте, однако, какія противорѣчія могутъ уживаться въ самыхъ сильныхъ натурахъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ могучимъ сочувствіемъ, какое влекло герцогиню за предѣлы Франціи, чувство личное, глубокое удерживало ее въ этой проклятой странѣ, гдѣ оставались ея дѣти.

Измѣнившіяся черты эмигрантки свидѣтельствовали, по словамъ m-me де-Валль, о той борьбѣ, какая убивала герцогиню.

"… Какую пытку переживала она! — писалъ Анри. — Глубокая нѣжность и многолѣтняя близость были необходимы ей… Что бы она ни говорила, она чувствовала ежечасную потребность въ нихъ. Она думала, что уничтожила въ себѣ всякую чувствительность. На самомъ же дѣлѣ это было иначе…".

По крайней мѣрѣ, въ данное время это было иначе. Она изо-дня-въ-день откладывала свой отъѣздъ отъ графини Жокуръ, точно надѣясь, что слѣдующій день принесетъ ей то чудо, благодаря которому ей можно будетъ повернуть назадъ.

Развѣ не присуще всѣмъ страждущимъ людямъ разсчитывать на какое-нибудь чудо? Такъ прошло шесть недель.

Выше было говорено о вліяніи сверхъестественнаго на это скептическое общество. Для многихъ эмигрантовъ легенды и предсказанія замѣняли теперь смѣшные обряды Каліостро. Въ замкѣ графа Жокуръ герцогиня де-Роганъ узнала объ одной изъ такихъ легендъ.

Можетъ быть, вы читали эту любопытную исторію въ "Souvenirs" m-me де-Жанлисъ.

Графу Жокуръ было 12 лѣтъ, когда отецъ его, прежде чѣмъ отправить его въ армію, вызвалъ его въ себѣ, въ этотъ самый замокъ, въ Бургундію, где теперь находилась m-me де-Роганъ. Вечеромъ онъ заперъ своего сына въ большой комнатѣ, всѣ стѣны которой были завѣшаны великолѣпною вышивкою.

Тамъ былъ храмъ и передъ закрытыми дверями храма стоялъ священникъ въ длинномъ бѣломъ одѣяніи. Въ правой рукѣ онъ держалъ пучекъ розогъ. Въ другой ключъ. Пробило 12 часовъ и маленькій графъ, полумертвый отъ страха, видитъ, что священникъ двигается и подходитъ къ его кровати. Эта бѣлая фигура останавливается и говоритъ:

— Эти розги будутъ многихъ хлестать. Когда ты увидишь ихъ взмахи, не сомнѣваясь, возьни этотъ ключъ. Открой, пойди, и ты сотворишь великія дѣла.

Съ этими словами исчезло видѣніе, которое являлось всѣмъ Жокурамъ изъ поколенія въ поколѣніе. Двѣнадцатилѣтній графъ видѣлъ его послѣднимъ, ибо на другой же день вся драпировка съ комнаты была снята и сожжена.

Въ то время, когда m-me де-Роганъ прибыла въ его замокъ, бывшій 12-лѣтній мальчикъ, теперешній графъ Жокуръ, конечно, вспоминалъ то страшное видѣнье своего дѣтства. Пророческія розги носились въ воздухѣ. Ничего больше не оставалось, какъ уѣзжать. Такимъ-то образомъ де-Жокуръ сталъ самымъ дѣятельнымъ агентомъ эмиграціи [37].

Вотъ также причина, отчего m-me де-Роганъ, въ концѣ декабря 1789 г., не останавливаясь на своихъ привязанностяхъ, покинула Францію и прибыла въ Ниццу, гдѣ она намеревалась переждать бурю.

Зачѣмъ не отложила она своего отъѣзда на нѣсколько недѣль! Точно какая-то фатальность есть въ каждой трагической развязкѣ. То, что было бы сегодня благополучіемъ, случится непремѣнно завтра. И случай, такъ часто являющійся на выручку, приводитъ къ самымъ плачевнымъ совпаденіямъ!

M-me де-Роганъ уѣхала какъ разъ въ тотъ самый часъ, когда Анри проявилъ такое благородство, которое должно было его оправдать въ ея глазахъ.

Какъ слухъ герцогини былъ шокированъ, когда она впервые услыхала невѣдомый языкъ, такъ и для Анри былъ чуждъ этотъ языкъ, на которомъ вокругъ него говорили въ Версали.

Король назывался теперь "Executif". Для Анри это слово было такъ же мало понятно, какъ и роль, которую отнынѣ должна была играть монархія. Роялистъ сказался въ немъ.

— Прежде всего, — восклицаетъ онъ 19 августа, — надо признавать королевскую власть.

Но именно этой-то власти и не желаютъ. Ее должно занѣнить "Правленіе Націи". Со всѣхъ сторонъ получаются адресы съ требованіемъ, чтобы Собраніе было постоянное. Отсюда до провозглашенія его верховенства — одинъ шагъ.