Сакральный знак Маты Хари - Мария Спасская

От дома навстречу мне уже спешила невысокая хрупкая девушка в строгом синем платье, на котором, служа единственным украшением, выделялась перекинутая через плечо толстая русая коса. Перепутать Светлану с кем-то еще было невозможно. На лице ее играла приветливая улыбка, отчего на свежих щеках виднелись ямочки. Читая «Дворянское гнездо», я именно так и представляла себе Лизу Калитину.

– Добрый вечер, Берта, – залившись свекольным румянцем, проговорила тургеневская барышня, и я поняла, что именно с ней общалась через домофон. – Я экономка, Светлана. Константин Вадимович ждет вас в гостиной. Хозяева собираются ужинать и просят вас к столу. Вы же с дороги, проголодались, наверное.

– Спасибо, я в поезде поела, но от чая не откажусь, – улыбнулась я.

На случай если кому-нибудь в доме придет в голову навести обо мне справки, в моей сумке лежали использованный билет экспресса Рига – Москва, а также паспорт гражданки Латвии на мое имя. Совсем как настоящий, с пропиской в том же доме, где жила моя так называемая «подруга» Виктория Саулите, но только в соседнем подъезде. Не дав мне и слова сказать, Светлана сноровисто подхватила у меня из рук дорожную сумку и устремилась к сияющему огнями особняку. Одной рукой держа багаж, экономка второй рукой услужливо распахнула передо мной дверь и пропустила вперед себя. В просторном холле горел яркий свет, точно здесь боялись сгущающихся сумерек. Светлана прошла по коридору первого этажа и остановилась напротив просторной комнаты с эркером, в глубине которой виднелся белый рояль.

– Гостевая спальня прямо напротив гостиной, – извиняющимся тоном проговорила она. – Иногда в гостиной бывает немного шумно, но сейчас не время играть на рояле – в доме траур, так что вас не потревожат. Вы не возражаете, если я устрою вас в гостевой? При спальне имеются ванна и туалет, вам будет удобно.

– Буду очень признательна, – заулыбалась я, перешагивая порог отведенной для меня комнаты.

– Прошу вас, Берта, располагайтесь. Как устроитесь, я провожу вас в столовую, Константин Вадимович ждет.

– Да-да, конечно, только приму с дороги душ.

Как только за экономкой закрылась дверь, я тут же проверила комнату на наличие жучков и, не обнаружив явных прослушек, набрала номер Олега.

– Я на месте, – сидя на бортике ванны и регулируя струю воды так, чтобы за ее шумом нельзя было разобрать, о чем идет речь, говорила я в трубку.

– Отлично, я тебя страхую в машине, в самом начале Дачной улицы, у вагончиков строителей. Если что-то пойдет не так, немедленно выходи из дома и беги ко мне. Поняла, рыжая?

– Не волнуйся, все будет в порядке, – откликнулась я, нажимая «отбой».

Забралась в ванну, окатила себя из душа прохладной водицей, специально слегка намочив волосы, и, растеревшись пушистым банным полотенцем, гостеприимно выложенным на хромированной полочке, отправилась переодеваться к ужину. Надела приличествующее скорбному настроению хозяев серое платье, лодочки на низком каблуке и, тронув губы телесной помадой, вышла из комнаты. Светлана деликатно ждала меня в коридоре.

– Прошу вас, пойдемте со мной, – проговорила она, устремляясь через холл в другую половину дома.

В просторной столовой, куда меня привела экономка, чинно сидели за столом напротив друг друга Нина Федоровна и бывший хоккеист. Увидев меня в дверях, бульдожье лицо его осветилось грустной улыбкой. Грохнув стулом, хозяин поднялся со своего места и устремился навстречу.

– Добрый вечер, милая барышня. Давайте знакомиться. Я Константин Маслов. А это, – кивнул он в сторону могучей старухи, – моя матушка, Нина Федоровна.

Старуха даже бровью не повела, рассматривая закат за окном. Маслов протянул мне руку и с любезной полуулыбкой ждал.

– Меня зовут Берта Лисанге, – пожала я жесткую ладонь. И тут же перешла в наступление: – Вам Вика обо мне рассказывала? Я до сих пор живу в том же доме, в котором когда-то она жила.

– С одной стороны, печально, что нам довелось познакомиться при столь трагических обстоятельствах. С другой стороны я рад, что могу поговорить хоть с кем-то, кто много лет знал Викусю. А что ее родители? Почему не приехали вместе с вами?

С родителями Виктории Саулите дела обстояли скверно. Когда шеф позвонил Яне Оттовне, выясняя, не планирует ли убитая горем мать поездку в Загорянку, та не поверила в смерть дочери, заявив, что вести о смерти Виктории устарели. Эта чертова девка мертва не меньше года, в противном случае доченька уже давно бы притащила в Ригу свою худую задницу, как делала это и раньше, приползая после загулов в отчий дом.

– Родители Виктории уехали на заработки в Европу, – выдала я заготовленную легенду. – Приедут, как только смогут.

– Поверить не могу в ее смерть. Все случившееся так неожиданно…

– Не вижу ничего неожиданного, – подала голос Нина Федоровна. – Я говорила тебе, что добра от чухонки не жди.

– Ну что же вы стоите, Берта? – кинув на мать испепеляющий взгляд, подхватил меня под локоток хозяин дома, сопровождая к столу. – Проходите, присаживайтесь.

Учтиво отодвинув стул, Маслов помог мне сесть около старухи, а сам устроился напротив, рядом со свободным стулом, приготовленным, должно быть, для Максима. Парень спустился минут через пять. К тому времени расторопная Светлана успела обнести всех закусками и разлить по бокалам вино. Глядя на наполненные рубиновой жидкостью бокалы, Макс процитировал, усаживаясь за стол:

Будь все добро мое кирпич один, в кружалоЕго бы я отнес в обмен на полбокала.Как завтра проживу? Продам чалму и плащ.Ведь не святая же Мария их соткала.

Максим обвел сидящих за столом озабоченным взглядом и заметил:

– Не кажется ли вам, что переводчик сфальшивил? Ну, с кружалом все более-менее понятно. Согласно словарю Ушакова, это кабак. С плащом я тоже готов смириться, хотя не думаю, что в Персии он был так уж нужен. А вот откуда взялась святая Мария?

– О-о, как все запущено, – протянул отец, неприязненно глядя на сына и все больше и больше убеждаясь в правдивости своей догадки. – Опять юродствуешь?

– При чем тут? – пожал плечами Максим. – Это Омар Хайям. Певец возлияний. Можно сказать, древнеперсидский Шнуров. И его так неточно перевели. Мне, как лингвисту, обидно.

– Тебе, я вижу, по обыкновению, неймется.

– Я всего лишь о том, что у каждого свой вкус. Как говаривал незабвенный Салтыков-Щедрин, кто-то любит арбуз, а кто-то – свиной хрящик. Насколько я понял, эта юная дева, – он окинул меня насмешливым взглядом, – пришла на смену Викуси. Ну что ж, недурна. Очень недурна.

– Максим, прекрати! – одернула внука старуха.

– Берта, простите нас великодушно, мой сын не в себе, – пошел алыми пятнами бывший хоккеист.

– Только такое ничтожество, как Лариса, могла родить нашего Максика, – обернувшись ко мне, светским тоном пояснила Нина Федоровна. – Сама была наркоманка, наркомана и родила.

И, обернувшись к сыну, со стальными нотками в голосе заявила:

– Не вижу больше смысла скрывать от тебя, Константин, что Валечка Дацук, которую ты бросил беременной, все-таки тогда родила. И ваш с Валечкой ребенок, в отличие от Максима, достоин всяческих похвал.

Макс широко улыбнулся, проговорив:

– Интригуешь, бабуля! Прямо Болливуд! И кто мой сводный брат?

Не обращая на сына внимания, хоккеист подобрался на стуле и затравленно посмотрел на мать.

– А ты откуда знаешь? – чуть слышно выдавил из себя он. – Ты видела его?

– Не его, а ее, – важно сообщила старуха. – Ты тоже ее видел. Это наша Светлана.

Довольная произведенным эффектом, Нина Федоровна смотрела на вытянувшиеся от удивления лица родных. Отец и сын во все глаза разглядывали зардевшуюся экономку, скромно стоящую у окна в ожидании дальнейших распоряжений.

– Светочка привезла с собой фотографии Валюши. Когда я попросила рекомендации, она протянула мне старые снимки матери. Это была наилучшая рекомендация. Конечно же, я тут же взяла ее на работу. Вечерами мы часто беседовали, и Света рассказала, как тяжело умирала Валечка, и если бы Света не закончила медучилище, она не смогла бы так хорошо ухаживать за парализованной матерью. И уж тем более разорилась бы на уколах – с деньгами у них было негусто. А когда Валюша умерла, Светлана собралась и поехала к нам, желая посмотреть на отца, которого сама она никогда не видела, но которого всю свою жизнь любила ее мать. Света умоляла меня не говорить ничего тебе, Константин, ибо думала, что такая простая девушка, как она, обычная медсестра, недостойна называться твоей дочерью. Но, надеюсь, теперь ты и сам видишь, кто на самом деле достоин быть твоим наследником, а кто нет?

Обрюзгшее лицо хоккеиста пошло страдальческими складками, и он с трудом из себя выдавил:

– Светлана, это правда? Ты и в самом деле Валина дочь?

– Да, Константин Вадимович, – чуть слышно прошептала девушка.